— Посиди тут, — велел я дернувшейся было за нами Светланке.

— М-м-м! — завредничала она.

— Посиди, — сказала уже Ленка твердым голосом.

— …и пока мы были в будущем, Бифф вернулся в 1958 год и передал «Альманах» самому себе! — воскликнул изобретатель в фантастическом кино.

Черт! Я отпустил Ленкину руку и, развернувшись, впился в экран. Раз десять, еще с детства, я пересматривал этот классный фильм, но впервые момент их разговора прошил меня, как током. Если у нас есть возможность перемещаться в определенную временную точку в прошлом, так какого бы дьявола мне не передать самому себе, что…

— …Во всем виноват я: если бы я не купил эту книгу, ничего бы не произошло!

— Ну ладно, — перебил покаянную речь парнишки ученый, — всё в прошлом… То есть в будущем! Как угодно! Но это показывает, что машину времени можно использовать во зло, и что ее нужно будет уничтожить, как только мы всё здесь поправим!..

Я слышал, у американцев есть такой термин — «ангел из библиотеки». Это когда мысль, терзающая, но не находящая решения, вдруг вспыхивает у тебя в мозгу с абсолютной четкостью и указанием выхода из лабиринта. Будто чья-то подсказка. И сейчас меня даже заколотило от предчувствия бытности совершенно нового (а может, уже объективно старого, но нового только для меня?) пути.

«Сура, это ты?»

Мне стало смешно. Сам по себе разговор со своим вторым «я» — психическая патология, а уж когда этого второго «я» подразумеваешь ангелом… Браво, Стрельцов, ты хотя бы догадываешься не говорить сие вслух! И спасибо, ади, что ты хотя бы не вступаешь в диалог…

Тут к нам вошла Стелла. По лицу ее я понял: что-то случилось. Непоправимое. То самое, о чем мы говорили утром.

— Как дела? — спросила она у Ленки со Светиком, принужденно улыбнувшись.

— Тыдысь! — просияла юная валькирия и показала ей большой палец.

— Ну и хорошо. Ты посмотри кино, а мы поговорим с мамой и Денисом о неинтересных вещах.

Стелла подкупила ее конфеткой и увлекла нас с Ленкой в зал.

— Мне сейчас звонил наш шеф, — сказала она. — Сказал, что Аникин погиб ночью. ДТП, по его сведениям. Несчастный случай.

— Русь-ка? — переспросил я занемевшими негнущимися губами, и почему-то понял, что не могу двинуться.

— Да, наш журналист Руслан Аникин. Возвращался из командировки, ну и какой-то пьяный отморозок вывернул на встречку и лоб в лоб врезался в его такси.

Ленка прикрыла рот ладонью, брови ее страдальчески изогнулись.

Боль ударила камнем в грудь, хлынула потоком через прореху прямо в сердце. Понеслись воспоминания. Вот мы с Русом бежим из школы по домам, а он, привирая по обыкновению, рассказывает о своей поездке в лагерь и кулачных победах над тамошним задирой. Вот он приходит ко мне в палату и разглядывает конструкцию, к которой прицеплена моя загипсованная нога, а потом предлагает ее разрисовать, как делали в каком-то фильме. А вот подкидывает мне шпаргалку на экзамене, когда мне достался билет, который я не учил: единственный невыученный из всех по закону подлости тогда мне и выпал…

Выяснили, называется… Предотвратили…

— Когда похороны?

— Ты уверен, что пойдешь туда? — уточнила Стелла, слегка щуря глаз.

— Какого черта… конечно, пойду. Теперь нет смысла прятаться.

— Думаете, это подстроено? — вмешалась Ленка.

Стелла пожала плечами, я ответил, что вряд ли это можно теперь выяснить.

Тарака совершил ответный ход, и им одним решил две задачи: отомстил за свою пешку-ятту и выманил нас. Мы не можем не пойти: у меня была уверенность, что только подчинившись его воле, мы сможем получить новые сведения и понять, как действовать дальше. Тем самым под ударом окажутся Ленка с ее дочкой, но он не станет рисковать и качать весы первым, потому что в этом случае будет наказан за поспешный ход и потеряет возможность стрелять в самое яблочко — в своего врага суру. В меня. Асура слишком хорошо понимает, что нельзя лишать врага всего, поскольку смертельно раненый зверь смертельно же и опасен. Для Стяжателя это всего лишь игра: он не теряет в ней своих родных и близких, не может потерять по определению: у него нет любимых людей. Его неуязвимость, а оттого — беспредельная подлость вызывает во мне приступы ледяного бешенства.

И лишь одна далекая звездочка не давала совсем угаснуть надежде. Если у нас все получится, смерти Аникина не произойдет. А может быть, не произойдет и смерти Степки… Настоящего Степки, а не аватара Шивы.

Шива. За все это время я впервые вспомнил, что ведь он тоже сейчас тут, в нашем времени, где-то недалеко. Вернуться на станцию до завершения миссии он не может, как не может покуда и присоединиться к нам.

Если всё у нас получится…

Руську хоронили в закрытом гробу. Когда подошла моя очередь бросить горсть земли, вспомнились похороны Степки, и я, бунтуя, едва не закричал: «Ну Руську-то, его-то, балбеса веселого, за что?!»

В ответ уши заложило оглушительным хохотом: «Сколько же раз я слышал эту фразу!»

— Сволочь, — беззвучно прошипел я сквозь зубы, но оказавшаяся рядом Стелла, кинув свою горстку на крышку опущенного в яму гроба, взяла меня за руку и отвела в сторону:

— Гаси эмоции, огонек. Они делают нас слабыми в такие моменты.

— Он ответил мне, Савитри.

Она осталась бесстрастна:

— Это хорошо. Значит, он изготовился и ждет нашего ответного хода.

— Савитри, ты сейчас говоришь о Стяжателе, который здесь, в этом времени. А ты не забывай, что есть еще Стяжатель, вернувшийся оттуда вместе с Шивой после гибели Степки, и он может влиять на события прямо там, на «Трийпуре». Понимаешь?

— Да.

Ей легче. Она никогда не знала Аникина, как знал его Денис Стрельцов. Для нее он всего лишь друг моего аватара, человек из повергнутого в прах прошлого. Ведь это втемяшивали в их головы на тренировках, до того как выпустить в беличье колесо «Тандавы»!

Мы с нею шли позади двоих мужчин: один был директором их фирмы, второй — главредом, непосредственным начальником Руськи, как мне шепнула Стелла.

— Да, Анатолий Яковлевич, кто лучше Аникина написал бы мне эту статью… — сокрушался главред. — Я хотел приурочить ее прямо ко Дню Победы, и только Руслан успел бы в такие сроки сделать все, чтобы комар носа не подточил. А теперь передал тему Игрицкому, и знаете, чего он мне накропал? С какого-то перепугу полез в неведомые дебри и понес ахинею о письмах Махатмы Ганди Гитлеру!

— А что, в самом деле были такие?

— Да были-то они были. Но кому это интересно?! Ганди вроде как хотел отговорить фюрера от боевых действий еще до начала Второй мировой, но Гитлер или совсем не читал этих посланий, или проигнорировал увещевания истинного истинного арийца…

Да, он так и сказал: «истинного истинного арийца».

Услышанное как-то странно отозвалось во мне. Как будто я уже где-то слышал об этих письмах и даже был в шаге от того, чтобы пересказать их содержание… Поистине странно!

Я ощутил на себе пристальный взгляд Стеллы. Нет, неправильно. Пристальный взгляд Савитри. Только она умела так смотреть.

— Что? — спросил я.

— Ты не хочешь еще кое о чем вспомнить под гипнозом?

— Например?

— О человеке по имени Мохандас Карамчанд Ганди?

— Зачем мне это нужно?

— Джей Рам, какой же ты упертый! — взмолилась она, воздевая руки к майскому солнцу, как ни в чем не бывало освещавшему тихое городское кладбище.

Я вздрогнул:

— Как ты сказала? Джей?..

— Джей Рам. О, Рама! Последние слова Ганди после того, как в него выстрелил Натхурам Годзи…

— Ну что, ребятишки, уже решили, что делаем дальше? — по моему левому плечу хлопнула чья-то рука.

Мы обернулись. Я успел заметить, что вторая рука того же мужика по-свойски лежит на правом плече Стеллы, а он сам, слегка нас раздвинув, протиснулся вперед. Это был низкорослый и головастый мужичок в милицейской форме. Я уже видел его на предварительном показе, на голограмме у Камы…

— Шива, — прошептала Савитри, — ну что там? Почему я не могу связаться со станцией?