Архиепископ потер лоб. Далась ему эта бумажка для вытирания чернил с пера! С чего он вдруг стал придавать ей такую значимость?! Сгорела — и бог с нею… Но что-то он хотел сделать… Ах, да, письмо в Ватикан!

Орсини сел на место и, обмакнув перо в чернила, старательно дописал послание, а затем неожиданно для самого себя задремал прямо в кресле.

«Остановись, Савитри!»

«Ади, нам осталось только убедить Содерини в том, что он отправил посыльных уведомить да Винчи явиться в Палаццо Веккьо!»

«Мы сделаем это чуть позже, а сейчас ты должна остановиться!»

«Чуть позже у меня может не остаться для этого жизни, ади. Ты знаешь. Поэтому продолжаем!»

А когда я перестал ее чувствовать, то еще видел вспыхнувшую посреди бела дня свечу, на которой моими стараниями был сожжен донос. Букву «с» тоже подправил я. Огнем, слегка лизнувшим ту часть слова. И это ничтожная толика того, что мне хотелось сделать со всей этой братией.

Из транса я выкарабкался сам. Когда личность Луки Пачоли снова облекла меня, точно сброшенное и вновь надетое платье, глаза прозрели. Я снова видел студию Леонардо, снова чувствовал запах красок и лака, снова слышал звуки.

Безжизненно запрокинув голову, с синеющими губами, Лиза, подхваченная художником, полулежала на ступенях, что вели из дома. Мессер тормошил ее, хлопал по щекам, касался длинными пальцами горла и звал меня:

— Очнитесь же, брат Лука! Друг мой, придите в себя, ей необходима срочная помощь! Вы меня слышите, фра Пачоли? У нее нет биения пульса!

Я скатился с кресла и подскочил к ним. Глаза моны Лизы были полуприкрыты, зрачки закатились, и, кроме жутко глянцевых белков с едва различимой красной сеткой сосудов, под веками не было видно ничего.

— Подержите, я принесу нюхательную соль! — Леонардо передал ее мне, а сам бросился в дом.

— Что здесь происходит?!

Только этого нам и не хватало: проснулась компаньонка Джоконды.

— Синьоре стало дурно, — ответил я подбежавшей монашенке, и мне было наплевать, что она подумает. Савитри уходила, покидая тело, которому отказывал сверхъестественно перегруженный мозг. Стой, пожалуйста, стой! Удержись тут еще минуту!

Как в прошлый раз, я тер ее руки, пытался завернуть в плащ и согреть, встряхивал пустеющее тело. Секунды отсутствия Леонардо показались мне часами, но вот он уже подсунул флакон ей под нос в надежде таким незамысловатым способом вывести из обморока. Квохчущая монашка доставляла массу неудобств и сильно нам мешала. Жаль, я не обладал способностями к гипнозу.

— Сядьте на место! — вдруг прикрикнул на нее мессер. Компаньонка Лизы вся сжалась и на согнутых ногах убралась к своему креслу в углу. — Что с Лизой, фра Лука? — шепнул он, когда монашенка уже не могла нас слышать.

— Есть опасность, что она сожжет во время такого сеанса все клетки головного мозга и умрет, — ответил я, ощущая, как дернулись пальцы на правой руке Джоконды и мысленно воздавая хвалу вонючей соли из запасов маэстро.

Леонардо поднес ей флакон еще раз. Теперь Лиза с отвращением отвернулась и застонала. Компаньонка прибежала на звук ее голоса, и снова поднялась суета.

Синьора приоткрыла светло-карие глаза. Зрачки были мутны, но, поймав мой взгляд, стали оживать.

— Агни… — беззвучно проговорила она, ухватив меня за локоть и силясь подняться.

— Что с вами, синьора? — не отставала монашенка.

— Все хорошо, Кьара, не беспокойтесь, не беспокойтесь.

— Я всегда знала, что эти занятия бесконечно вас утомляют, мона Лиза! Сегодня же доложу вашему супругу, чего вам стоят часы неподвижности. Воображаю, как болит у вас спина! Да и куда лучше — портрет давно готов!

Савитри беспомощно поглядела на меня и на Леонардо. Я понял, что переубедить Кьару и синьора Джокондо она в ближайшее время не сможет.

— Смею вас оспорить, мона Кьара: картина еще не окончена, — подбирая слова, мягко сказал художник.

— А зрителю всё виднее, синьор да Винчи! — упорствовала монашенка, строго складывая узкие морщинистые губы с небольшими, но заметными волосками «усиков» в углах и сверкая водянистыми глазами. — Я не позволю рисковать благополучием госпожи!

Леонардо развел руками и отступил. Насколько я замечал, с женщинами он старался не спорить никогда и ни о чем, лишь в обществе нас с Лизой-Савитри становился разговорчив и заинтересован.

— Вы сходите, Кьара, отдайте распоряжение кучеру, — велела Джоконда, не зная иного способа избавиться от навязчивости компаньонки, и когда Кьара наконец лишила нас своего общества, посмотрела на да Винчи: — Мессер, это ненадолго, мне нужно будет восстановиться, и я опять возьму их обоих под контроль.

— Так вы zahori[35]? — спросил он с любопытством.

Лиза улыбнулась:

— Нет, мессер, я просто пока еще живая иллюстрация истины о том, что если где-то убудет, то где-то и прибудет. Так вот, это ничего, что я не смогу больше приезжать: у вас все равно скоро не останется времени заниматься моим портретом.

— Почему?

— Вам придется стать соперником Буонаротти, — она пожала плечами, которые столь дивно соответствовали модным вкусам современников: были покаты и притом пышны, тем самым подчеркивая небольшой, но полный бюст и длинную гладкую шею без малейших намеков на выступающие ключицы и с едва-едва различимой яремной впадинкой посередине.

— Соперником Буонаротти?! С чего бы это… и — как? — все более удивлялся Леонардо.

Мона Лиза грустно улыбнулась:

— Вам с ним наперегонки придется расписывать дворец Синьории. По заказу гонфалоньера Содерини. Можете не благодарить: у меня в тот момент не было более удачных идей, сер Леонардо. Поскольку один из его сторонников подложил вам свинью, я решила ответить самому Микеланджело, но обратным. Отвечай на зло добром, не так ли? — тут она уже рассмеялась, потому что посмотрела на меня, а я и сам едва сдерживался, чтобы не захохотать от воспоминаний о записке-доносе. — Сначала Содерини пригласит вас, чуть позже — Буонаротти.

Не успел художник ответить, что по-прежнему ничего не понимает, как снова появилась мона Кьара и заявила, что к дому подъехали два кавалера и просили доложить о них хозяину. Тут же, едва не сбив ее с ног, в студию ввалился потный от бега Салаино и, не извиняясь, слово в слово повторил слова монашенки, а от себя добавил, что тех двоих он узнал: они с товарищами только что стояли у входа в мастерскую.

— Нам пора ехать, — вздохнула Лиза и застегнула плащ. — Прощайте. Я пришлю за картиной слугу, мессер.

С этими словами она, поддерживаемая под руку компаньонкой, удалилась. Леонардо кивнул ей вслед, после чего мы с ним вышли к уже известным мне кондотьеру и солдату.

— Сер да Винчи, — сказал кондотьер, а я проводил глазами карету Джоконды, — синьор Содерини изъявили просьбу увидеть вас в Палаццо Веккьо, и мы здесь, дабы составить вам эскорт.

Я отвернулся, пряча улыбку. Похоже, парень еще даже сам для себя не придумал объяснение собственной роли в этом странном деле. У солдата, между прочим, вид был не менее растерянный, чем у его командира. За нашими спинами стоял Салаино, и он, само собой, не понимал вообще ничего, разве что моя веселая физиономия развеяла его тревогу.

— Что скажете, мессер? — спросил я при прощании садившегося верхом Леонардо.

Тот, уже в седле, приподнял руки, возвел глаза к лазурным небесам, покачал кому-то в ответ головой и, берясь за уздечку, пришпорил коня.

Оставшись с Салаино вдвоем, мы переглянулись, а потом одновременно, с облегчением, выдохнув, утерли лоб рукавом.

Савитри восстанавливалась долго. Леонардо отправил ей со слугой портрет, а сам принялся за картонную версию будущей фрески «Битва при Ангиари». Свободное время он проводил в мастерской, где внезапно для всех воспылал прежней страстью к созданию летательного аппарата. Эта затея отвлекла Заратустру от «Тандавы», посему машину я дорабатывал в полном одиночестве. Пока маэстро с Перетолой мастерили прототип дельтаплана, полностью заняв им одну из комнат, я собирал последнюю центрифугу и настраивал систему.