— Одиночки, сестра, бывали всегда, — сказал Тимофей. — И твой сын — одиночка… А массы? Отняли у людей стимул, как у дитяти цацку, а что дали взамен? Ничего…

— Не знаю, как где, а у нас в «Рассвете» стимул есть, — сказала Евдокия Ильинична. — Какой? А простой. Поработаем дружно — получим много, поленимся — получим мало… У нас есть даже премия за старательность. Илюшка постарался на кукурузе и получил денежки… Вот и стимул.

— Спору нет, выгода от общей обработки земли имеется, — согласился Тимофей, глядя в окно. — Не зря в народе говорят: гуртом и батька легко бить. Сообща ежели стараться для себя, для своей пользы…

— Старая песня: для себя, для своей пользы, — перебил Иван. — Все в ту, в кулацкую дудку дудишь?

— А ты послушай, отставной начальник, — продолжал Тимофей. — Общественному добру, как и машине, нужна хозяйская забота. Не дай, к примеру, машине горючего, не смазывай ее регулярно, и враз она разладится и начнет барахлить… Не усмехайся, Иван, а вникни в суть. Кто придумал ту новую машину, каковая зовется теперь колхозом? Ленин! Умнейшая была голова. Но придумать-то он новую машину придумал, все теоретически обосновал, обговорил, а как ее запустить в действие, как практически ею рулить, чтобы всему хлеборобству была выгода, на деле показать и научить не успел. Рано умер. А без Ленина все мы, как дети без батька, — трудновато нам. И через то и машина хлеборобская дает перебои и то двигается рывком, а то и задним ходом прет…

— Ну, заладил — машины, машины! — сердито сказала Евдокия Ильинична. — Ты что? Или за этим ко мне пожаловал? Осуждать да критиковать колхозы — дело легкое. Тут большого ума не требуется. Такая работенка и дураку по плечу. А ты сам засучи рукава да возьмись за ту машину… Умник какой отыскался!

— Не серчай, сестра, ить о чем же нам беседовать, как не о своем, хлеборобском! — Ища сочувствия, Тимофей посмотрел на молчавшего Ивана. — Ведь верно, Иван? О чем же нам еще балакать?

— Ни к чему все это, — глядя в окно, сказал Иван. — Дуся права. Дела нужны, а не слова. Слов и так много…

— Вот что, казаки, — повеселев, сказала Евдокия Ильинична. — Вы еще посидите, выпейте, закусите, побеседуйте. А я пока сбегаю на ферму. Меня телята давно ждут…

— Мне пора в дорогу. — Иван занялся своим чемоданом. — А ты, Тимофей, надолго забрел в наши края?

— Поживу… Ежели сестра не прогонит.

— Поживи, поживи, — сказала Евдокия Ильинична, повязываясь платком. — Завтра Илюша приедет. Потолкуешь с племянником о жизни… Вот Илюшка тебе все объяснит, не то что я…

— Спасибо, Дуся, за хлеб-соль и за приют. Может, больше и не доведется повидаться… Пойду.

Иван взял чемодан, попрощался и, ссутулясь на пороге, вышел из хаты. Евдокия Ильинична догнала его на улице, спросила:

— Кузьмич, так ты и не сказал, по какому делу заходил?

— Без всякого дела…

— Да как же без дела?

— Так… Заглянул тебя проведать. Ить не чужой?

— Ну, спасибо, что зашел.

— Детям только не говори, что я был… Забыли они меня, так пусть и не вспоминают.

— Ладно, не скажу, — пообещала Евдокия Ильинична. — Возьми вот… В дорогу.

— Что это?

— Харчишки… Кусок сала, хлеб… Пригодится.

— Да что ты, Дуся? Я еще не нищий.

Иван не взглянул на жену и поплелся по берегу. Евдокия Ильинична стояла возле хаты, держала в руках замотанные в полотенце хлеб и сало и горестным взглядом провожала человека, похожего на бродягу, пока он не скрылся за дальними вербами…

— Живешь с Иваном? — спросил Тимофей, когда сестра вошла в хату.

Евдокия Ильинична не ответила, будто и не слышала. Надела фартук, повязалась платком и заспешила через огород по знакомой, давным-давно протоптанной тропе.

У сестры Тимофей гостил больше месяца. Побывал в Зеленчукской у своего дружка Безбородова. Навестил знакомых в Сторожевой, Преградной. Всякий раз в Прискорбный возвращался молчаливым, невеселым.

Однажды под вечер, когда Евдокия Ильинична управлялась на ферме, а Илья был в поле, Тимофей в хорошем настроении вернулся из станицы Сторожевой. На дверях висела цепочка — вместо замка. Сними цепочку и заходи в хату. Тимофей не стал входить в хату: жилье не свое. Поставил у порога посох, положил сумку и присел отдохнуть. Хорошее настроение у Тимофея было оттого, что в Сторожевой он повстречал своего старого дружка, тоже бывшего кулака, лет пять тому назад вернувшегося из ссылки. Друзья распили бутылку водки, всласть поговорили, и Тимофей, вернувшись в хутор, думал сейчас о том, где ему лучше осесть на жительство — в Трактовой или в Сторожевой.

Он так задумался, что не услышал, как у его ног затормозили, издавая жалобный скрип, колеса. Это на мотоцикле приехал Илья. Грязный, как леший, пропыленный, в машинном масле, загорелый, он соскочил с седла, поздоровался с Тимофеем, в сенцах взял полотенце, мыло и пошел к реке умываться. Вытирая мокрую чуприну и насмоленное летним солнцем лицо, Илья сказал:

— Ну вот, Тимофей Ильич, гора с плеч свалилась! Покончили с кукурузой!

— И какой же итог? — поинтересовался Тимофей.

— Завтра поеду в Трактовую подсчитывать. — Улыбка самодовольства цвела на лице Ильи. — Зараз комиссия работает. Все надо учесть и подытожить… Но и без подсчета знаю — есть победа!

— Вижу, племянник, ты сильно обрадовался?

— Как же не радоваться? — Илья весело рассмеялся. — Тут такое на душе творится, что впору пойти в пляс! Сегодня надо позвонить Стеше, пусть и она порадуется… А вы, Тимофей Ильич, укоряли меня, выказывали недовольство. Да я на будущий год знаете что сделаю?

— Ну, то я корил сгоряча, — сказал Тимофей. — Когда показывал свои машины, то мне показалось, что ты сильно расхвастался… Ну, вот я в сердцах и сказал лишнее. — Тимофей подождал, пока Илья сходил в сени и вернулся без полотенца и мыла. — Ну, а как с заработком, Илья? Много деньги гребанул?

— Об этом я еще и не думал, — ответил Илья, сбоку садясь на седло и закуривая. — Некогда было. Все дни такая разгоралась горячка, что и поесть, случалось, забывал. Но то, что мне положено, получу. Об этом я не тревожусь…

«Или опять расхвастался, или он из тех, у каковых в душе нету корысти? — думал Тимофей. — Целый год на таком поле один чертовался, силы надрывал, иссох весь от работы, а о заработке не думал… Человек без корысти в душе? Есть нынче такие, есть повсюду, и там в Узбекистане, и тут, на Кубани… Не только племянник, а и дети мои из породы тех, новых да безупречных…»

— Скажи мне, Илья Иванович, — деловым тоном заговорил Тимофей. — Только скажи честно, как на духу: так-таки о своем кровном заработке ни разу не подумал?

— Ну, что вы, дядя! — удивился Илья. — Думал, и часто, думал и один, и вместе со Стешей… Но, правда, были думки и поважнее…

— Какие?

— Тревожили машины, — ответил Илья. — Дело новое, машины непростые, умные. Вот я и побаивался, и болел душой. А вдруг, думал, мой ум окажется слабее ума машины? Что, если агрегат не сделает того, что делают руки человека? Тогда что? Кричи караул и зови колхозников на подмогу?.. Вот эти думки, Тимофей Ильич, и не давали мне покою. И самое тревожное было время — уборка. Получил новую машину, а как она пойдет по рядкам кукурузы, как будет убирать початки?

— И как же?

— Успешно! — весело ответил Илья. — Побольше бы таких машин. Пойти бы с ними в обнимку, и тогда был бы урожай на кубанской земле. Колхоз без машин — не колхоз, а горе. Будущий хлебороб — это умные машины и на поле и на фермах. А если к машинам пристегнуть химизацию…

— Ну, добре, добре, агитатор из тебя хороший, — с улыбкой перебил Тимофей. — Без тебя все знают, что и машины и химия — дело стоящее. Я тоже еще в своей молодости тянулся к машинам. До сих пор люблю запах мотора. Вот и твой мотоцикл вкусно пахнет… Но я опять к тебе, Илья Иванович, с вопросом. Ты не машина, а человек, и скажи, как это было? Тебя вызывали в район? Посоветовали, подсказали?

— Было, было, — согласился Илья. — И вызывали, и советовали, и подсказывали… А как же без этого? Поначалу меня оторопь брала. А теперь и привык, и на деле убедился — интересная работенка, дух захватывает! И на Кубани я не первый и не единственный. В нашем районе я, верно, первый и пока один. А по всему краю столько нас, кукурузоводов. О Николае Вербицком слыхали? Вот кто шагает по земле, так это Николай Вербицкий! У Вербицкого не сто гектаров, как у меня, а в три раза больше… На будущий год попробую догнать Вербицкого, рискну… А что? Теперь у меня опыт есть… — С улыбкой посмотрел на Тимофея. — Дядя, отчего вы такой… как бы это сказать, сильно отсталый, что ли?