– Ты можешь попробовать оспорить наше новое завещание, – разрешила ему княгиня. – Если тебя что-то не устраивает, Ваня, тебе никто не запрещает выступить с опровержением. Но ты же не думаешь, что мы и это не предусмотрели?

Гордееву ужасно не хотелось признавать, что его обвели вокруг пальца. И кто?! Этот чёртов цыган Адриан Кройтор, собственный сын и вот эта старая ведьма, его тёща! А он так надеялся, что отели удастся прибрать к рукам…

Генеральша ещё немного потешила своё самолюбие, наблюдая за внутренней борьбой Ивана Кирилловича, а затем улыбнулась и сказала:

– Я даю вам две недели на переезд. Когда я в следующий раз вернусь сюда, скажем, пятого или шестого июня, никого из вас здесь уже не должно быть, – тут генеральша призадумалась, затем улыбнулась и сказала Саше: – Впрочем, ты, милая, можешь остаться, если хочешь! Мне понадобится человек, чтобы следить за этими огромными апартаментами!

Саша растерянно смотрела на княгиню и не знала, как себя вести. Больше всего на свете в тот момент ей хотелось извиниться перед генеральшей за то, что она ворвалась в её столовую вчерашним утром и испортила завтрак. Так стыдно, как теперь, ей ещё никогда в жизни не было.

– Ангелина Радомировна, чёрт возьми, это нечестно! – воскликнул униженный и оскорблённый Гордеев, но генеральша холодно перебила его:

– Нечестно было крутить романы за спиной моей покойной дочери. И привести свою любовницу в её квартиру тоже было нечестно. Остальное – лишь последствия твоей глупой опрометчивости, Ваня, и расхлёбывай их сам, как тебе угодно.

Кивнув на прощанье Гордееву с Алёной, генеральша скупо улыбнулась Сашеньке и вышла, шелестя юбками. Гордеев, едва за ней закрылась дверь, грязно выругался и ударил кулаком по стене – Алёна вздрогнула от этого звука и обняла себя за плечи. Ей стало по-настоящему страшно, и она не знала, как быть дальше. Как вообще жить дальше с человеком, посмевшим поднять руку на её дочь?

А дочь тем временем обнаружила, что так и не вернула платок княгине. Спохватившись, она выпустила руку Арсения, державшего её, и бросилась следом за Волконской. Та уже стояла возле входной двери, горничная помогала ей надевать пелерину на плечи. Преисполненная достоинства княгиня обернулась на Сашеньку и снисходительно улыбнулась.

– П-простите, – запинаясь проговорила девушка. – Я хотела вернуть вам платок. Только он весь в крови, и я…

– Оставь себе, милая, – ласково сказала генеральша. Если бы вы знали княгиню Волконскую чуть ближе, вы бы здорово удивилась тому, что она сказала это именно ласково. Мишель, например, заверил бы вас, что бабушка его была самой строгой в мире и никогда не позволяла себе никаких нежностей. В этом он был очень на неё похож.

– Я… мы не представлены… я… – запинаясь, проговорила Сашенька, кляня себя на чём свет стоит за то, что и двух слов связать не может под взглядом проницательных чёрных глаз. – Меня зовут…

– Александра, я знаю. По крайней мере, мой внук вчера называл тебя именно так. Подойди ко мне поближе, девочка, я хочу на тебя посмотреть.

Сашенька повиновалась. Сложно было не повиноваться: Волконская больше походила на императрицу, чем на княгиню, и говорила так, словно приказы отдавала. Страшно представить, что могло ожидать в случае неповиновения, если даже сам Гордеев – и тот трепетал перед этой женщиной!

Княгиня жестом велела горничной удалиться, а сама, встав так, чтобы не загораживать свет, внимательно посмотрела на Александру. Затем растянула в улыбке бледные тонкие губы, будто осталась довольна увиденным. И сказала:

– Я знала твоего деда. Ты точная его копия, девочка!

Потрепав её по щеке, совсем как заботливая бабушка, Волконская развернулась и ушла, тихонько прикрыв за собой дверь. А Саша осталась в полнейшем смятении, потому что один её дед умер, не дожив до двадцати лет, а второй без вести пропал на войне ещё до того, как генеральша Волконская научилась ходить.

А может быть, она имела в виду другого деда? Отца Санды Кройтор, например. Он мог бывать в Болгарии вместе с самой Сандой, а генеральша Волконская прожила там большую часть своей жизни и вполне могла с ним познакомиться. Как, собственно, и с другим возможным дедом – отцом Матея Кройтора, которому никто не мешал съездить с визитом в соседнюю страну.

«Значит, это всё-таки я», – подумала Сашенька с тоской. Теперь она готова была молиться, чтобы Мишель оказался сыном Юлии Николаевны, а не её подруги. В противном случае, она не знала, как будет жить дальше.

– Только посмотри на неё! Она не постыдилась явиться на вечер в моём платье! Боже, да неужели ей не стыдно?! – вполголоса говорила Ксения Митрофанова своему собеседнику, Антону Голицыну. Они стояли в уютном уголке за роялем, практически скрытые от посторонних глаз, но на них и так никто не обращал внимания – все взгляды устремились на девушку в чёрном, что вошла в залу в компании смеющейся Эллы Караваевой.

– А почему ей должно быть стыдно? – лениво поинтересовался Антон, разглядывая рыжеволосую красавицу с ног до головы. – По-моему, оно ей идёт!

– Да потому, что я прислала его в качестве насмешки, а она… Что ты сказал?! – Ксения с неудовольствием сдвинула соболиные брови и повернулась к Анотону. Голицын поспешил сделать невинные глаза, но, впрочем, тут же улыбнулся. Он обожал, когда она вот так хмурилась, и между бровей залегала очаровательная морщинка.

– Ксюша, Ксюша, да будет тебе, не гневись! – миролюбиво произнёс он.

– Я не могу на это смотреть, – призналась Ксения с демонстративной брезгливостью. – Когда я стану княгиней, то первым делом попрошу Мишеля увезти меня отсюда как можно дальше!

– Ксюша, Ксюша, но как же так! – взволновался Антон, ненароком коснувшись её руки. – Неужели мы совсем перестанем встречаться, когда ты выйдешь замуж за этого сноба Волконского?

Этот вопрос волновал Антона по нескольким причинам. Устрашали перспективы остаться без её внимания, не видеть её сияющих глаз, лучезарной улыбки, не слышать звонкого смеха – а он ведь так любил, когда она смеётся! Вот только, увы, Антон уже забыл, когда в последний раз такое случалось.

– Господи, ну взгляни на неё! – всё не унималась Ксения. – Ведёт себя как ни в чём не бывало, мерзавка! Любезничает с Караваевой, отчаянно притворяется одной из нас!

– И по-моему, у неё неплохо получается! – справедливости ради заметил Антон.

– Что?! Да на чьей ты стороне? – взбесилась Митрофанова.

– Ксюша, Ксюша, конечно, на твоей! Просто нельзя не отметить, что она держится молодцом. Я вовсе не так представлял себе провинциальную медсестру. И французский у неё хороший.

– Я смотрю, она успела тебя очаровать? – насмешливо поинтересовалась Ксения. – Да и не одного тебя, Авдеев-то, погляди, как слюни пускает! Противно смотреть, право!

– Так не смотри!

– А я не могу не смотреть! Эта негодяйка бросила мне вызов, унизила меня! Вот что, я придумала, как ей отомстить, – Ксения улыбнулась, обнажив жемчужно-белые зубы. И посмотрела на Антона лукаво. – Соблазни её.

– Что?! – Голицын от такого заявления опешил. – Ксюша, Ксюша, в своём ли ты уме?!

– Я же видела, как вы любезничали на том вечере у Софьи Авдеевой! – с немым укором произнесла Митрофанова, но тотчас же сделала вид, что её это ничуть не задело. – Ты ей наверняка понравился, ты знаешь, как очаровать женщину. Так чего же ты ждёшь? Вперёд! Влюби её в себя, проведи с ней ночь, а потом брось и разбей ей сердце!

Признаться, Голицыну больно было слушать это. На губах его играла улыбка, это правда, но улыбка ненастоящая, для того лишь, чтобы не расстраивать Ксению. Он никогда её не расстраивал, не мог себе этого позволить. Достаточно было, что её то и дело расстраивал Волконский, который даже не представлял, какое сокровище ему досталось! А Антон её берёг.

Тем обиднее слышать такие слова. Неужели он ей настолько безразличен? Неужели ей всё равно, с кем он, как он, где он? Видимо, всё равно, раз она не постеснялась открытым текстом попросить его переспать с той девушкой, Александрой.