И до сей поры никогда ещё Ипполит Афанасьевич не видел, чтобы кто-нибудь из них улыбался, беря в руки скальпель. Это показалось ему жутким. Сам он и то никогда не улыбался, да чему же улыбаться, прости Господи?

Но на этом сюрпризы не закончились. Вместо того чтобы согнуться пополам от дурноты, или разрыдаться, или потерять сознание, эта решительная молодая особа без лишних колебаний взялась за дело. Ипполит Афанасьевич поспешил надеть очки, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают, но заметил лишь удивительную твёрдость её рук и уверенность движений.

«Белая горячка, – подумал он тогда, ошарашено наблюдая за работой Александры. – Допился!»

А ведь предупреждал Викентий, что его дружба с абсентом добром не кончится!

Саша тем временем пребывала в том же странном состоянии, не обращая на изумлённого наставника ни малейшего внимания. Перед глазами вставали недавние картины из журнала по медицине, что она читала накануне. Но мысли расплывались, разбегались куда-то, и ей стоило немалых усилий собрать их воедино и сосредоточиться.

«Надо же, как мне повезло, совсем недавно читала о точно таком же случае, – с очередной нервной улыбкой подумала Саша. – Открытый артериальный проток… совсем как в том журнале! Спасибо, Господи, за эту маленькую победу!»

Собравшись с мыслями, она произнесла как можно твёрже, чтобы Сидоренко не заметил её истинных чувств:

– Врождённый порок сердца. – И, обернувшись, попросила: – Дайте мне иглу с ниткой, я зашью.

– Я… я сам, – кое-как выдавил Ипполит Афанасьевич, чувствуя себя на редкость глупо оттого, что разговаривает со своими горячечными галлюцинациями. А они ещё оказались с характером и смели ему возражать:

– Это мой пациент. Я начала, мне и заканчивать! Тем более, у меня всегда получались аккуратные швы. Правда, на пяльцах. На человеке я никогда не практиковалась, но, я думаю, этот милый юноша не станет возражать! – тут она нервно, коротко усмехнулась и добавила: – Я пошутила. Как его зовут?

– Григорий Павлович Устинов, – сам не зная зачем, ответил Сидоренко, подав ей нитку с иглой. – Сын Наташки Устиновой, у неё кафе через дорогу. Хороший мальчик был, только в голове всякая дурь про революцию. Студент, – зачем-то добавил он, наблюдая, как Александра делает аккуратные стежки.

– Вряд ли его можно было спасти. Операций подобной сложности делают только за границей. Но это сколько нужно денег! Да и потом, военное положение… Сомневаюсь, что у него что-то вышло бы. Прости, милый наш Григорий Павлович, но ты, похоже, был обречён.

– Странно, что вообще до своих двадцати дожил, – вставил своё слово Сидоренко, до сих пор не понимая, зачем он разговаривает сам с собой. – Ему пророчили умереть раньше, и он об этом знал, а потому всегда мечтал уйти красиво. Взорвать себя рядом с царской каретой, например.

– Что же в этом красивого? – вздохнула Александра. Закончив свою работу, она аккуратно отрезала нитку ножницами, любезно протянутыми доктором, и положила их на стол, где Сидоренко по-прежнему горделиво восседал. – Я могу идти?

– Д-да, ступай, – неуверенно пробормотал он. – Раковина там, у входа, можешь помыть руки. На сегодня достаточно.

Александра только кивнула в ответ. На слова больше не было сил. Уходя, она из последних сил старалась гордо нести голову, при этом сохраняя медленный, уверенный шаг, а не нестись сломя голову подальше от этого ужаса, как требовал её внутренний голос.

«Мне срочно нужно на воздух», – поняла она, наблюдая за тем, как с её рук в раковину стекает кроваво-красная вода. Головокружение вернулось, несмотря на то что самое страшное вроде как осталось позади.

Но насчёт этого она ошибалась.

Поднявшись из подвала, Сашенька вышла в просторный и светлый больничный коридор и лицом к лицу столкнулась с Мишелем Волконским. Как ни странно, о дурноте своей она мигом позабыла, когда увидела его, а вот головокружение не прошло, скорее, только усилилось.

«Этот-то здесь откуда?» – удивилась она, а потом бесконечно расстроилась, под ироничным, изучающим взглядом зелёных глаз. Она не сняла халат, когда выходила из морга, она совсем забыла про халат!

Час от часу не легче, то Саша предстала перед ним в старом платье, сшитом по моде прошлого столетия, то в перепачканном кровью халате, грязном и несвежем. И что он о ней подумает после всего этого?

«Как будто бы мне есть до того дело!» – раздражённо сказала себе Александра и сделала шаг в сторону, давая Мишелю возможность пройти.

Он, однако, уходить не поспешил и, кивнув на её перепачканный кровью халат, с усмешкой спросил:

– Что, убила своего первого пациента, сестрёнка?

Мерзавец! Да как он смел?! Заметив, как вспыхнули гневом её глаза, Мишель весело рассмеялся, даже не думая скрывать, что откровенно издевается над ней.

– Очень смешно! – только и сказала ему Александра. После чего, презрительно усмехнувшись, добавила: – Ваше величество! – И, сделав реверанс, такой же изысканный и такой же демонстративный, как вчера, обошла Волконского стороной и быстрыми шагами направилась к выходу.

Никогда ещё она не была так зла, как в тот момент! И без него было невесело, так тут ещё, нате, пожалуйста, явился со своим чёртовым остроумием! Что он вообще здесь забыл?

На этот незаданный вопрос ей ответила Вера, спустя пару минут вышедшая следом. Саша успела отойти от парадных дверей, сесть на лавочку за кустами акации, откинуться на деревянную спинку и нервно закурить. Так всегда делал отец после сложных операций, и она переняла у него эту вредную привычку. Это помогало унять дрожь в пальцах, проснувшуюся в ту секунду, когда она вернула скальпель Сидоренко.

– Саша! – Вера, такая оживлённая, опустилась рядышком на деревянную скамью и, прижав руки к груди, воскликнула: – Господи, он говорил с тобой? Что, что он тебе сказал?!

– Кто? – поначалу не поняла Александра, ожидавшая скорее уж вопросов о том, как всё прошло, нежели… – Волконский?

– Вы ещё и знакомы? – ахнула Вера, прижав ладони к щекам. Глаза её выражали самое что ни на есть искреннее изумление.

– К сожалению, да, – мрачно отозвалась она, выдыхая дым. – Это мой… сводный брат, если я не ошибаюсь. Моя мать собирается замуж за его отца.

– Ох! – Вера, видимо, хотела спросить о покойной Юлии Николаевне, но постеснялась. Решив не поднимать нехорошую тему, она заговорила о насущном: – Какой красавец, правда? Боже, я влюбилась в него с первого взгляда! А его глаза… ох, какие глаза! Тебе сказочно повезло с братом, Саша, вот что я тебе скажу!

«С этим я бы поспорила», – устало подумала Александра и, вытянувшись на скамейке, подставила лицо тёплым солнечным лучам, блаженно закрыв глаза. Здесь, на свежем воздухе, наполненном ароматами цветущих деревьев, ей сделалось легче.

Если бы Вера ещё не болтала о Волконском и не портила настроения, стало бы совсем хорошо!

– Он приходит сюда проведать своего друга, Владимирцева Владимира Петровича, – с улыбкой на лице продолжала Вера. – Это наша местная легенда. Он инвалид. Парня серьёзно ранило на войне, и теперь он не может ходить. Матушка его недавно умерла, а невеста сбежала к другому. И никто, кроме князя, не навещает этого несчастного.

– Хм, – только и сказала Александра в ответ. Она не хотела ни слышать о Волконском, ни тем более говорить о нём. Не открывая глаз, она сделала ещё одну затяжку и попыталась отвлечься на другие мысли.

Об этом самом Владимирцеве, например. Надо же, как получилось… и матушка умерла, и невеста бросила, остался совсем один! И молодой ведь, наверное, раз дружен с Волконским.

«Ещё пару мыслей о том, как несправедлива эта жизнь, и я пойду да утоплюсь, прямо сейчас», – пообещала себе Саша и попыталась уловить нить Вериных рассуждений. Та всё говорила без конца о Волконском, но, заметив, что Александре эта тема не слишком интересна, спохватилась и спросила о главном:

– Как всё прошло? Я так обрадовалась встрече с князем, что совсем забыла справиться, прости!