«Стыдно, Мишель!» – сказал Волконский сам себе и, сев рядом с Сашей на кровать, взялся за голову и стал бездумно глядеть в пол, пытаясь совладать с собой. Стыдно-то стыдно, но легче ему не становилось. Страсть как хотелось повернуться и поглядеть на неё ещё – на такую прекрасную, такую невинную, такую хрупкую и такую маленькую посреди его широкой постели.

Саша зашевелилась во сне, сменив позу на более удобную, и, сложив ладошки под щекой, вновь сладко засопела. Мишель невольно улыбнулся, наблюдая за этим милым сердцу зрелищем. Вздохнув, он потянулся к ней, чтобы поправить кофту, сползшую с плеча. Врождённая страсть к порядку едва ли не обернулась грехом – отчего-то ему неминуемо захотелось не одеть её, а, наоборот, раздеть. И невзирая на её вероятные протесты, утолить, наконец, свою сумасшедшую страсть. Впрочем, это была не совсем страсть. Не только она. Что-то ещё примешивалось к безудержному желанию близости с ней, что-то такое, чему Мишель искал и не находил объяснения. И именно это чувство, какое-то другое, новое, заставило его в очередной раз нежно улыбнуться и всё-таки поправить ей кофту, и более того, заботливо укрыть Сашеньку одеялом, чтобы не замёрзла ночью.

И уйти.

Перед этим, правда, позволив себе маленькую слабость – коснуться её мягких волос, отливавших медью, таких приятных на ощупь. Увидев уже почти затянувшуюся рану у Саши на лбу, Мишель болезненно поморщился и в мыслях помянул Гордеева нехорошим словом. А потом, с чистой совестью удалился в соседнюю комнату, чтобы не испытывать более своё благородство на прочность.

А наутро они поменялись местами. И те, кому вчера вечером было беззаботно и весело, с первым рассветным лучом погрузились в настоящий кошмар. А тот, кто полночи страдал и мучился бессонницей, с утра проснулся на удивление бодрым и весёлым.

Начнём, пожалуй, с Саши. С нашей бедной, измученной жесточайшей головной болью Саши, которая открыла глаза и первое время вовсе не могла понять, где находится. Это, определённо, была не её комната в доме у Алёны и не скромный уголок в коттедже отца. Также это была явно не Остоженка Гордеева и не больница. Боже, а чем это так вкусно пахнет? Она повела носом, и пустой желудок тотчас же напомнил о себе, заурчал, заволновался.

Господи, она же не ела ничего почти целые сутки! Вчера позавтракать с «семьёй» ей так не довелось, в больнице сначала было не до того, а потом прибежала Элла и утащила её на прогулку, так что кроме пары порций мороженного Саша ничем свой голод и не утолила. Поэтому, наверное, её так и развезло, когда она бесстрашно пила виски на пустой желудок, за компанию с Владимирцевым! Ах да, вот откуда эта головная боль! Владимирцев!

Но позвольте, а что было потом? Саша старательно, но безуспешно пыталась вспоминать, ровно до того момента, как не увидела инкрустированный шкаф для одежды, стоявший с правой стороны от неё. Точно такой же шкаф стоял в спальне Мишеля Волконского, Саша ещё недавно пряталась в нём от Ксении. И, вот диво! – кровать в его комнате была точно такая же, те же самые тёмно-синие шёлковые покрывала и белые простыни. И обивка на стенах тоже очень, очень похожая! А пиджак, аккуратно висевший на спинке кресла – и вовсе его!

Саша, успевшая было сесть на кровати, закрыла лицо руками и повалилась назад на подушки, не зная, как реагировать на происходящее. Сказать, что ей было стыдно – не сказать ничего! Она готова была провалиться сквозь землю, всё ещё не имея ни малейшего представления о том, как оказалась у его величества в постели, но уже заранее не ожидавшая ничего хорошего.

Впрочем, могло быть и хуже. Если бы он сам обнаружился по левую руку от неё, сладко спящим после ночи любовных утех, к примеру. Такого позора Саша точно не пережила бы. Но, благо, проснулась она одна и засыпала, видимо, тоже – она осталась всё в том же платье, что и вчера, а кофта сверху была целомудренно застёгнута на все пуговицы.

«Я ему совсем не нравлюсь», – подумала Саша как будто бы с тоской и тотчас разозлилась на саму себя – а что, если бы нравилась, неужели было бы лучше?! Да как её вообще угораздило оказаться в его спальне?! И чем, чёрт возьми, так вкусно пахнет во всей квартире?

Дальнейшие события лично Саше показались совершенно дикими и невозможными с точки зрения здравого смысла. И потом она ещё долго не могла понять – было ли это на самом деле, или же ей привиделось после вчерашней жесточайшей попойки?

Как бы там ни было, Мишель заглянул в комнату и, обнаружив её проснувшейся, лучезарно улыбнулся.

– С добрым утром, сестрёнка. Как спалось?

– Хорошо, – ответила Саша, ничуть не слукавив. Постель у него была мягкая и пахла… пахла им. Такой родной запах, всё ещё сводящий её с ума. – Как я здесь оказалась?

– Я тебя привёз, надо думать, – Мишель встал на пороге, облокотившись о дверной косяк, и выглядел при этом на удивление соблазнительно. Без пиджака, в одной лишь рубашке, с закатанными по локти рукавами, открывающими загорелые мускулистые руки с тёмной порослью. А до чего выгодно смотрелись его плечи, обтянутые светлой сатиновой тканью! Так и хотелось к ним прикоснуться. А ещё хотелось запустить руку в расстёгнутую на три верхние пуговицы рубашку, и…

И много чего другого, не менее бесстыдного, какой ужас, Сашенька!

– Вы привезли? Сюда? – с усилием заставив себя поднять взор с его потрясающей фигуры на его не менее прекрасные глаза, Саша вопросительно изогнула бровь. – Зачем?

– Думаешь, лучше было оставить тебя в больнице? На радость Воробьёву, ищущему малейший повод тебя выгнать?

О-о, нет, совершенно точно не стоило этого делать! Сашенька вяло улыбнулась, кивнула ему и подытожила:

– Получается, вы снова меня спасли? – посмотрев на себя, она спросила бездумно: – А почему я в одежде и на кровати?

Мишель не сдержал смешка, впрочем, тотчас постаравшись взять себя в руки. Затем улыбнулся и спросил осторожно:

– А ты предпочла бы, чтобы я тебя раздел? – он решил не говорить ей, что такой вариант развития событий вполне мог иметь место, если бы не его блестящая выдержка.

– Господи, нет! Я не об этом спрашивала! В одежде, на постели… как-то это… нехорошо. Я вот к чему, – запоздало объяснила она, заливаясь краской оттого, что он понял её неправильно.

– Ничего страшного, – заверил её Мишель, этим утром бывший на удивление добрым и милым. – Вставай, пойдём, я покажу тебе, где можно умыться и привести себя в порядок. Голова не болит?

– Болит, – созналась Саша.

– Что-нибудь придумаем, – с весёлой улыбкой сказал он и, вспоминая о былых загулах на пару с Алексеем, под нос себе пробормотал: – В этой квартире, определённо, знают, как бороться с похмельем!

– Что?

– А? Нет, ничего. Ванная вон там, через две двери, – когда Саша вышла в коридор, Мишель показал ей. – Не заблудишься?

– Надеюсь, нет. Но, уж в случае чего, вы меня, пожалуйста, найдите, – с улыбкой сказала она, и Волконский пообещал.

Затем последовало десятиминутное умывание холодной водой, которое, однако, ничуть не помогло. А когда Саша увидела своё печальное отражение в зеркале над раковиной, ей стало совсем худо.

«Бог ты мой, на кого я похожа?! И он видел меня такой! И неизвестно, что ещё он видел! И, самое страшное, я ведь не помню, что говорила ему вчера! Я вообще ничего не помню! Боже, какой кошмар!»

Совладать с волосами оказалось и вовсе невозможно. Та часть, что была заплетена в косу, упрямо кудрявилась, другая же и вовсе стояла дыбом и отказывалась укладываться даже после того, как Саша сбрызнула пряди водой. Отчаявшись улучшить свой внешний вид, она махнула рукой и оставила как есть, уже не стесняясь предстать перед Мишелем жалкой, непричёсанной, растрёпанной и никчёмной. Вряд ли после вчерашнего он разочаруется в ней больше.

Он, однако, не разочаровался. Когда Александра застыла в изумлении в дверях кухни, никак не ожидавшая застать его величество за таким крестьянским занятием, как нарезание хлеба, Мишель, обернувшись, в свою очередь, тоже застыл.