Губерт встал.

— Хорошо, я попробую достать для тебя вина, — твердо сказал он. — Я скоро приду, ты не засыпай, хорошо? — попросил мальчик, подумав отчего-то, что куда лучше было бы, чтобы старик заснул. Такие разговоры тревожили и волновали Найденыша, вызывая в нем странное томление, какую-то неведомую раньше тоску.

Губерт сделал два-три шага и оказался у выхода.

— А знаешь, для чего Богу нужен дьявол, малыш? — услышал он уже за порогом. — Чтобы человек крепче помнил, что он, Бог то есть, — добро.

Сказав это, Прудентиус расхохотался, и смех его еще долго стоял в ушах Найденыша. Когда маяьчик вернулся в сырую даже летом каморку, старик уже спал.

Нет, Валентин ни в коем случае не ошибался. Дверь распахнулась, и в нее, сверкая лысиной в тусклом свете прихожей, отпихивая непослушную дверь могучим плечом, вошел Роман Козлов.

Первые дни в Москве бывший комитетчик при встрече с гостеприимным товарищем невольно касался рукой своей небогатой шевелюры. Заметив это, Процент засмеялся: «Заразиться боишься?» Увидев, что приятель не комплексует по поводу полного отсутствия прически, Валентин осмелился процитировать по памяти Максима Горького, живавшего в родном городе Богданова и даже служившего, до революции, в местной газете: «Ожидается приезд труппы лилипутов. Очень важное и будоражащее умы событие. Оно и понятно — уж на что мы мелкие и гадкие людишки, а вот ведь есть же и гораздо мельче и гаже нас».

Ромка хохотал полчаса, он вообще не утратил с годами смешливости, столь свойственной ему в юности. Не стало меньше в нем и шкодливости, со старым приятелем Роман Георгиевич продолжал оставаться восемнадцатилетним мальчишкой. Одному Богу известно, как удалось ему не растерять свои природные качества на ухабах жизненного пути. Все с годами меняются, Ромка Козлов остался прежним, и майор Валентин Валентинович Богданов испытывал к Проценту чувство благодарности за себя самого и за потерявшегося на излете семидесятых ефрейтора Вальку Богданова.

Нет, Роман Георгиевич, вице-президент концерна «Исполин» и председатель фонда «Зеленая лампа», созданного для поддержания деятелей отечественной культуры, оставался прежним.

Однако, пообщавшись с Процентом подольше, Богданов стал замечать, что роль мецената не слишком-то по душе старинному другу, который, случалось, на чем свет стоит крыл подопечных, называя их «надеждой нации», «будущим нашей культуры», но добавляя к этому непечатное отглагольное прилагательное. В такие моменты в глазах Козлова появлялась незнакомая прежде тоска. «Нет, — думал тогда Валентин, — все же все мы меняемся, становимся другими, и лучшее в нас уходит навсегда, замирают последние отблески костра детства… — Кто-то в мозгу у майора, ни в коем случае не желавший допустить подобной слабости, добавлял: — Угу. Пионерского костра. Распустил сопли».

Встречались друзья не часто. Иногда Роман заваливал, как сам выражался, к Богданову, забивал холодильник продуктами (нельзя сказать, чтобы Валентин сидел на хлебе и воде, но и не раскошествовал, конечно) под предлогом того, что «сегодня извини, старик, побеспокоим тебя, вечеринка-с», или: «сегодня дамы-с будут, праздничный пиджак надень, калоши и зубы почисть, уши вымой. Ритуля (Натуля, Маришка, Галчонок…) о тебе спрашивала, ты произвел впечатление…»

Хранить супружескую верность жене, находившейся от него за тысячу километров, Валентину при наличии рядом Козлова становилось трудновато.

Разделяя с Романом веселье, Валентин становился молодым человеком, переносился в семидесятые годы, а если тебе сейчас сорок или почти сорок и ты забыл семидесятые, то тебе не было ни семнадцати, ни двадцати с небольшим годков и пропустил ты все самое интересное, проспал весну и раннее утро.

Чаще продукты привозил личный шофер Романа Георгиевича Мишаня (иностранец з ридной Львивщины), но иногда председатель или, как он сам выражался, генеральный электрик «Лампы» наносил Богданову самоличные визиты.

— Здорово, следопыт, — приветствовал он Богданова. — Держи, блин… Сейчас рухнет все, а он стоит! — с притворной сердитостью прикрикнул Козлов на майора.

— Да на тебе, бугай, пахать можно, — отмахнулся Валентин, принимая тяжеленную сумку и папку с газетами.

— На бугаях, дорогуша, не пашут. Бугай — производитель, это все равно что племенного жеребца в телегу впрягать или хоть на «семерке» в салоне картошку возить.

Говоря это, Процент имел в виду, конечно, не седьмую модель тольяттинского ВАЗа, а одну из своих машин — БМВ, старый «ВАЗ-2107» Козлов, можно сказать, подарил Богданову, оформил доверенность и сказал: «Катайся, брат, сколько влезет». Валентин чувствовал себя неловко, но друг возражений и слушать не захотел. Да и вообще, если бы не Роман, который частенько одалживал Валентину денег, зная, что тот не скоро сможет вернуть их, последнему пришлось бы туго.

В «гости» к Валентину друг заскакивал обычно с бутылочкой, бывало, выпив, начинал костерить Шар-кунова, шефа, президента «Исполина». «Хрен моржа-чий! Жили хорошо, так нет, понадобилась ему эта ё… «Лампа», е… ее, так и так! Меня туда посадил. Ты, говорит, у нас главный массовик-затейник, — произнося эти слова, Процент щерился, как варан. — Представляешь, а?»

Богданов кивал, хотя в такие моменты Ромка напоминал кого угодно, только не массовика-затейника, крепыша с баяном и улыбкой от уха до уха.

— Представляешь? — повторял Роман. — Театр купил, труппу, мол, держать буду. Штатник этот, Шарп, вокруг вьется. Не понимаю, он-то на кой черт нужен? Да еще консультант, представляешь, в маске приезжает, со свитой в средневековом костюме, маг, ети его, Свинтулентус. Волосищи рыжие до плеч, хиппи е…й в берете. Они уже репетируют… спектакль, блин…

Речь не раз заходила о Климове, и однажды Валентин приоткрыл завесу над тайной своей деятельности. Бросил карты на стол, правда… не все. Однако и того хватило.

Поначалу Козлов воспринял рассказ товарища как некую байку, но, переварив полученную информацию, заявил:

— Старик, рой дальше, я народ подключаю, чтобы собирали тебе материал.

Богданов только рот открыл, что тут скажешь? Паровоз, как говорится, уже ушел.

Тем самым круг помощников у майора расширился, что, конечно, означало и увеличение потенциальных «находок для шпиона». Хотя, чтобы извлечь пользу из изысканий майора, надо было обладать информацией, которой, кроме Богданова, в полном объеме не располагал никто, даже Олеандров. Ради удовольствия находиться вблизи персоны последнего и поселился в Москве бывший чекист, майор Богданов. И если материал, собранный талантливым опером по «линии Климова» помещался в две папки, то сведения о персоне господина Олеандрова занимали целых пять.

Разгрузив сумку и быстро разложив вокруг бутылки «Смирноффа» закуски, друзья уселись за стол. Пока

Роман открывал банки, резал острым как бритва ножом хлеб, колбасу и сыр, Валентин бегло просматривал газеты, которые друг принес ему.

— Стараются девочки, — по-хозяйски важно заявил Процент. Он имел в виду Лену и Зинаиду, помощниц, с которыми Валентин был знаком только по телефону. — Дельное что-нибудь?

Стоило заглянуть в лицо Валентину, чтобы уже не задавать подобных вопросов. Из шести помеченных красным заголовков внимания заслуживали лишь два материала, причем более всего один — статья под названием «Кровь на снегу», опубликованная в анадырской газете. Речь там шла об охотниках, ездивших стрелять волков и обнаруживших на снегу мертвое тело молодой женщины. Автор статьи господин Мардугянц Я. М. ненавязчиво, как бы исподволь, обращал внимание читателя на то, что вот, мол, люди говорят, есть такое мнение, и т. д., что женщина была не женщиной, а… волколаком, то есть оборотнем.

Богданов вытащил из морковной папки карту. Все сходилось! Последний из актов безобразий парочки голых бомжей пресса зафиксировала за три недели до описанных в статье событий. Делая упреждение по времени (еще дней десять-двенадцать) на публикацию материала, Богданов отметил точку (приблизительно, конечно), где обнаружили женщину, приложил линейку к карте, провел черту, сверил масштаб.