«Раз только в жизни, осенней порой…» Раз только в жизни, осенней порой, Вместе с багрянцем листвы золотой, С шелестом ветра, с туманами мглистыми, С плеском волны и плодами душистыми Счастье закралось ко мне… Но не под силу мне счастье то было, Душу оно, как грозой, надломило, — Ночи тревожные, думы бессонные, Слезы, горячим огнем опаленные, С ним неразлучно пришли… Сердце все крепче с тем счастьем срасталось, — Только не долго оно продолжалось… Нет его больше. А слезы остались, Слезы по прежним слезам безмятежным Да по листам золотистым и нежным, Что облетели навек… Декабрь <1903> К МОИМ СТИХАМ
Из темной холодной воды Задумчиво тянутся вверх Несмелые белые лилии На тонких дрожащих стеблях. Зачем они тянутся вверх? Их листья остались в воде, — До солнца, до света дойти Они не могли. И выйдя на солнечный свет, Печальные бледные лилии Стыдятся своей наготы И ищут напрасно листвы, Чтоб спрятаться в ней.. Тоскующе смотрятся вниз, В холодную черную гладь, И стелются робко они, Ложатся на тихой воде, Боятся ее всколебать, Чтоб взор не направить к себе, И гнутся на слабом стебле, И тянутся в воду опять… Декабрь <1903> «Спускаться вниз и знать, что никогда…» Спускаться вниз и знать, что никогда Уж не вернешься в царство света, Что больше для тебя с вершины этой Не заблестят снега… Расстаться с тем, чем сердце все полно, Одной остаться с мертвым горем, И оглянуться тяжким взором — И не узнать — за что?.. И мимо, мимо проходить всегда, Сменяя тусклый день ночной тоскою, И выпускать из рук все дорогое, И знать, что — никогда… Февраль <1904> НА МОГИЛЕ Что мне делать с любимой могилой?! Я обвила ее зеленью нежной. Бледные розы на ней посадила, Грею ее пеленой белоснежной… Я стерегу ее ночью безлунной, Тихо баюкаю черные тени, Чтоб не сгущались над нею с угрозою… — Нет ей покоя! И нет ей забвенья! Вянут на ней все цветы и все травы, Ветер их в поле уносит далеко, — Серым угрюмым холмом предо мною Высится в мире она одиноко. Все золотые ракушки и камни С берега моря сюда приношу я — Все здесь песком рассыпается серым, Всюду земля одна тускло-седая… КАЛЛИРОЕ Там, на снежной вершине, как схимницы, ели, Облаченные в девственный, строгий наряд. Под сверкающим солнцем недвижно стоят. Там живут и родятся одни иммортели. И желанья, и думы — все к небу стремится, И как гимны из вечных, незыблемых слов, Застывают под чистым дыханьем снегов. Там живет только тот, кто земли не боится. А пониже, в долине, снега уже тают, Здесь, на светлом лугу, анемоны цветут, Своей нежной, лиловою жизнью живут И на серых пушистых стеблях умирают. И в душе, как на этой поляне зеленой, Распускаются, гибнут и вянут цветы. — Каллироя! Зачем ты спустилась с горы? Каллироя! Зачем ты рвала анемоны? Март 1904 НАД КНИГОЙ (А. и Ж.) Ты уж кончила страницу? Хочешь дальше поскорее? Я прошу не торопиться, Я так скоро не умею! Головой склонившись низко, Нам вдвоем читать неловко. Мы прижались близко, близко. Пропускаешь ты, плутовка! Каждой строчкой дорожу я, — Ведь она не повторится! На меня ты негодуя, Крутишь уголок страницы. Ты прижмись ко мне поближе, Я боюсь — она изменит… Перечти еще раз! Вижу, Ты горишь от нетерпенья. Ждешь, что там любовь другая? Новый мир? Другие люди? Верь мне, милая, — я знаю: Лучше, чем теперь, не будет! Март <1904> МОЛЧАНИЕ Зачем все страшное молчит всегда? Молчит холодная, глухая ночь, Тяжелый мертвый сон, немые небеса, Молчит застывшая от ужаса душа… Есть страшные слова… Они молчат, В них самый звук безмолвием объят… Я часто женщину одну встречаю, Всю в черном… я ее не знаю, Но, проходя, боюсь ее задеть, — Мне страшно на нее смотреть… Она молчит. И все, к чему с тоскою мы взываем, Все непонятное, безбрежное, далекое, Все — вечное, нездешнее Молчит… * * * Мне снился сон. Лежала я в степи Одна. И вот со всех сторон пришли Беззвучные, немые тени, У ног моих легли — Ручные, кроткие… И женщина пришла И села рядом… Молчали мы… О, если б зазвучать они могли! Сгущенные безмолвием своим, Плененные своею тяжкой тайной, Неся ее в себе, Собою тяготясь, Чудовища для всех — Не люди и не звери, Бесплотные, но тяжкие, как мгла, Они тоскливо жались вкруг меня И жаждали живого слова. И мне казалось — стоит их назвать, И распадутся страшные оковы, И, облаком они развеясь голубым, Куда-то унесутся снова… Но я назвать их не могла, И, тяжело дыша, Молчали мы… И женщина сидела близ меня, Понурив голову… Но в этот миг я не боялась, А жалела их!.. |
