Теперь она мертва, а сокровища ее растащили воины Бьёрна, пьяные от крови и меда.

Отец, конечно, погиб, и Эйнар тоже, последнее даже радовало. Да, Эйрик мертв. Иначе Бьёрн не осмелился бы напасть.

«Неужели он сумел одолеть отца в поединке? И как же мог великий Один допустить, чтобы обычный человек, пусть даже и ярл, убил его сына? Что-то туг не то. Неужели отец всех обманывал? Или Один отступился от своего сына, так же как Эйрик отступился от Сиг-вал ьда?»

Вопросов было больше, чем ответов, но… по лесу рыскали свирепые, безжалостные враги, жаждавшие выплеснуть на костер чашу его, Сигвальда Эйриксона, крови… Убежище, которое он себе выбрал (одна надежда: лес свой для него и чужой для убийц), казалось надежным, но совсем рядом вдруг захрустели ветки и чуть вдалеке тоже, послышались голоса, преследователи приближались.

Сигвальд всеми силами старался подавить желание вскочить, выпрыгнуть из-под мохнатой еловой лапы, служившей чем-то вроде крыши для его убежища, — естественного углубления среди корней могучего дерева.

«Беги, беги, беги!» — стучало кровью в виски.

Внезапно беглец почувствовал, что кто-то стоит совсем рядом и смотрит на него. Охваченный ужасом, мальчик начал медленно поднимать глаза. «Встречай смерть лицом к лицу и улыбайся, — так говорил Эйрик. — Смейся, потому что палаты Одина в Валгалле куда краше, чем любое из обиталищ смертных конунгов, а с богатством пиршественного стола не сравнятся яства и пития, какими потчует гостей кейсар миклагорский».

Оказаться когда-нибудь в «Великом городе» было мечтой конунга Севера. Он собирался идти туда восточным путем через Гардарику, но Бьёрн, все тот же Бьёрн уговорил соседа отправиться на юг. И теперь… опять Бьёрн — злой дух — стоит и смотрит на него, пойманного — только руку протянуть — Сигвальда. Сейчас поднимется лапа ели…

— Эй, Бьёрн, — раздался откуда-то издалека хриплый раздраженный голос. — Может, хватит рыскать здесь, уже ночь наступила. Никуда он не денется, завтра соберем всех и закинем сеть.

В словах говорившего имелось немало здравого смысла. В лесу уже давным-давно стемнело. Остальные воины вполне разделяли мнение товарища.

— Мы должны найти его, — раздраженно прокричал в ответ Бьёрн и пробормотал себе под нос: — Дай-ка сольем Эйриково пиво.

Струя ударила прямо в еловую лапу — крышу убежища Сигвальда. Он от неожиданности резко поднял голову и… чуть было не закричал, забыв про дождь, которым поливал его Бьёрн.

Прямо из черноты иголок еловой ветви на беглеца смотрели глаза… убийцы отца и матери.

Как ни велик был охвативший его ужас, все же Сигвальд заметил, что борода у воина, уставившегося на него, не заплетена в косу, а, напротив, торчит в разные стороны клоками, как, впрочем, и волосы — очень рыжие, огненные. У Бьёрна, насколько успел заметить Сигвальд, они были не такими яркими. Да и в глазах, смотревших на беглеца, отсутствовала злобная ярость преследователя, хотя, конечно, добрыми назвать их тоже как-то язык не поворачивался. Вместе с тем незнакомец смотрел на мальчика заинтересованно. Голова у Сигвальда шла кругом, но вместе с тем становилось ясным, по крайней мере, одно — неизвестный бородач не принадлежал к числу дружинников Бьёрна, а значит, он, скорее всего, не только не заодно с ними, но, возможно, наоборот, сам старается избежать встречи с Плетенобородым.

«Тогда кто же он? — гадал Сигвальд. — По виду — викинг, но…»

— Мы уходим, Бьёрн, — раздался один из тех голосов, что отвечали конунгу минуту назад.

— Щенок сам рано или поздно сдохнет здесь, — крикнул другой, а первый закончил:

— Или его сожрут волки. Нам это надоело. Пора возвращаться.

— А мне надоело с вами препираться. Я сказал, что мы будем искать его, значит, мы будем его искать, и точка.

Бьёрн отошел от норы Сигвальда, но все еще находился рядом, в двух-трех шагах. Опасность не исчезла, минута расплаты отдалялась, и только, но все же… Все же где-то в глубине сбежавшей в пятки души Сигвальда затеплилась надежда, что он спасется. Мать все время говорила о каком-то спасении, ради которого ее Бог и пришел в мир в обличье простого человека. Все это казалось Брюхотрясу какой-то запутанной головоломкой, которую он никак не мог сложить для себя в ясную картину. И еще Зльфрида Саксонка говорила, что никогда нельзя терять надежду. «Бог спасет, он поможет», — утверждала она. Речь шла, разумеется, о ее Боге.

— Счастливо оставаться, Бьёрн, — прозвучал насмешливый ответ. — Пусть помогут тебе боги.

— А ну-ка стой, Торир! — рявкнул конунг так, что радужные надежды, согревшие было Сигвальда, вмиг обратились в лед.

— А ты останови меня, дружище, — предложил воин и загоготал.

Захрустел валежник под ногами Бьёрна Хеммингсона, затряслась земля под весом его медведеподобной туши, раздались злобные возгласы, зазвенела сталь. Бой, по всей видимости, шел по правилам поединка: конунг схватился со строптивцем Ториром один на один. Сигвальд отчаянно желал победы последнему. Как же ему хотелось, чтобы погоня прекратилась! Лицо незнакомца куда-то исчезло, но Брюхотрясу казалось, что рыжий подмигнул ему на прощание, мол, все не так плохо, верь и спасешься.

Кто же он?!

Мысли Сигвальда вернулись к реальности. В отдалении, там, где шел бой, раздался чей-то стон и сразу вслед за ним — торжествующий рык. По нескольким разочарованным возгласам сын Эйрика понял, что Торира больше нет.

— Ну, кто следующий? — зловеще зашипел Бьёрн, он тяжело дышал, однако победа воодушевляла его.

Ответом стали сразу три выхваченных из ножен меча. Битва закипела вновь, теперь уже никто не думал о правилах. Несмотря на явное численное превосходство, противники Бьёрна никак не могли одержать верх в схватке. Звенели мечи, клинок конунга сломался, но он, орудуя секирой и длинным ножом, не давал противникам приблизиться к себе, и ему удалось тяжело ранить одного из воинов.

— Ну что? Как вы себя чувствуете, свиньи? — тяжело дыша и скаля зубы, спрашивал воинов Бьёрн. — Посмотрите вон на эту свинью, — острием ножа он указал на стонущего Аскеля, махнул в сторону, где остывало тело Торира, добавил: — Та свинья тоже была очень смелой. Теперь она сдохла. Пора и вам присоединиться к ней.

Разозленные воины бросились на предводителя. Их яростная атака увенчалась успехом, Бьёрн отбежал назад, выронив нож, который он держал в левой руке; теперь ладонь ее зажимала рану в боку, — кожаный доспех был разорван, кровь сочилась сквозь пальцы. Воины — их было двое — не спешили разделаться с вождем, они не торопясь подходили ближе к нему, считая дело решенным.

— Ну что, Бьёрн, — спросил один из ник, — все еще хочешь продолжать поиски?

Плетенобородый меж тем и не думал сдаваться. Воинам уже казалось, что он сейчас упадет (конунг согнулся и едва сохранял равновесие), но вдруг Бьёрн, резко распрямившись, торжествующе зарычал. Нападавшие попятились, лицо вождя исказила жутковатая гримаса. Он же, точно и не было никакой раны, легко, будто ивовый прутик, подкинул в руке древко секиры и, взмахнув ею, метнул грозное оружие в одного из воинов. Тот, схватившись за грудь, застонал и выронил из рук меч. Но хуже было другое: факел (единственный оставшийся у них) также выскользнул из ослабевших пальцев и, упав в снег, неожиданно погас. Звезды и луна, скрытые дымкой, не давали света, разом стало вдруг очень темно.

— Теперь мы тут одни, правда, Йорм, сын раба? — раздался из мрака громкий рык, похожий более на рычание крупного зверя, чем на голос человека. — Надо ведь продолжить поиск, верно? Воля Одина осталась не исполненной. Смотри, все твои друзья пали без меча в руке.

Йорм отступал, конунг, стараясь сохранять расстояние, отделявшее его от последнего противника, медленно, тяжело шагал вперед. Достигнув места, где лежал и тихо постанывал раненый им Аскель, Бьёрн ударом ноги выбил меч из ослабевших пальцев воина. Последний еще сохранял способность воспринимать то, что происходило вокруг. Из его груди вырвался стон отчаяния — ведь он честно заслужил право пировать в Валгалле с Одином. И вот теперь, когда он лежал, ожидая валькирий, которые уже летели, чтобы унести его в Асгор, злобный, нечестивый враг лишил его высшей награды воина.