– Хорошо, – ответила Александра тихо.

И пускай это будет первое и последнее «хорошо» в её жизни! Вряд ли она решится повторить тот же подвиг завтра. Непременно сорвётся! Это сегодня, когда её загнали в угол, не оставив выбора, у Саши непроизвольно открылось второе дыхание.

Завтра, она была уверена, такого не повторится.

Оставалось надеяться, что Воробьёв придумает для неё какое-нибудь другое наказание.

Что ж, он и придумал. Ведь никто и не сомневался, что Викентий Иннокентьевич поставит перед Сашей ещё парочку невыполнимых задач? Вот только предыдущие он отчего-то не отменил.

– Как твой первый день, Сашенька? – спросил Воробьёв, воплощение участия и заботливости, когда Александра пришла к нему полчаса спустя. До полудня, когда по договоренности с Алёной заканчивалась её работа, оставалось немного времени, и она решила узнать, не пригодится ли ещё для чего-нибудь Викентию Иннокентьевичу, а заодно и доложить о своих успехах.

– Хорошо. Немного непривычно, ведь раньше я работала только с живыми. Но такой опыт никогда не будет лишним.

– Вот и замечательно! – проговорил Воробьёв, внимательно рассматривая бумаги, лежавшие перед ним на столе. – Завтра продолжите заниматься. Сидоренко сказал, ты установила, от чего умер пациент? Завтра подготовишь мне заключение по новому покойнику, Ипполит Афанасьевич покажет тебе, как оно составляется.

«О, Господи, нет!» – Александра едва ли не застонала в голос, но вовремя сдержалась, а Викентию Иннокентьевичу всё было мало.

– Я тут приготовил для тебя ещё кое-что.

Чтобы уж наверняка!

– Что же? – упавшим голосом спросила Александра, готовая к какой угодно подлости.

– После практики с Сидоренко у тебя ещё останется время до двенадцати, и я хочу, чтобы ты потратила его с пользой, – с этими словами Викентий Иннокентьевич улыбнулся добродушно и протянул Александре две тоненькие папки, взятые со стола. – Я хочу, чтобы у тебя был собственный пациент, как у настоящего доктора.

«Где подвох?» – сразу же задалась вопросом Александра, принимая у Викентия Иннокентьевича папки.

– Ты будешь курировать его, наблюдать и по мере возможности лечить, – продолжил тот. – Если добьёшься прогресса, это будет означать, что ты сдала экзамен экстерном. Как только это случится, я буду ходатайствовать о твоём назначении на должность моей помощницы.

Прекрасные перспективы!

Надо ли говорить, что одним пациентом из представленных Александре на выбор стал обречённый на пожизненную инвалидность Владимирцев, а вторым – девяностосемилетняя старушка Никифорова, пережившая шесть мужей и четыре инфаркта, попавшая к ним в больницу с пятым, парализовавшим всю её левую сторону.

«Мягко стелешь, да жёстко спать, Викентий Иннокентьевич», – с презрением подумала Саша, изучая обе карточки больных.

– Выбирай кого хочешь! – сказал щедрый Воробьёв, но в глаза ей не посмотрел, вернувшись к изучению документов. – Но, должен сразу тебя предупредить, оба пациента сложные. Во всех смыслах этого слова. Владимирцев ни с кем не разговаривает после душевной травмы, а Никифорова выжила из ума и воображает себя наследницей многомиллионного состояния, которое спрятано под её подушкой. Так что, если выберешь её, ни в коем случае не трогай подушку, иначе она обвинит тебя в покушении на её богатства, ха-ха!

«Да вы шутник, батенька!» – подумала Александра, кисло улыбнувшись в ответ, и стала внимательно вчитываться в страницы, исписанные чьим-то аккуратным почерком.

По всему выходило, что предпочтительнее взять Владимирцева – случай, хоть и крайне тяжёлый, но этот-то, по крайней мере, не грозился умереть от старости к завтрашнему утру! А впрочем, когда Сашенька прочитала про самострел, мнение её переменилось. О, нет, оба хороши! Старушка, отчаянно цепляющаяся за жизнь на рубеже собственного столетия, и молодой мужчина, так же отчаянно пытающийся умереть. Его тянуло к неизбежности бесконечное отчаяние, её – собственная старость.

И оба они были по-своему обречены.

«Если добьёшься прогресса, это будет означать, что ты сдала экзамен экстерном», – так сказал Воробьёв? Прогресса? Что он, интересно, имел в виду? Что парализованная женщина, помнившая Наполеона, неожиданно вскочит со своего предсмертного ложа и спляшет ему цыганочку? Или что контуженый офицер с раздробленными ногами вдруг встанет и пойдёт?

«А чего же я хотела? Гордеев ведь просил его дать мне невыполнимое задание!» – подумала Александра, но тем не менее сказала уверенно:

– Я беру обоих.

– Что, прости? – Воробьёв до такой степени не ожидал ничего подобного, что даже оторвался от своего чтения и поднял на Сашу удивлённый взгляд.

– Я бы взяла обоих, если можно, – повторила она, не забыв растерянно улыбнуться, чтобы Викентий Иннокентьевич, чего доброго, не догадался, что ей известно об их с Гордеевым плане.

– Я… я просто не думал, что ты… – осознав собственную выгоду от этого решения, Воробьёв тотчас же просиял. – Впрочем, да! Думаю, это возможно. Старую каргу Никифорову всё равно никто особенно не любит, Вера тебе только спасибо скажет, если ты избавишь от необходимости к ней заходить.

– Вот и отлично! – простодушно заключила Сашенька и, прижав обе папки к груди, спросила: – Я могу быть свободна?

– Конечно. Ровно до завтрашнего утра, – Воробьёв мягко улыбнулся ей. – Не опаздывай.

– Я никогда не опаздываю, – с улыбкой сказала Александра. На мгновение ей показалось, что всё как раньше, ведь в предыдущие разы Викентий Иннокентьевич каждый раз говорил эти слова на прощанье. Но, увы, это была лишь иллюзия, навеянная воспоминаниями.

Как раньше уже не будет.

– Знаю, что не опаздываешь. Но должен же я изобразить из себя строгого начальника?

«А всего остального, по-твоему, мало?!» – едва ли не спросила у него Александра, но вовремя сдержалась. И, попрощавшись, вышла из его кабинета, для того чтобы тут же столкнуться теперь уже с Сергеем Авдеевым.

Ей его послала сама судьба.

– Господи, Серёжа! – с радостным возгласом Саша бросилась к нему на шею, стараясь при этом не помять папки с историей болезни, которые захватила с собой.

– Сашенька, милая, наконец-то я тебя нашёл! – смеясь, Авдеев обнял её за талию, поднял от пола и закружил по коридору, на радость уже немолодой медсестре Клавдии Тимофеевой, более известной как тётя Клава, как раз вышедшей из палаты в эту самую минуту. Пожилая женщина смахнула слезу умиления, наблюдая за трогательной встречей влюблённых, и покачала головой, лукаво улыбаясь Александре за спиной у Авдеева. – Вчера с утра я не стал заезжать, чтобы дать тебе выспаться после ночной смены, приехал к вечеру, и что я вижу? Ворота закрыты, на двери замок! Хорошо горничная ваша по дороге встретилась, рассказала, что вы уехали. Как же так, Саша, почему без предупреждения? Ты могла мне сказать, знала же, как я буду волноваться! Я места себе не находил, переживал за тебя!

Так как тётя Клава по-прежнему стояла чуть поодаль, беззастенчиво подглядывая и подслушивая, Александра взяла Авдеева за руку и взмолилась:

– Не здесь, Серёжа, умоляю! Пойдём на улицу, я всё равно уже освободилась, там и дождёмся мою матушку, она обещала заехать и забрать меня.

– Как скажешь, милая, но я всё равно жду объяснений, – в голосе Сергея звучала какая-то необычайная мягкая строгость, свойственная ему лишь одному. Это заставило Александру улыбнуться.

– Всё произошло так спонтанно! Извини, я виновата, но ведь и меня никто не предупредил, а времени совсем не осталось, чтобы послать тебе весточку. – «Разве что, когда они тащили моё бессознательное тело к карете!» – Но я надеялась, что ты рано или поздно догадаешься, где я могу быть.

– Я бы к Викентию Иннокентьевичу пошёл, если б Аглаю не встретил, – кивнул Сергей и, когда они вышли на улицу, вновь обнял свою возлюбленную, воспользовавшись некоторым уединением. – Саша, я так скучал по тебе!

Вот всегда он так. Двух дней не прошло с тех пор, как они виделись, а для бедняги Авдеева они казались вечностью.