«У меня нет родины…» У меня нет родины, Нет воспоминаний, Тишина ль осенняя Мне дала название? Дальние ль равнины С соснами и елью Думам моим детским Были колыбелью? Кто призывом жарким Сердце мне затеплил? Оскудел ли дух мой, Очи ли ослепли? Нет начала, цели, Нет зари, заката, Я не знаю, с кем я, В чем моя утрата. Может быть, я к родине Приближаюсь ныне, Слушаю предания, Узнаю святыни? Я жила безродно, Без любви и гнева, Оттого так бедны Все мои напевы. Пусто в сердце нищем, Пробираюсь краем, И кругом потемки… 1912 «В странном танце выступаю…» В странном танце выступаю Я по мягкому ковру, Стан, как иву, выгибаю, Руки к бедрам прижимаю, Недоступна никому. Я должна быть вечной девой — Суждено так от веков, — Но смотрю я вправо, влево, Внемлю всякому напеву, Отзовусь на всякий зов. Ах, не знаю я, не знаю… Строгой быть так трудно мне! От кого я убегаю? Чьи заветы выполняю? Вдруг служу я сатане! Но сгибаются колени, Головой клонюсь к ковру, Тает сердце на мгновенье — В покаянии? В моленьи?.. Все похоже на игру… Пляской горестной молиться — Не умею, не могу! Вечно, вечно мне томиться В заколдованном кругу! Снова в танце выступаю, В танце девственных невест, В строгость душу облекаю, Плечи медленно сжимаю, Будто сбрасывая крест. 1912 Судак СОНЕТЫ I. «В стесненный строй, в тяжелые оковы…» В стесненный строй, в тяжелые оковы, В изысканный и справедливый стих Мне любо замыкать позор свой новый И стон подавленный скорбей своих. Расчетливо касаясь слов чужих, Искать из них единое то слово, Что передаст безжалостно-сурово Всю тьму бескрылых дум, всю горечь их. Внести во все порядок нерушимый, Печатью закрепить своей, — потом Отбросить стих, как призрак нелюбимый, Замкнув его серебряным ключом. И в стороне, склонившись на колени, Безгласно каяться в своей измене. II. «Одна любовь над пламенною схимой…» На появление «Cor ardens» и «Rosarium» Одна любовь под пламенною схимой Могла воздвигнуть этот мавзолей. Его столпы, как рок несокрушимый, А купола — что выше, то светлей. Душа идет вперед, путеводима Дыханьем роз и шепотом теней, Вверху ей слышны крылья серафима, Внизу — глухая жизнь и рост корней. Мы все, живущие, сойдемся там, Внимая золотым, певучим звонам, Поднимемся по белым ступеням, Учась любви таинственным законам. О, книга вещая! Нетленный храм! Приветствую тебя земным поклоном. III. СВЯТАЯ ТЕРЕЗА О сестры, обратите взоры вправо, Он — здесь, я вижу бледность Его рук, Он любит вас, и царская оправа Его любви — молений ваших звук. Когда отдашь себя Ему во славу — Он сам научит горестью разлук. Кого в нем каждый чтит, кто Он по праву — Отец иль Брат, Учитель иль Супруг. Не бойтесь, сестры, не понять сказанья! Благословен, чей непонятен Лик, Безумство тайн хранит Его язык. Воспойте радость темного незнанья, Когда охватит пламень темноту, Пошлет Он слез небесную росу. 1912 IV. «Любовью ранена, моля пощады…» Да лобзает Он меня лобзанием уст своих. Песнь Песней Любовью ранена, моля пощады, — Переступила я святой порог, Пред духом пали все преграды — Открылся брачный, огненный чертог. И все отверзлось пред вратами взгляда, Я зрела небеса в последний срок — И встало темное виденье ада И свет познания мне душу сжег. А Он, Супруг, объемля благодатью, Пронзая сердце огненным копьем, — «Я весь в тебе — не думай ни о чем!» — Сказал. И в миг разлучного объятья Прижал к устам мне уст Своих печать: «Мужайся, дочь, мы встретимся опять!» 1912 V. «Все так же добр хранитель умиленный…» После посещения М. Волошина Все так же добр хранитель умиленный, Все с той же шапкой вьющихся кудрей, По-прежнему влюблен в французский гений, Предстал он мне среди моих скорбей. Не человек, не дикий зверь — виденье Архангела, когда бы был худей. Все та же мудрость древних сновидений И невзмутненность сладостных речей. И гладя мягкую, густую шкуру, Хотелось мне сказать ему в привет: «Ты лучше всех, ты светом солнц одет! Но хочется острей рога буй-туру, И жарче пламень, и грешней язык, И горестнее человечий лик». 1912 |
