– Вы простили меня?

– Разумеется, я вас простила, Владимир Петрович! И более того, я и не думала винить вас. Это моя вина и только моя, – снова посмотрев за окно, Саша к своему удивлению увидела чёрную лакированную карету с гербом Волконских, на которых обычно разъезжал Иван Кириллович. И до того нехорошее предчувствие охватило её, что она даже потеряла нить разговора.

– Что с вами? – обеспокоенно спросил Владимирцев. Ему снизу не видно было, что происходит за окном, а встать он никак не мог.

– Кажется, за мной приехал мой будущий отчим, – отозвалась Сашенька и, с извиняющимся видом посмотрев на Владимирцева, вынуждена была откланяться. – Я загляну завтра, и мы сменим перевязку, если вы не будете против, – сказала она на прощанье, не слишком-то надеясь на положительный ответ. В прошлый раз, помнится, Владимирцев едва ли не в драку на неё кинулся, когда Саша пыталась его перевязать.

Но Володя сегодня был на удивление покладистым.

– Я не буду против, Александра Ивановна. Более того, я буду ждать вашего прихода с нетерпеньем. У меня теперь, кроме вас с Мишелем, никого не осталось. А Мишель, сами знаете какой, с ним совсем не так весело, как с вами.

– Да уж, он явно не стал бы напиваться с вами в чертогах больницы до зелёных чертей… – произнесла Сашенька, пряча улыбку, а Владимирцев рассмеялся и укоризненно погрозил ей пальцем.

– Я же просил вас не вспоминать об этом более!

«И как же я его брошу? – думала Саша, спускаясь по ступеням во двор, где только что остановилась чёрная карета. – Если Воробьёв положит конец моей практике, что станет с бедным Владимирцевым? Кто ещё, кроме меня, будет навещать его? Вера? Тётя Клава? Сказать пару скупых слов, поглядеть с жалостью, да сменить бинты? А ему забота нужна, забота! Понимание, а не жалость! Господи, нет, только бы мне разрешили поработать здесь ещё немного, хотя бы месяц! А уж как поставим его на ноги, тогда можно будет с чистой совестью уходить…»

За своими мыслями она не заметила, как кучер спрыгнул с облучка и открыл дверь кареты, откуда вышел вовсе не Гордеев, как Сашенька боялась, а её мать. А следом за ней, одетый с иголочки, маленький аристократ Арсений.

– Сестрёнка! – взвизгнув совсем по-девичьи, он бросился к ней и с разбегу обнял её за талию, уткнувшись в живот. Саша рассмеялась, присела на корточки и расцеловала его в обе щёки, а Алёна тотчас же принялась отчитывать обоих за неподобающее поведение.

– Да когда же вы, наконец, осознаете, что ваше провинциальное захолустье осталось позади? Там ещё можно было вести себя так бестактно, но не здесь! Вам по статусу не положено обниматься на людях, Арсений, Александра!

– Лично мне мой статус медсестры позволяет всё что угодно! – заверила Сашенька, не поднимая взгляда на мать и расправляя на брате его новенький костюм. Светлый, надо отметить. Траур по Юлии Николаевне не волновал Гордеева с Алёной никоим образом.

– Дрянная девчонка! Бессовестная, испорченная! – приговаривала Алёна. – Подумай, какой пример ты подаёшь брату! Немедленно поднимись с колен, ты испачкаешь платье! О, Саша, да ты не дочь, а одно сплошное наказание!

– И я люблю тебя, мама! – улыбнувшись, Саша всё-таки поднялась с колен и, отряхнув юбки, подошла к Алёне вплотную и нарочно обняла её крепко-крепко и поцеловала в щёку. С одной стороны, это тоже было не по правилам этикета, но с другой – до того приятно и сердечно, что Алёна расчувствовалась. Положив руки на плечи дочери, она невольно улыбнулась и сказала:

– Девочка моя, ну когда же ты начнёшь меня слушаться?

– В тот самый момент, когда ты откажешь своему министру и мы вернёмся домой! – прошептала Саша ей на ухо, но Алёна категорично покачала головой.

– Это исключено, ты же знаешь. Более того, я неспроста приехала за тобой, как ты уже могла догадаться. Нам нужно кое-что обсудить, Иван Кириллович настоял, чтобы и ты тоже присутствовала.

– Очередной гениальный план моего замужества?

– На этот раз нет, – отозвалась Алёна, игнорируя её сарказм. – Но это точно так же касается тебя и твоего дальнейшего будущего. Прошу тебя, не спорь. Поедем с нами. Если нужно, я скажу Воробьёву, что забираю тебя.

Она говорила мягко, но настойчиво, спорить не имело смысла. Поэтому Саша простилась с хитро улыбающейся Верой и мрачным Викентием Иннокентьевичем и, взяв сумочку и накидку, села в карету вместе с Алёной и Арсением. Братишка болтал без умолку, рассказывая о своей новой учёбе в престижнейшем военном учебном заведении города и выглядел абсолютно счастливым. Вставить хоть слово в его монолог было решительно невозможно, потому Саша всю дорогу слушала с заинтересованной улыбкой и в глубине души радовалась за него. Мальчик делал большие успехи, коих он вряд ли добился бы, не сойдись Алёна с Гордеевым. Каким бы хорошим он ни был, но в пажеский корпус без протекции Ивана Кирилловича его ни за что бы не взяли.

Получается, это чудовище могло делать добро? Саша озадаченно смотрела на брата и думала, что, кажется, сама виновата в своих бедах. Гордеев желает ей смерти, а всё почему? – потому что она с самого первого дня знакомства дала понять, как сильно его ненавидит! И, что интересно, ни на секунду об этом не жалела!

«Вот так я и буду вечно страдать из-за своих дурацких принципов, – думала она, хмуря брови. – А называла бы его «папочкой» – купалась бы в роскоши сейчас и ни в чём бы не нуждалась!»

Впрочем, за эти мысли ей сразу же стало стыдно. Никогда, ни-ког-да не назвала бы она этого мерзавца отцом, и уж точно не назовёт! И по правилам его играть тоже не будет! Пускай они убьют её лучше, но зато она умрёт честной, верной себе.

Когда доехали до Остоженки, Саша улучила момент и спросила у кучера о Георгии. Ей действительно было интересно, куда это запропастился её старый «друг». На удивление, никакого ответа она не получила, кучер только неопределённо тряхнул головой и распространяться на эту тему не стал. Это показалось Сашеньке странным, но приставать с дальнейшими расспросами она не стала.

Самого Гордеева на месте не оказалось, ещё не вернулся с заседания в министерстве, и Алёна распорядилась, не дожидаясь его, накрыть на стол. Слуги её слушались, любезничали, улыбались и, кажется, ничуть не расстраивались по поводу смены хозяйки. Сашу это покоробило. Она могла легко представить, как Юлия Николаевна точно так же приказывала подать обед всего каких-то пару месяцев назад… И ей они наверняка точно так же улыбались и говорили: «Да, барыня!», «Сию минуту, барыня!». И вот её нет, её место заняла эта красивая сероглазая блондинка без души, а горничным как будто всё равно было, кому подчиняться.

«А что им остаётся, с другой стороны? Вылить на неё тарелку с борщом, как я вылила сок на Ксению? Сказать, что она здесь не хозяйка и приказам её они не подчиняются? И тут же потерять место, оставшись без рекомендаций?» – думала Саша, вяло ковыряясь ложкой в тарелке. Обед был вкусным, просто ей никак не лезла в горло гордеевская еда. А тут ещё как на грех вспомнился сегодняшний завтрак, приготовленный специально для неё, и печальная улыбка тронула её губы…

Алёна о чём-то спрашивала, но Саша словно не слышала, отвечала невпопад, сетовала на саму себя и всё пыталась собраться. Более или менее прийти в себя получилось, как ни странно, с возвращением Ивана Кирилловича. Рядом с этим человеком слабость проявлять Саша не могла никак, да и не до слабости стало, когда он, собрав их всех в своём кабинете, заговорил об усыновлении.

Ей сначала показалось, что она ослышалась.

– Что?! Да всерьёз ли вы это?!

– Александра, веди себя прилично! – попыталась осадить её Алёна, но бесполезно. Тоску Сашину как рукой сняло, рассеянность улетучилась вмиг, сменившись безграничной яростью.

– Да никогда в жизни! – воскликнула она. – Арсений, не дай им себя сломить! Арсений, братишка, у тебя всё ещё есть отец, и он жив, я уверена! Ты Тихонов, а никакой не Гордеев, и этот человек никогда не заменит тебе отца! Прошу тебя, не слушай их, не предавай его памяти, неужели ты не…