– Убив Кройтора и присвоив себе всё его наследство? – с издёвкой спросил Мишель.

– У меня свои методы, – проворчал Гордеев, недовольный.

– Прекрасно. Но зачем было подставлять мою мать?! Ты же не мог не понимать, что Кройтор будет считать её виноватой?!

– Миша, я клянусь тебе, я не знал, что он жив!

– Ты знал.

– Откуда я мог…

– Третья лошадь в упряжке, отец. Дружинин мне всё рассказал, прошу тебя, не прикидывайся. Даже если тебя самого не было в ту ночь, когда казнили бедного кучера и Габриеля Гиоане, твои люди не могли быть настолько слепы, чтобы не заметить отсутствие третьей лошади. Ты всё прекрасно знал. И ты знал, что Кройтор рано или поздно вернётся, чтобы отомстить. Вот только отомстить не тебе, а твоей жене. Которая, чёрт подери, понятия не имела о твоих интригах! – на взгляд Мишеля, за такой поступок Гордеева следовало бы придушить голыми руками. И наверняка там, на страшном суде, ему бы даже не засчитали отцеубийство за грех. – Как ты мог так с ней поступить?

Вопрос повис в воздухе, Гордеев не знал, что ответить. И как оправдать свою подлость, увы, тоже не знал. Он молча смотрел в сторону, сосредоточенно хмурясь, время от времени сжимая и разжимая кулаки. Он ждал, что скажет Мишель, в чьей власти теперь оказался.

А Мишель сказал:

– Живи с этим, если можешь, отец. Впрочем, не сомневаюсь, что можешь. Твоя совесть никогда не мешала тебе спать по ночам.

– Я не думал, что всё так получится! – воскликнул Гордеев, решив, что это единственное оправдание теперь. Да и оно – лживое насквозь. Разумеется, думал! И, более того, именно он обеспечил Матею Кройтору продвижение по военной службе, документы на новое имя и самое главное – успешное возвращение двадцать пять лет спустя, прекрасно понимая, что тот будет искать Юлию Николаевну ради вполне определённых целей. А Иван Кириллович только этого и добивался – смерть жены развязывала ему руки, давала возможность жениться на любимой Алёне…

– Можешь не оправдываться, – бесстрастно ответил Мишель, для которого все попытки отца были как на ладони. – Это ничего не изменит.

– И что ты намерен делать с этой информацией? – оживился Гордеев. О да, именно этот вопрос интересовал его больше всего, он прямо-таки обратился в слух, не сводя с сына внимательного взгляда. Мишелю от этого сделалось бесконечно противно: даже сейчас отец не переставал думать исключительно о самом себе, о собственных выгодах… Этот человек неисправим. И никогда не исправится.

– Ничего, – порадовал Мишель его чёрное сердце.

– Ничего?! – увы, на такую удачу Гордеев и рассчитывать не мог! Склонив голову на плечо, он впился в Мишеля внимательным, изучающим взглядом, словно до сих пор ища подвох. – И чего ты хочешь взамен, Миша? – спросил он таким противным голосом, что Мишель из последних сил сдержался, чтобы не ударить по его подлой физиономии.

– Думаешь, сможешь купить моё молчание? Думаешь, я за деньги стану покрывать убийство своей матери?

– Я её не убивал! – отметил Гордеев, между прочим, совершенно справедливо.

– Сам – нет, не убивал. Но ты сделал всё, чтобы это случилось. А я её не спас, вовремя не пришёл на помощь, так что мы оба с тобой виноваты, отец, виноваты не меньше самого Кройтора, – Мишель усмехнулся. – И я-то, в отличие от тебя, никогда себя не прощу.

– Но у тебя, помимо матери, также есть ещё и отец! – озвучил очевидные истины Гордеев. И если он надеялся, что со стороны это будет напоминать отцовскую заботу, то он просчитался. Всё равно это пахло эгоизмом, дескать – пощади меня, Мишенька, я же твой родной папа!

– Вот именно поэтому я не буду афишировать твоё участие в этом деле, – устало произнёс Мишель, усмехнувшись в ответ на облегчённый вздох Ивана Кирилловича. – Делай, что хочешь, живи, как хочешь. Будь счастлив со своей Алёной, совет вам да любовь!

«Жизнь тебя и так наказала, а в будущем накажет ещё сильнее», – добавил он мысленно.

– Спасибо тебе за щедрость, Мишенька, – осторожно произнёс Иван Кириллович. – Но почему-то мне кажется, что это ещё не всё. Предупреждаю сразу: во всём, что касается твоей Александры, я намереваюсь стоять до конца! Здесь тебе меня не запугать, и раз она – твоё слабое место, что ж, я найду, чем тебе ответить! Андрей Митрофанов нужен мне, Миша! Нужен нам! Как и твой союз с его дочерью. И если ты не хочешь окончательно разорить меня, то тебе следует подумать, как вернуть доверие Ксении.

«Ты что, всерьёз считаешь, что можешь мне приказывать?» – взглядом спросил его Мишель, а вслух произнёс с усмешкой:

– «Моей» Александры?

Повисла пауза, в течении которой у Гордеева на лице отразились все его недалёкие мысли, увенчавшиеся искренним недоумением. А затем в глазах его промелькнул настоящий страх, когда он сообразил, что шантажировать сына ему больше нечем.

– Ксения ошиблась, отец, – продолжил Мишель, и ни один мускул на его лице не дрогнул. – Женщины так устроены, ищут виноватых там, где виноваты сами. И «моя», как ты изволил выразиться, Александра здесь совершенно ни при чём. Странно, что ты поверил в это. А впрочем, ты меня слишком мало знаешь, так что ничего удивительного. Так вот, отец, я никогда бы не связал свою жизнь с такой, как она. Меня, в отличие от тебя, никогда не тянуло на простолюдинок!

Тон его был холоден, а голос звучал до того убедительно, что у Гордеева и в мыслях не было усомниться. Действительно, как он мог поверить словам обиженной ревнивицы Ксении? Как он мог всерьёз предположить, чтобы его сын и… эта?!

Но тогда это означало, что Гордеев потерял свой самый последний козырь! Других способов воздействия на сына у него не было, и когда последняя надежда уплыла из рук, Иван Кириллович почувствовал себя безоружным и на удивление беспомощным. Он перевёл на Мишеля растерянный взгляд, не зная, что и сказать.

– Но коли мы заговорили о ней, – Мишель позволил себе невесело улыбнуться. – Думаю, имеет смысл кое-что прояснить. Дело об убийстве моей матери, что успел завести Леонид Воробьёв – оно у меня, отец. И я клянусь тебе, если с «моей» Александрой что-нибудь случится, оно окажется у Дружинина так быстро, что ты и глазом не успеешь моргнуть.

– Что?!

– Ты меня прекрасно слышал. У нас с ней общие интересы, не так ли? Ты поэтому так не хотел, чтобы мы поладили? Потому что она так же сильно ненавидит тебя, как и я? Так вот, это моё условие, отец. Ты оставляешь её в покое, а я оставляю в покое расследование. Выгодная сделка? Хм, нет, кажется, я продешевил. Давай так: ты не только оставляешь её в покое, но и не препятствуешь её больничной практике, как собирался. И убираешь от неё своих филёров. И выбрасываешь из головы дурацкие идеи выдать её замуж за своих престарелых компаньонов. Пускай выходит за того, кого выберет сама, но уж никак не с твоей подачи. Я понятно изъясняюсь?

– Вполне, – проворчал Гордеев, хмуро глядя на сына. Он было вновь начал подозревать что-то, когда Мишель выдвинул такие условия, но в следующую секунду его сомнения развеялись как дым:

– В таком случае, я со спокойной душой могу оставить свою бедную сестрёнку на ваше попечение и вернуться на фронт!

– Что сделать?! – Иван Кириллович округлил глаза, даром что рот не открыл. Изумлению его не было предела, хотя, казалось бы, чему тут удивляться?

– Ты же не думал, что я останусь? – Мишель пожал плечами.

– Но… – Гордеев явно так не думал, но всё равно подобного исхода не предполагал. Где-то в глубине души он, вероятно, ещё надеялся, что Александра Тихонова – главная причина разрыва помолвки с Ксенией, и из последних сил цеплялся за возможность повлиять на Мишеля через неё.

Но Мишель, похоже, и впрямь не собирался связывать с ней свою судьбу. И защищал он её, видимо, тоже не из большой любви, а исключительно назло ему, Гордееву! Ивана Кирилловича это особо взбесило, но выбора ему не оставили.

– Когда? – сухо спросил он.

– Завтра, – бесстрастно отозвался Мишель, даже не глядя на него. Увы, он не ждал от любимого папочки ни проникновенных речей, ни благословения. Развернувшись, он направился к дверям, даже не попрощавшись. Правда, у порога всё же обернулся и спросил: – Я надеюсь, мы друг друга поняли, отец?