— Антон Иванович, без согласования с крайбанком я не могу… Я уже говорил Рогову, что брать на себя ответственность…

— Ответственность возьмет на себя бюро райкома, — сказал Щедров. — Аким Данилович, прошу вас прийти ко мне с Роговым. В четыре сможете? Хорошо, буду ждать…

Он положил трубку и с сожалением посмотрел на все еще стоявшую возле стола Любовь Сергеевну.

— Извините меня, Любовь Сергеевна, я не хотел вас обидеть, — поднявшись, сказал он. — Позвоните Голубничему и попросите поставить мне прямой телефон.

— Антон Иванович, у меня, возле стола, есть защелка, — сказала Любовь Сергеевна. — Если ее повернуть направо, то телефон получается прямой. Но вас же замучат звонки. Некогда будет работать.

— Ничего со мной не случится. Кстати, разговор по телефону — это ведь тоже моя работа. — Щедров доверительно улыбнулся, видя повеселевшее лицо Любови Сергеевны. — Да, не забудьте позвонить Рогову и пригласить его ко мне к четырем. Скажите Рогову, что у меня будет Селиверстов.

Анатолий Приходько, можно сказать, правая рука Щедрова, был и молод и пригож собой. У него были ясные глаза, открытое лицо, русый хохолок над левой бровью. Серый, не новый костюм старательно отутюжен, белая рубашка повязана галстуком. Он умело говорит с трибуны. Но со Щедровым почему-то скован и очень предупредителен. Не сядет, не получив приглашения, не закурит, не спросив разрешения. Говорит на «вы», в улыбке, в интонации голоса есть что-то похожее на чинопочитание.

— Разрешите курить? — спросил Приходько, опускаясь в кресло и доставая из кармана сигареты.

— Да, кури, — сказал Щедров. — Анатолий, ты такой же секретарь, как и я, тебя на этот пост избрали, как и меня. Поэтому наши отношения должны быть деловыми и равными. Среди партийных работников вообще не должно быть ни тех, кто любит, чтобы им угождали, ни тех, кто сам любит угождать. Ведь тот, кто научился угождать и чувствовать себя неравным, обязательно станет поддакивать там, где надо возражать, и льстить там, где надобно критиковать того, кого уважал. Иной раз случаются курьезы. Допустим, начальник скажет, вот этот лист бумаги не белый, а черный, и излишне услужливый подчиненный охотно с ним согласится да еще сделает виноватое лицо и скажет: «В самом деле, и как это раньше черная бумага мне казалась белой…» И беда в том, что ни один подхалим сам никогда не скажет, что он подхалим, как страдающий запоем никогда не скажет о себе, что он пьяница. А разве не бывает у нас случаев, когда секретарем партбюро избирается тот, кто угоден начальнику. В колхозе «Вперед» ко мне подошел Чесноков. Ты знаешь этого самодовольного толстяка. Не поверил, если бы не услышал собственными ушами то, что он мне сказал: «Требую заменить моего секретаря партбюро. Такой бездельник мне не нужен. Я уже договорился со своим агрономом Омельчаковым — отличный парень. Он согласен быть секретарем партбюро». Что ты на это скажешь, Анатолий? Слова-то какие! «Требую заменить моего секретаря партбюро… Я уже договорился…»

— Антон Иванович, вы несколько сгущаете краски и делаете это умышленно, чтобы меня в чем-то убедить, — сказал Приходько. — А меня убеждать ни в чем не надо. Тут важно не путать искреннее уважение, что вообще свойственно людям, с лестью и подхалимством. Лично и уважаю не должностное лицо, а человека, и если вижу, что уважаемый мною человек в чем-то поступает неправильно, не так, как нужно, или в чем-то кривит душой, я не стану поддакивать и белую бумагу обязательно назову белой.

— Ну это хорошо, — сказал Щедров. — А можешь обращаться ко мне на «ты»?

— Могу, — с улыбкой ответил Приходько. — Но мы оба кубанцы, а на Кубани, как известно, давно стало обычаем: тех, кого уважаешь, называть на «вы». К примеру, родителей. К своей матери я всегда обращаюсь уважительно: вы, мамо!

— Обычай этот хорош в семье, — согласился Щедров. — У нас же отношения деловые, дружеские.

— На «ты» так на «ты»! — решительно сказал Приходько и покраснел, как девушка. — Почему ты не поинтересовался моей статьей?

— Написал?

Приходько вынул статью из портфеля и положил ее на стол.

— Вот, прочитай и скажи свое мнение.

Щедров взял статью, полистал ее.

— Можно читать с карандашом?

— Читай построже.

В это время вошел Рогов.

— Привет, друзья! — сказал он громко. — Не помешал?

— Проходи, Евгений Николаевич, — ответил Щедров. — Что у тебя?

— Есть важная новость! Только что радио Степновска передало прогноз погоды на май.

— Что же нас ждет в мае?

— Прогноз исключительно радостный! — взволнованно говорил Рогов. — В первой декаде по всему Южному пройдут ливневые дожди. Как? Такие же дожди ожидаются и в последней декаде. Товарищи! Если мы получим два майских дождя, то это уже победа!

— Майские дожди — новость приятная, — сказал Щедров. — А вот то, что в исполкоме у тебя посетителям говорят заведомую ложь, — факт весьма неприятный. — И к Приходько: — К Рогову пришел старик с жалобой, а ему говорят, что Рогова нет и не будет, хотя в это время он преспокойно сидит в своем кабинете.

— В манере Евгения Рогова, — язвительно заметил Приходько. — Это он умеет!

— Твоя реплика, Анатолий Максимович, совершенно неуместна, — гневно ответил Рогов и обратился к Щедрову: — Антон Иванович, я все уладил! Поговорил со стариком, принял меры. Дал свою машину, чтобы дедусь не плелся на хутор пешком. Вместе с ним поехал инструктор Афанасьев, он предупредит сноху. Старик обрадовался, пожал мне руку, заулыбался…

— Моя реплика уместна уже потому, что твои подчиненные говорят неправду, — сказал Приходько. — И делали они это не по своему разумению, а потому, что кто-то их этому обучил. А кто?

— Признаю, получилось нехорошо. — Рогов склонил голову. — Лопухову я уже наказал…

— Нехорошо — не то слово, оно слишком мягкое, — сказал Щедров. — Когда у нас по плану очередная сессия райсовета?

— Двадцать шестого мая, — ответил Рогов.

— Необходимо на этой сессии рассмотреть вопрос о том, как у нас в районе обстоят дела с приемом посетителей и с рассмотрением жалоб трудящихся. Случай со стариком — тревожный сигнал. Доклад сделает Рогов. Так что, Евгений Николаевич, готовься. На бюро утвердим комиссию из депутатов. Пусть она проверит работу не только исполкома, а всех районных учреждений, связанных с обслуживанием населения. Кого бы назначить председателем этой комиссии?

— Сухомлинова, — подсказал Приходько. — Ему же поручить и содоклад.

— Зачем же Сухомлинова? — возразил Рогов. — Вы же знаете, как он ко мне относится.

— Сухомлинов — секретарь райкома и депутат райсовета, — ответил Приходько. — И речь мы ведем о деле, а не о личных симпатиях и антипатиях.

— Так что, Евгений Николаевич, начинай готовить доклад, — добавил Щедров. — Время еще есть. Если в чем нужна помощь — приходи, поговорим, посоветуемся, поможем.

Минуту Рогов постоял, видимо, хотел еще что-то сказать и не решился. Глубоко вздохнул, с усилием выпрямился и ушел. Щедров и Приходько смотрели ему вслед, понимая, как трудно было Рогову не ссутулиться, не опустить голову.

— Видел, как ушел? — спросил Щедров, когда за Роговым закрылась дверь. — Обиделся. А чего ради? Обижаться-то совершенно нечего.

— Меня, Антон Иванович, удивляет другое.

— Что?

— Твоя деликатность. Не могу понять, почему ты говорил с ним так, точно в том, что произошло в исполкоме, повинен не Рогов, а кто-то другой? «Приходи, поговорим, посоветуемся, поможем…» Да тут нужно не разговаривать, не советоваться, а заслушать Рогова на бюро и записать ему строгача.

— Твое удивление, Анатолий, ничем не обосновано, ибо я говорил с Роговым так, как и полагается говорить в таких случаях, — возразил Щедров. — Прорабатывать, грубить — зачем? Что же касается заслушивания на бюро и вынесения, как ты сказал, строгача, то это — самое легкое и самое простое. Куда важнее и куда труднее помочь Рогову, да и не только Рогову, избавиться от ошибок, извлечь из них уроки на будущее. Вот соберется сессия, послушаем, что скажут депутаты.