— Наслышан я. могучий повелитель, что русские послы привезли большие дары.

— Откуда знаешь?

— Великолепные бакшиши получили Ширин-бей, разман-бей, диван-эфенди, хан-агасы и киларджи-баши. Человек один печалился мне: урус-посол боится, что беи выманят у него все подарки и ему не с чем будет идти к хану Менгли.

Гирей с силой ударил плеткой своего аргамака, и тот поднялся на дыбы.

— Уй-юй, шакалы! — воскликнул хан. — Всегда успевают впереди своего повелителя.

Проехав по двору несколько раз, хан соскочил с седла и, отдавая поводья коня стремянному, сказал:

— Передай Нургали — русских примем после обеда.

— А как же охота, мой повелитель?

— Охоты не будет.

Через полчаса разман-бей привез на посольский двор приглашение к хану. Поглядывая жадным взором на короба, приготовляемые к перевозке, он усердно старался дать понять, что только благодаря его стараниям хан соизволил принять послов. Беклемишев горячо поблагодарил бея, но подарков не дал.

Во дворце посольству сообщили, что хан ушел на послеобеденную молитву и прием начнется сразу, как мудрейший побеседует с аллахом.

Беклемишев, собираясь на прием, оделся в лучшие свои одежды. На после были широкие красные штаны, заправленные в шитые золотом сафьяновые сапоги, белый камчатный летний зипун, а поверх него кафтан синего сукна с длинными рукавами.

Ждали приема в посольском дворе. Беклемишев и Чурилов долго сидели на каменной скамье около фонтана Молчали Оба волновались. До сего московские послы бывали у золотоордынцев как данники, а в Крыму не бывали и вовсе Есть отчего волноваться. Как вести себя, чтобы не уронить государство и свое достоинство?

Наконец разман-бей снова появился в садике и повел посольство во дворец, в зал Большого Дивана, в зал совета и суда. Перед дверьми стояли два стража с оголенными саблями Разман-бей дал знак, аскеры отступили на шаг, дверь открылась, и Никита Беклемишев первым вошел в зал. У противоположной стены на шелковых подушках восседал Менгли-Гирей-хан. Рядом с ним стоял Халиль Ширинов. Справа и слева вдоль стен на желтых тюфяках сидели нарядно одетые сановники. Посреди зала журчал маленький, отделанный мрамором фонтан.

Разман-бей упал на колени, поцеловал ковер и тихо, но внятно произнес:

— Послы государя Московского Ивана у твоих ног, о могучий и великодушный. Прими их слово.

Оглянувшись назад, он с ужасом увидел, что посольство не упало ниц перед ханом.

— На колени перед лицом могучего хана, неверные! — крикнул через плечо разман-бей.

Никита Беклемишев и стоявшие за ним Никита Чурилов и Данила Гречин отдали глубокий поклон.

— Даже перед ханом Золотой Орды послы государства Московского на колени не встают, — сказал Беклемишев. — Мы приехали к вам не как данники, а как друзья. Государь мой считает государя вашего братом и желает передать ему братское слово. Он послал нас к великому хану Гирею, чтобы мы завязали узы дружбы и стали бы добрыми соседями. Великий князь посылает брату своему Менгли-Гирею-хану поклон и повелевает вручить подарки. — Посол подал знак, и в зал внесли три короба. Холопы открыли короба, вынув широкую полотняную скатерть, разостлали ее перед троном и удалились. Беклемишев. Чурилов и Гречин подошли к коробам, стали вынимать подарки.

На скатерть ложились золотые тяжелые рубли, драгоценные камни, сукна и тончайшие ткани, серебряные кубки и бокалы, резные чашки из яшмы и нефрита и много дорогой резной посуды.

Глаза хана горели жадным блеском, сановники причмокивали губами, охали и ахали. Когда пустые короба унесли. Менгли-Гирей сказал:

— Подарки моего брата Ивана тронули мое сердце. Что еще повелел князь сказать мне?

Беклемишев вынул свиток из широкого рукава.

— Государь повелел мне передать от своего светлого имени могучему хану таковы Слова: «Князь великий Иван челом бьет. Посол Гази-баба говорил мне, что хочешь меня жаловать в братстве и любви точно так, как ты с Казимиром в дружбе и любви. И я, услышав твое жалование и увидев твой ярлык, послал к тебе бить челом боярина моего Никиту, чтобы ты пожаловал и как начал жаловать, так бы и до конца жаловал».

Прослушав перевод Шомельки, хан качнул головой в знак того, что понял, а стоявший на нижней ступеньке трона Ширин-бей подался на шаг вперед и, наклонившись к уху хана, зашептал что-то.

— Князь Иван знает, что хан Ахмат недруг мой? — спросил Менгли-Гирей.

— То государю моему ведомо, — ответил Никита.

— Дружбу и братство со мной заключив, Иван, если я на Ахмата войной пойду, со мной вместе пойдет ли?

Никита помедлил с ответом, раздумывая. Потом сказал:

— Братство противу одного недруга заключать не стоит. Ежели Ахмат или Казимир пойдут на Москву, то ты, могучий и непобедимый, должен сам на них пойти или брата послать. А ежели на твою землю недруг пойдет, Ахмат ли, а то и кто другой, государь мой вместе с тобой будет.

— Пусть брат Иван выступит против Ахмата, я ему помогу, — предложил хан.

Никита не спешил с ответом. Он помнил наказ. Московский государь первым эту борьбу начинать не хотел. Поразмыслив, посол сказал:

— Сысстари княжество русское миром живет, мечи поднимает токмо для обороны. И братства с тобой, великий хан, русский государь ищет не для войны, а для мира. Войной на Ахмата первыми мы не пойдем.

— Сколько раз в год и какие поминки будет слать мне брат Иван, ежели я заключу с ним братство и дружбу? — спросил хан.

— Оное братство и дружба тебе, великий хан, равно нужны, как и государю моему, потому союз сей должен быть равный, братский. Поминки шлет младший брат старшему, а мой государь и ты, великий хан, все равно как ровесники. А посему поминков давать государь русский не будет.

— С умыслом али по неразумению оскорбляешь ты меня в моем дворце? — гневно произнес Менгли. — Как смеешь ты, посол князя Ивана — данника Золотой Орды, так со мной разговаривать!

— Обиды в моих словах не вижу, — спокойно ответил Беклемишев. — Великий князь Иван желает другом твоим быть, а не данником. Мой государь не скуп — это вы только что видели. Друга одарить он умеет щедро. Так и впредь будет. Сказал ты, что Иван данник Орды. Это верно. Одначе такой ли осталась Золотая Орда, как и прежде?

— Орда сейчас не та, — тотчас же ответил хан, — царство Ахматово распадается, как перезревший кусок овечьего сыра. Наше ханство встает над Ордой, как барс над волчицей.

— Правдивы слова великого владыки, — промолвил посол. — Орда сейчас не та. Да и Русь також не та. Множество удельных князей встали под могучую руку моего государя, и единством крепится ныне отчизна. Союз между нами потребен равно и ханству вашему и земле Московской, и о том вам не хуже меня ведомо. А что касаемо поминков — не в них суть. Быть может, даров по доброй воле государя Московского будет более, чем обязательных поминков.

Менгли-Гирей снова посветлел лицом. Посол говорил смело и убедительно. Правда, что Орде не дано жить, а Казимир польский ненадежен в союзе. Если русский князь щедро будет дарить хана, на дружбу с ним следует пойти.

— Хорошо, — произнес хан после некоторого раздумья. — Я пожалую Ивана братством и дружбой. Пусть позовут начальника моей канцелярии и пусть напишут ярлык князю Московскому.

— Сие не по-братски будет, великий хан, — заявил Никита, — братство и дружбу не жалуют, а принимают и поравну оба государя, и ни один из них друг над другом стоять не должен. Ярлык, сколь мне ведомо, суть приказное письмо, и равного брата оно как повеление обидит. Государь мой просит дать шерть, каковую он крестным целованием утвердит.

— Твой государь очень много просит! — воскликнул Менгли. — Не забывай одного — не мой посол приехал в Москву, а ты стоишь перед моим троном!

— Сего я не забываю, — стоял на своем Беклемишев. — Одначе великий хан, видно, сам запамятовал, что его человек Гази-баба еще раньше стоял перед русским троном и государем моим был принят ласково. И голоса на него государь не поднимал. Между тем ты кричишь на государева посла, словно на конюха своей дворцовой конюшни.