Он дождался, когда, громыхнув цепями, упал подземный мостик, и спустился к отцу. Консул угрюмо сидел у стола. Увидев сына, он улыбнулся и спросил:

— Ты все еще не спишь, мой мальчик?

— Зачем приезжал этот злой человек? — спросил в свою очередь Якобо.

— По делу. Разве тебе интересно знать, кто и зачем приезжает в этот замок? И к тому же этот человек совсем не злой.

— Я все слышал, отец. — Якобо говорил очень спокойно, и это насторожило консула.

— Не тебе осуждать кафинцев, сын мой. Тот, кто только что уехал от меня, — суровый человек. Но он не может быть другим. Ты не знаешь жизни, которая идет за стенами этой крепости, — в ней добрый человек пропадет. Люди столько творят зла, что им приходится платить тем же.

— Но он замыслил предательство! Он хочет погубить консула Кафы, и ты обещал помочь ему.

— Господин ди Кабела бесчестный человек, и ему не место в Кафе!

— Если он плох и недостоин быть консулом Кафы — скажите ему об этом прямо и, если он не захочет отдать свое место более достойному, вызовите его на открытый и честный бой.

— Твои речи наивны, они говорят только о том, что ты очень мало знаешь жизнь.

— Мне не надо много знать! Мой отец честный и благородный ди Негро, и этого достаточно. Я не хочу, чтобы ты предательски убил людей ди Гуаско, которые пойдут в Кафу. Я не хочу, чтобы ты помогал этому грязному человеку.

Консул хотел сказать сыну что-то резкое, но, взглянув в глаза Якобо, полные слез, взял его за плечи и притянул к себе.

— Ну, хорошо, хорошо, мой мальчик. Я даю тебе слово, что ничего не сделаю такого, что запятнало бы нашу честь!

Якобо промолчал. Впервые он заговорил с отцом, как взрослый, и впервые ему не поверил.

А утром консула уже не было в замке. Тяжело было на сердце Якобо. он непрестанно думал о словах отца, сказанных неизвестному человеку. Даже приход Эминэ не так обрадовал его, как раньше.

— Мой господин бледен! — воскликнула Эминэ. — Он, верно, плохо спал сегодня? Пойдем скорее на солнце. Буря утихла, и на дворе тепло-тепло — пойдем!

Они вышли из замка и направились к стене, которая шла до Георгиевской башни. Узкая площадка, ограниченная с одной стороны стеной, а с другой — отвесным обрывом, была самым любимым их местом.

У стены росла жесткая трава, цвел бессмертник. Эминэ села на траву, прислонилась спиной к стене. Якобо лег рядом с ней, положив голову на колени девушке. Эминэ молча перебирала кудри на его голове и глядела на спокойное море.

— Ты о чем задумалась, Эминэ? — спросил Якобо.

— О своей судьбе, мой господин. Я очень много думаю теперь об этом, — ответила девушка и тяжело вздохнула. — Я давно хочу попросить тебя, только боюсь…

— Проси. Я слушаю тебя.

— Дай мне слово, что не оттолкнешь меня, если даже и женишься. Позволишь ли и тогда быть около тебя служанкой в твоем доме? Я ничем не выдам свою любовь…

— Глупенькая ты, Эминэ. Я еще молод, чтобы жениться. Вот пройдет полгода, у отца окончится срок консульства, и мы уедем в Геную. Там я возьму тебя в жены, в этом ты можешь быть уверена. Только сейчас не надо говорить об этом отцу, он может помешать нам. А там… там я буду взрослым.

— Ой, как я мечтаю об этом, мой господин, — радостно сказала Эминэ, склонившись к юноше. Якобо привлек к себе девушку и вдруг заметил, что в вырезе ее платья сверкнул небольшой крестик. Интересно. Никогда раньше Якобо не замечал его.

Он дотронулся до серебряной цепочки, на которой висел крест, и спросил:

— Я хочу посмотреть, можно? — девушка молча кивнула головой. Якобо вытянул цепочку, положил крестик на ладонь и долго его разглядывал.

— Он простой. Что ты нашел в нем?

— Где-то я видел точно такой же. Только не помню, где.

— Мало ли есть похожих, — ласково сказала Эминэ и забрала крестик. — Говорят, что мы тоже на одно лицо. Это мне Геба сказала.

— Это неправда. Ты красивее меня… Я тебя люблю. Очень.

— И я, — Эминэ провела ладонью по щеке Якобо и, взмахнув густыми ресницами, закрыла глаза.

К полудню стало жарко, и они спустились к морю. Девушка, радостная, щебетала, словно птичка. Якобо был задумчив и несколько раз во время разговора произносил:

— Где я видел этот крестик? Где?

Христофоро ди Негро возвратился в цитадель лишь на рассвете. Усталый, он, едва успев раздеться, упал в постель и уснул. Утром его не будили. Гондольфо и Якобо тихо занимались математикой, Геба готовила еду, Эминэ подметала двор. Консул спал неспокойно, метался, порой выкрикивал непонятные слова. Наконец проснулся, сел на край постели и, запустив руку под рубашку, стал почесывать под мышкой. И вдруг на волосатой груди консула искоркой сверкнул крестик. «Вспомнил!» — крикнул Якобо, подбежал к отцу и потянул за цепочку. Он глядел на крошечное распятие и повторял: «Вспомнил, вспомнил».

— В чем дело, Якобо? — недовольно спросил консул и выдернул из рук сына цепочку. Юноша стремительно повернулся и скрылся за дверью.

— Он сам на себя не похож, — сказал Гондольфо. — Пойду посмотрю, что с ним такое? — Не успел он дойти до двери, как она раскрылась и появился Якобо. Он тащил за руку Эминэ. Задыхаясь от бега и волнения, сказал девушке:

— Покажи крест! — Не дожидаясь, пока Эминэ, испуганная и ничего не понимающая, выполнит просьбу, Якобо снял с ее шеи цепочку и протянул отцу.

Христофоро узнал бы этот крест из тысячи. Глухим, будто чужим голосом он спросил:

— Откуда он у тебя?

— Это… моя мама… она надела мне, когда умирала.

— Имя! Как звали твою мать?!

— Я была маленькой, когда она умерла. Но люди говорили, что ее звали Лючия.

Консул пошатнулся, оперся одной рукой о край стола, другой закрыл лицо. Голова его опускалась все ниже и ниже. Потом он тихо, но властно произнес:

— Гондольфо и Якобо — уйдите.

Нотариус взял юношу за руку и вывел во двор. У него, как всегда, болела с похмелья голова, и он не мог сообразить, в чем дело.

— По-моему, он узнал нечто страшное, а? — спросил Гондольфо, когда они очутились во дворе. — Ты не знаешь?

— Я, кажется, нашел свою сестру, — ответил Якобо.

Похмелья у нотариуса как не бывало. Широко открыв рот и вытаращив глаза, он смотрел на Якобо, который впервые за эти годы показался ему совсем взрослым человеком.

После полудня стало известно, что консул заболел. После ухода Гондольфо и Якобо никто не смел заходить в замок. Христофоро и служанка Эминэ беседовали несколько часов. Наконец Эминэ вышла и позвала Гебу. Когда старая гречанка вошла в замок, консул лежал в постели и был очень бледен. Девушка ухаживала за ним, как умела. Увидев Гебу, консул слабым голосом произнес:

— Отныне эта девушка — твоя госпожа. Проводи ее в дом, открой короб, где хранится одежда моей жены. Вот ключ. Одень госпожу в самые лучшие наряды и служи ей так же, как служишь мне. Идите, оставьте меня одного.

Эминэ шла по двору крепости впереди Гебы и мучительно старалась понять, что произошло. Почему так разволновался старый господин, увидев крест ее матери? Зачем он расспрашивал о каждом дне ее жизни, как будто она не служанка, а. знатная синьора? И уж совсем не ясно, зачем надо было называть ее госпожой и одевать в лучшие наряды жены господина? Подумав об этом, Эминэ вздрогнула. Уж не задумал ли синьор сделать ее своей женой? А Якобо?

Геба шла за новой госпожой расстроенная. Прислуживать знатной синьорине — это ее дело, но гнуть спину перед рабыней? Увидев шедшего навстречу нотариуса, она сказала:

— Кланяйся, Гондольфо, новой госпоже. Синьор консул изволили жениться.

— Полно врать, старая ведьма. Ничего не узнав, порешь чушь. Эта девушка — дочь погибшей жены консула.

При этих словах Эминэ вскрикнула. Геба подошла к нотариусу и тихо сказала:

— Выходит, она нашему мальчику — сестра?

— Самая что ни на есть родная, — ответил Гондольфо.

— Тогда послушай, что я тебе скажу… — и Геба приникла к уху нотариуса.