Гордеев хмуро кивнул.

– Да, Миша. Мы друг друга поняли.

Вторым человеком, с которым Мишель намеревался поговорить перед отъездом, стала его бабушка, старшая княгиня Волконская. Как он и ожидал, к известию о его отъезде та отнеслась весьма болезненно. Разговор происходил в её кабинете, как всегда строго одетая генеральша стояла у окна, глядя куда угодно, но только не на внука. Она не хотела, чтобы он видел её слёзы. Она не любила быть слабой.

– Алексей знает? – не оборачиваясь, спросила она.

– Ещё нет. И я бы попросил тебя не говорить ему ничего. Это моё решение, и я надеюсь, ты его уважаешь, – ответил он спокойно.

Не удивляйтесь этому обращению, Мишель был единственный, кому дозволялось называть старую генеральшу на «ты», но это исключительно в те моменты, когда они оставались наедине, как сейчас.

– Миша, это не решение, это самоубийство чистой воды! – воскликнула она и сама удивилась, до чего жалко прозвучал её обычно такой твёрдый голос. – Зачем? Мальчик мой, зачем? Я понимаю, ты потерял мать… ты считаешь себя виновным в её гибели… тебе тяжело… но это… это не повод, поверь мне! Тебе двадцать три года, господи! У тебя вся жизнь впереди, а ты?

– Думаешь, я смогу с этим жить? – поинтересовался он задумчиво. – Вряд ли. Я не такой, как отец.

– Миша, ты не виноват в её смерти! – генеральша наконец-то обернулась, правда, перед этим смахнула слёзы кончиком кружевного белого платка с вензелем «V». Подойдя к внуку, она встала напротив и внимательно посмотрела в его глаза. Он этот проникновенный взгляд выдержал, сохраняя прежнее своё спокойствие. – Миша, я прошу тебя, опомнись! Не принимай поспешных решений! Тебе больно сейчас, я понимаю, понимаю, как никто другой! Думаешь, ты один страдаешь? А представь, каково мне? Она была моей дочерью, единственной дочерью! А я её не уберегла! В память о ней у меня остался ты! И ты… господи, ты разбиваешь моё сердце!

– Бабушка, мне в любом случае пришлось бы вернуться, – как можно мягче произнёс Мишель, напоминая об очевидных вещах. – Я не смог бы остаться здесь дольше положенного, я боевой офицер, и моё место там.

– На западном фронте? В самом пекле сражений? Миша, милый, что же ты делаешь?! Я бы и слова не сказала тебе, если бы ты остался при Алексее – я понимаю, идёт война, родине нужны защитники… Но ты упрямо не желаешь быть благоразумным! Для чего? Господи, ты же никогда не грезил о подвигах, как Алёшка! Я же тебя слишком хорошо знаю: ты ведь нарочно всё это… ищешь смерти… для чего? Неужели… – тут генеральша понизила голос, слегка смутившись. – Неужели тебе не к кому возвращаться? Я сейчас не нас с Катей имею в виду, и тем более не этого мерзавца, твоего отца.

Ха! Мишель намёк её прекрасно понял, улыбнулся вполне искренне. А сам подумал о том, что ему даже близко возле Александры нельзя появляться, иначе последствия могут быть необратимыми. Гордеев не даст им быть вместе. Гордеев показал, на что способен. И если эта девушка пострадает по его, Мишеля, вине, то он себе этого никогда не простит.

А потому Гордеев не должен ни о чём узнать. Никогда. И это чудо, что удалось так легко ввести его в заблуждение сегодня.

Вот только с генеральшей этот трюк не прошёл.

– Я видела, как ты на неё смотрел тем утром, – сказала она, хотя ни единого имени не было названо. – На Ксению свою ты никогда так не смотрел. Послушай, Миша, она – хорошая девушка, достойная! Я неплохо знала её деда когда-то, замечательный был человек.

Заметив некое любопытство в глазах внука, генеральша усмехнулась, бледные щёки тронул едва заметный румянец. Встав полубоком – так, чтобы Мишель не видел её лица – она, глядя в окно, негромко продолжила:

– Ты наверняка задавался вопросом, с какой стати меня величают генеральшей, при том что дедушка твой в чине выше полковника так никогда и не поднялся?

И, признаться, Мишелю весьма и весьма не понравились причины, на которые намекала старая княгиня.

– Я, признаться, думал, это из-за твоего характера, – спрятав улыбку, ответил он, а генеральша рассмеялась и покачала головой. А затем озвучила ещё одну нехорошую истину:

– Я была невестой генерала Серова целый год. Мне было шестнадцать лет тогда, я была молода и безумно влюблена в него. Он был так красив, мой Александр… Высокий, статный, златовласый… Не рыжий, но и не блондин, его волосы отливали золотом, таких ни у кого в целом мире не было! Его дочь очень похожа на него, а как похожа внучка, которую даже назвали в его честь!

И что-то было в её голосе такое, от чего Мишелю сделалось не по себе. Ужасно не по себе, если быть откровенными.

«Господи, нет, ну только не опять…», – подумал он с неимоверной тоской и посмотрел на бабушку в полнейшей безнадёжности. Спросить её, что ли? Напрямую, в лоб, безо всяких прелюдий, как он привык? Но генеральша поняла его сомнения без лишних вопросов и, улыбнувшись, поспешила открыть правду, дабы не мучить внука лишний раз:

– Нет, Миша, не волнуйся, пожалуйста, вы с нею ни в коем случае не родственники.

Как от сердца отлегло! Мишель не стал скрывать, до какой степени его осчастливили эти слова. Правда, на лице его появилась некая растерянность, когда генеральша добавила:

– По крайней мере, Юлия – точно не его дочь.

А вот это уже интереснее, не так ли?

– А дядя Михаил? – осмелился-таки спросить Мишель, и по взгляду бабушки понял всё без лишних слов. Она рассмеялась низким, скрипучим смехом и погрозила ему пальцем.

– Ты задаёшь нескромные вопросы, Миша! Слишком нескромные, право.

– О, боже, – только и сказал Мишель. А княгиня Волконская пожала плечами и вновь повернулась к окну.

– Я любила его, Миша. Всем сердцем любила. А он взял и женился на другой. Я была иностранкой, чужой для него… почти не знала русского языка… Твой дед оказался менее взыскательным, к тому же он проигрался в пух и прах и рисковал быть уволенным из армии с позором. Богатая невеста, пускай и болгарка, стала для него спасительной соломинкой. Я была нужна ему настолько, что он и не обратил внимания на некоторые мои, хм, недостатки.

Такие, как беременность, например? Определённо, положение дедушки Николая должно было быть очень и очень отчаянным, раз он добровольно согласился на такое. Да и потом, если вспомнить, чем всё закончилось – как это он терпел столько лет? И дядя Михаил, сколько Мишель его помнил, всегда считался едва ли не любимчиком в семье – будучи при этом сыном другого человека! Как?! Определённо, у покойного дедушки была широкая душа: воспитывать чужого ребёнка как своего и любить наравне с собственными детьми, а то и больше… Это было выше понимания Мишеля.

Но бабушка-то, конечно, хороша! Каково, а?

– А ты уверена, что моя мать… – не питая особых надежд относительно нравственности генеральши, всё-таки решил просить Мишель, но бабушка категорично покачала головой.

– Это исключено. Мы ведь не виделись с ним более с тех пор. Не считая одной короткой встречи на балу по случаю освобождения нас от турецкого владычества. [7] Но мне тогда было уже под сорок. Не волнуйся, Миша, – она подавила улыбку. – Это Катерина пускай волнуется. У неё, получается, есть такая замечательная кузина! Ну не прелестно ли?

Прелестно, право, лучше и быть не могло!

«Ещё бы чуть-чуть, и… – всякий раз эти мысли приводили Мишеля в неописуемый ужас. – Сначала Алексей, вполне могущий быть её отцом, затем Санда и Матей Кройтор, на которых тоже грешили, и в финале чудесное: бабушка и генерал Серов, отец Алёны! Ещё кто-то будет? Нет, серьёзно! Давайте уж лучше сразу, чего тянуть! Господи, это невыносимо…»

Но один факт оставался бесспорным: лучше пускай Александра будет кузиной Кати, чем его собственной!

– Милейшая девушка, между прочим! – продолжала генеральша. – Ты в курсе, что она благородного происхождения? Я хочу сказать, что если ваше социальное неравенство – это единственное, что тебя сдерживает, то это сущие глупости! Мы можем с лёгкостью вернуть ей титул. Не говоря о том, что денег Волконских хватит за глаза и вам, и вашим внукам, и даже правнукам! Женись на ней, Миша. Женись и одумайся, и, пожалуйста, не уезжай!