Генеральша Волконская своё обещание сдержала. На следующий день после отъезда внука она пришла к Алёне и прямо с порога заявила:

– Я забираю у тебя твою дочь, – её ледяной тон не допускал ни малейших возражений, но княгиня на всякий случай добавила: – А если скажешь хоть слово против, я и мальчика тоже заберу. В конце концов, он мой родной внук, и я имею на него полное право.

Выходит, в тот единственный раз, когда она видела Арсения, став свидетельницей скандала в кабинете Гордеева, она узнала его. Узнала в светловолосом мальчишке собственного внука, узнала, но не подала виду – что за блестящее самообладание у этой женщины! Она посмотрела на Алёну в ожидании безусловных возражений и готова была ответить на них с должной твёрдостью, но замерла на полуслове, увидев огромный синяк на лице у будущей невесты министра. Ни пудра, ни румяна, под которыми Алёна старалась спрятать своё несовершенство, увы, не помогали, её лицо было разбито в кровь. Генеральша, сглотнув горький ком, подошла к Алёне вплотную и, взявшись кончиками пальцев за её подбородок, развернула к свету и поморщилась.

– Это он тебя так?!

Алёна не ответила, глядя по-прежнему в сторону, но в глазах стояли слёзы отчаяния и бесконечного горя. И тогда княгиня поняла, что никакого сопротивления от этой женщины не последует. Осознала, наконец, эта бедняжка, в какую ловушку загнала себя, погнавшись за несметными богатствами Ивана Гордеева.

– За что? – сухо спросила генеральша, выпустив Алёну и вновь посмотрев на неё пронзительно. Этот взгляд гипнотизировал, пугал, вгонял в трепет, и на сей раз Алёна не смогла промолчать.

– За дело, – ответила она еле слышно. А сама подумала: хорошо, что вообще не убил! Но грозился. В особенности, если узнает о том, что она снова виделась с полковником Волконским… Генеральша обо всём догадалась без лишних пояснений, и, признаться честно, ей вдруг стало жаль эту женщину, несчастнейшую женщину, павшую жертвой собственных интриг. Да, они с Гордеевым сломали жизнь её бедной Юленьке, но расплачиваться за общие грехи Алёне пришлось в одиночку. Да ещё и с подачи Алексея, которого она так любила… А Гордеев опять вышел сухим из воды – да как ему это удаётся?!

Повисшее в комнате молчание затянулось и, наконец, Алёна не выдержала. Вцепившись в сухую, морщинистую руку княгини, она упала на колени перед ней и взмолилась:

– Я умоляю вас, спасите мою дочь! Заберите, заберите её, сделайте что угодно, но огородите её от этого чудовища! Он ведь убьёт её! Ангелина Радомировна, он убьёт её! Не допустите этого, прошу вас… я знаю, вы были невестой моего отца когда-то… прошу вас, ради него, ради его светлой памяти, спасите Сашу! Она не заслужила всего этого, не заслужила!

– Поднимись, Алёна, ты запачкаешь платье, – произнесла генеральша невозмутимо, с таким каменным лицом, будто её и вовсе не тронули эти слова, ни горькие слёзы, бегущие по Алёниному разбитому лицу.

– Ангелина Радомировна… я… я схожу к Юлии на могилу. Я извинюсь. Я упаду на колени перед образами и буду вымаливать прощения за всё то зло, что я ей причинила! Господи, я… я что угодно сделаю, только спасите Сашу, не дайте ей пасть жертвой этого человека!

Генеральша наблюдала за отчаянием и горем молодой женщины и, увы, как ни старалась, не могла отыскать в своей душе ни малейшего намёка на злорадство. А ведь должна бы радоваться – ныне перед ней на коленях та, что разрушила жизнь её дочери! Горько пожалевшая о своей подлости, она страдает теперь не меньше, чем страдала Юлия! Но, тем не менее, кроме бесконечной жалости, никаких других чувств Алёна у генеральши не вызывала. И более того, Волконская вдруг поймала себя на мысли, что не отказала бы Алёне в её просьбе, даже если бы Мишель прежде не попросил о том же самом. Всё равно согласилась бы – вот именно, что ради Александры, ради светлой памяти генерала Серова и ради этой Алёны, будь она неладна!

"Оказывается, я чертовски добрая, – с усмешкой подумала княгиня. – Напрасно Миша называл меня тиранкой, да я же сама доброта!"

– Что-нибудь придумаем, вот увидишь, – сухо сказала она Алёне и с трудом отняла ладонь, когда та принялась целовать её руки в порыве благодарности.

Единственное, за что волновалась генеральша, это реакция Катерины на столь неожиданное решение. И тревоги эти были вовсе не беспричинными – своенравная княжна поначалу взбунтовалась, заподозрив, что бабушка с горя попросту тронулась умом. Да где это видано – привести под крышу их дома дочь той самой женщины, из-за которой тётушка Юлия Николаевна покончила с собой! Ситуацию усугубляло то, что в Александру был безумно влюблён Сергей Авдеев, в которого, в свою очередь, была безумно влюблена сама Катерина. Это означало полнейшую невозможность мира, несмотря на Катин незлой, в сущности, нрав. С генеральшей, однако, спорить было бесполезно, и Катерина мудро решила смириться и изо всех сил попробовать подружиться с новой воспитанницей её бабушки, но все её надежды пошли прахом, когда Саша и Сергей Авдеев объявили о помолвке.

Это Катерина сочла едва ли не за личное оскорбление, но тем не менее против воли генеральши пойти не смела. Поэтому несчастной девушке только и оставалось, что рыдать в подушку по ночам, а на людях играть в дружелюбие. Утешение она находила лишь в коротких визитах Адриана Кройтора, которого по приказу Мишеля восстановили в должности управляющего отелями.

Генеральша до отвращения не любила этого человека, но всё же решила проявить благоразумие – в конце концов, при нём отели действительно процветали, и даже сам Владислав Дружинин рекомендовал ей не отталкивать Адриана от себя. С ним поистине было лучше, чем без него, и Волконской пришлось это признать. Также Кройтор хорошо зарекомендовал себя ещё и тем, что вовремя предвидел атаки Гордеева, до сих пор жаждущего заполучить отели себе. Иван Кириллович вертелся, как уж на сковородке, но Адриан всегда был на два шага впереди, да и тылы ныне имел надёжные – сам генерал-майор Дружинин, да генеральша Волконская, видано ли? И Гордееву пришлось пойти на попятную.

Как только вышел срок, отписанный генеральшей, они с Алёной покинули квартиру на Остоженке, оставив её в пользование Алексея – а сами уехали в Петербург, куда Иван Кириллович выхлопотал для себя перевод. Арсения они забрали с собой, несмотря на его протесты и желание остаться с сестрой, но Алёна была неумолима – она не могла позволить себе потерять ещё и сына. Мальчик всё порывался сбежать назад к своей Сашуле, и два раза действительно сбегал – благо, его вовремя успел поймать гордеевский Георгий, к тому времени уже вставший на ноги и оправившийся после переломов. Сеня бесновался и капризничал, категорически не желая мириться с судьбой, и немного успокоился, лишь когда его снова устроили на учёбу в военную академию. По крайней мере, с тех пор о побеге он больше не говорил и стал чаще улыбаться.

Алексей Волконский, не дожидаясь окончания отпуска, вернулся на фронт, к превеликому расстройству генеральши, которая, как и любая мать, не горела желанием отпускать сына на войну. А там полковника ждал сюрприз – оказывается, дорогой племянник больше не служил под его началом! Алексей недоумевал, как такое могло случиться, ведь он ехал исключительно ради того, чтобы помириться с Мишей и уговорить того забыть старые обиды. Для Алексея племянник стал единственным другом, и он очень хотел вернуть всё, как было раньше, но только, увы, Мишеля он так и не смог найти. Прошёл слух, что Герберт добился для него назначения на западный фронт, в Брест, но Алексей не хотел в это верить. Все мы знаем историю и хорошо помним, что случилось во время памятного сражения за один из последних оплотов российской армии. Самые страшные слухи подтверждались также тем, что о Мишеле не было никаких вестей.

Генеральша старательно отметала дурные предчувствия и говорила, что это ещё ничего не значит – за всё то время, что Миша служил, от него никогда не приходило писем, ни единого. И причиной являлась вовсе не плохо работающая военная почта – писем не было потому, что Мишель просто не писал их. Но Алексей не унимался и продолжал искать, однако, без особых успехов. Ни среди живых, ни среди мёртвых его не было, любимый племянник будто сквозь землю провалился! А вместе с ним и Антон Голицын, которого также повсюду искали и не могли найти.