«Точь-в-точь как у меня дома, — подумал Илья и вспомнил про сон. Хотя почему сон? Может, и не сон вовсе? — Неужели я их и правда?.. — Он поежился, захотелось скорее прийти к себе, чтобы убедиться в том, что… А вдруг?.. Нет, о тагом даже думать не хотелось. Илья посмотрел на только начатую бутылку дорогого армянского коньяка, и желание вставать со стула немедленно улетучилось. — Что за чушь? Чтобы Настька сдохла? Да ни в жись! Кто ей что-нибудь сделает, трех дней не проживет. Чушь, чушь, чушь!»

— Вздрогнем? — предложил Логинов и поднял старинную серебряную, черненую в узорах рюмочку.

Илья кивнул и, прежде чем выпить, подумал:

«А куда же те мужики подевались, с которыми я… Ведь когда он меня поднимал, не было их. Убежали?»

— Смылось ханыжье, — проговорил Логинов, из чего Илье следовало сделать вывод, что размышлял он вслух. Павел продолжал: — Ты глупость сделал, что в драку полез. Они хоть и хилые, однако за бутылку убьют…

— А ты откуда знаешь?.. — начал было Илья, но Логинов поспешил объяснить.

— Ну, а скажи на милость, чего с ними еще делать можно? — ответил он вопросом на вопрос. — Я сам, бывает, выпиваю с такими типами, ну, со знакомыми, конечно. Хочется иногда узнать, что народ думает.

Слова Павла Илье понравились, в них он усмотрел некий особый смысл; Логинов как бы выделял и себя и гостя из массы, пресловутого народа.

Народ и ненарод. Последний в отличие от первого состоит из отдельных индивидуумов, наделенных уникальным сознанием и независимой волей. Илье это понравилось, получалось — он не просто пил с ханыгами, а общался с народом, а это, как вы понимаете, далеко не одно и то же. К тому же, если так иногда поступал и Логинов, так Илье и сам Бог велел. От нового знакомого веяло какой-то особенной силой, он производил впечатление человека неординарного.

Логинов оказался невысоким. Обычный малый среднего роста — сто семьдесят пять сантиметров, среднего же возраста — лет сорок — сорок пять. Рыжая вихрастая шевелюра и густая борода делали его в глазах Иванова похожим на эстонца, финна или шведа, что при некой незначительной раскосости глаз казалось странным. Шведский бурят-монгол? Татаризированный финн?.. Вы еще скажите негр-сионист. Нет, никуда не годится! Хотя, если подумать…

— Закусывай, — предложил хозяин, когда оба выпили еще по рюмочке.

Логинов оказался человеком интересным, беседу поддержать умел. О чем бы ни заходила речь, он всегда находил что сказать, демонстрируя в любом вопросе завидную эрудицию.

Ароматная жидкость в бутылке подходила к концу, и мысли Ильи как-то само собой вернулись к теме национальной принадлежности хозяина.

— Я, — ответил тот на вопрос гостя, — как и почти все прочие в нашей стране, русский. — Сказав это, он от души расхохотался. Иванов уже успел привыкнуть к своеобразной манере хозяина смеяться. Она, как подумал Илья, свидетельствовала об открытости характера хозяина. — Павел Музафарович Логинов, — уточнил тот и вновь затрясся от смеха.

Иванов вытаращил глаза:

— Музафарович? Ты что, татарин?

— А что, не похож?

— Чуть-чуть, разве что…

— Чуть-чуть, — улыбнулся Логинов. — Нет, брат, это целая поэма, я уже замучился объясняться. Понимаешь, — тяжело вздохнув, продолжал он, и видно было, что рассказывать свою историю ему не впервой, — батька мой с сорок первого рядовым в пехоте воевал, кончил в сорок пятом в Восточной Пруссии… Звали старика моего Андреем, обычное имя, русское. Друг у него был, вместе гнили в окопах. Побратались они, именами поменялись, получился Джугайбеков Андрей Алиахмедович и Логинов Музафар Павлович…

Подобное сообщение показалось Илья настолько диким, что он не нашелся что сказать, промычав:

— Э-э-э… мэ-э-э… как интересно.

— Дальше еще интереснее, — заверил гостя Павел Музафарович. — На следующий день убили друга папиного, ну, бывшего Музафара. Так нынешнему мало показалось именем погибшего называться, решил он обмен документально заверить. Пошел к начальству, к старлею, который их ротой командовал, тот не в духе оказался — с бодуна маялся, батю далеко-далече отослать Тот уперся. Начал требовать… ну, чтобы долго не рассказывать, довыделывался родитель мой до того, что отправили его из Пруссии в Сибирь, правда, уже Музафаром. Батя гордился после, говорил, что сам Сталин разрешение давал имя изменить, а в лагерь его отослали злодеи-чиновники, которым вождь народный по первое число врезал за глухоту и невнимание к просьбе героя. Ну, это отцова версия. Как на самом деле было, сказать трудно, однако ж одно сомнению не подлежит — батя пятерку оттрубил.

— Да-а…

— Вот и да, — покачал головой Логиноз. — Я на старика не обижаюсь, хотя, конечно, хлопот с отчеством немало.

— Ну так ты бы сменил его, — проговорил Иванов; — Теперь ведь можно, так?

Павел Музафарович усмехнулся и, очевидно, поняв собеседника неправильно, с некоторой укоризной в голосе произнес:

— Отца, брат, не сменишь. Родителей не выбирают. Как и предков вообще, — добавил он.

«При чем тут предки?» — подумал Илья и продолжал уже вслух:

— Так… стал бы Андреичем, отца-то все же Андреем звали, так?

— Так-то это так, но он говорил, что Андрей погиб, а Музафар жив, не поменяйся, мол, они именами, его, отца моего то бишь, убили бы и меня тогда, как ты понимаешь, не было бы.

Илья промолчал, не зная, что тут сказать. Ему вдруг представился окоп, солдаты, глотавшие пыль. Лицо у одного из них было, как в песне Высоцкого — «там Мао делать нечего ва-аще». Вторым солдатом оказался сам добрый хозяин Иванова, Павел. Волосы скрывались под каской, борода отсутствовала, но рыжая щетина намекала на то, что в короткий срок может превратиться в точно такую же, как у Логинова-младшего, щетку.

Внезапно солдаты встрепенулись, очевидно прозвучала команда «За мной в атаку!» (звуков Илья не слышал), они привычными движениями очень быстро и ловко выбрались из глубокого окопа и, кривя рты в сумасшедшем «ура!!!», с каждой секундой набирая скорость, помчались куда-то вперед, то и дело стреляя короткими очередями из своих ППШ.

Вдруг совсем рядом с ними, взметая фонтан земли и пыли, разорвался осколочный снаряд. Раскосый схватился за плечо, но, поняв, что рана не серьезная, обернулся. Лицо его исказила судорога. На каске товарища появилась рваная пробоина, солдат качнулся и замертво рухнул на землю. Илья увидел перед собой лицо татарского князя из фильма «Набег» Андрея Тарковского «Андрей Рублев». «Князь» смотрел прямо в глаза Илье, и взгляд этот был недобрым-недобрым. Неожиданно лицо татарина обросло рыжей бородой, прическа также изменила цвет и форму, раскосость как бы разгладилась, стала почти незаметной, однако же сохранилась.

— Спишь? — спросил рыжий, оказавшийся точной копией Павла Логинова, и, не дожидаясь ответа, проговорил: — Ну, тогда спи.

Тело Иванова обмякло, сделалось каким-то чужим, но Илью эго не беспокоило, ему было все равно — спать так спать. Логинов, он плохого не посоветует, он мужик что надо.

Осень кончалась, наступала зима, сулившая настоящий холод и снег, привычные уроженцам здешних суровых. Чужестранец с далекого юга подивился бы, узнав, что и в таких землях живут люди.

Чужаки сказали бы: «Уж это ли не зима? Разве может быть столько снегу? Осенью мороз так не щиплет щеки!» Однако возвращающимся с охоты мальчишкам Скьёльду, Эйлифу и Сигвальду все нипочем. Долго охотились ребята, подстрелили косулю и двух глухарей, чуть не половину мяса сами же добытчики и уплели, изжарив над костром.

Ночевали в лесу на полянке, по очереди стоя в дозоре, вдыхая запахи леса, пугая себя страшными духами, что прячутся в черной живой чаще.

Как же рассердились друзья на Эйлифа, когда, проснувшись под утро (ему как раз выпало в страже стоять), обнаружили, что тот заснул. За такое и побить мало — побили, конечно.

Раз уж проснулись так рано, то решили идти в селение, несмотря на то что еще как следует не рассвело. К тому же, если еще раз позавтракать, нести домой будет нечего. Взрослые (в основном женщины, старики да рабы — прочие ушли в поход) будут смеяться, если охотники придут пустыми или принесут только голову и ноги.