Низшие разряды гражданства теряли свои земельные участки, вынуждены были заниматься малопрестижными ремеслами, нанимались управляющими, работали на строительстве зданий, в порту, в рудниках рядом с рабами. Часть опустившихся граждан жила случайными заработками, а то и предпочитала не работать, занимаясь нищенством, ведя праздную голодную жизнь, получая дотации от своего полиса.
Естественно, этот обездоленный и все более возрастающий в численности слой гражданства выражал острое недовольство своим незавидным положением. Бедняки — граждане с завистью и ненавистью смотрели на роскошную жизнь своих богатых сограждан, владельцев поместий, крупных эргастериев, городских домов, множества кораблей, живущих в больших домах, держащих дорогие колесницы, тративших огромные деньги на содержание гетер и т. п. Эта стихийно растущая ненависть приводила к усилению напряженности в отношениях между различными слоями гражданства.
Рост социальной напряженности в греческих полисах получил своего рода идеологическое оформление, выразившееся в появлении лозунгов, своего рода программных требований беднейших категорий гражданства: передел земли и кассация долгов. Это требование отражало реальную действительность Греции IV в. до н. э., заключавшуюся в концентрации богатств в руках верхушки и обеднения основной массы гражданства, в массовой задолженности как результате внедрения товарно-денежных отношений, причем задолженности как низших, так и зажиточных категорий гражданства.
Эти тенденции получили разное воплощение в различных полисах Греции, но в той или иной степени они были присущи почти каждому полису.
В связи с этим острота и политическая значимость лозунга «передел земли и кассация долгов» менялась в различных областях Греции. Так, в Афинах в условиях демократического строя удавалось сгладить остроту социального недовольства, и этот лозунг не получил особой популярности. Афинская демократия в целях некоторого ослабления напряженности проводила целенаправленную политику материальной поддержки беднейших категорий гражданства: именно в Афинах (и, насколько известно, только в Афинах) была введена плата за посещение народных собраний, за участие в судах гелиеи, отправления магистратских должностей. В Афинах был установлен жесткий контроль за хлебным рынком и велась борьба со спекуляцией, довольно широко раздавались деньги на посещение театральных спектаклей. На богатых граждан были наложены так называемые литургии — с них собирали различные взносы на государственные нужды. Естественно, это давало некоторые результаты, и социальная напряженность не вылилась в кровавые столкновения и гражданские войны с оружием в руках, а проявлялась в форме политической борьбы на народных собраниях, в дискуссиях философов, в литературных произведениях.
Однако во многих полисах Греции положение было иным, и здесь призыв к «переделу земли и кассации долгов» выражал насущные чаяния и глубинные интересы граждан, а борьба за их решение принимала формы заговоров, кровавых столкновений, сговора с внешним врагом. Так, например, в Спарте, считавшейся образцом имущественного равенства спартиатов и социального спокойствия внутри общины равных, борьба против концентрации богатства и имущественного расслоения приняла острые формы и вылилась в опасный заговор Кинадона в 399 г. до н. э. В нем участвовали бывшие граждане, которые в силу описанных выше условий обеднели, потеряли земельный участок и потому выбыли из общины равных. «Заговорщики знали, — писал Ксенофонт, — что их замыслы совпадают со стремлениями всех илотов, неодамодов (вольноотпущенников — В.К.), гигюмейионов (неполноправных граждан — В.К.) и периэков, ведь когда среди них заходит разговор о спартиатах, то никто не может скрыть, что он с удовольствием съел бы их живьем». Ряды недовольных росли, но доносчик сообщил о заговоре эфорам, которые, по словам того же Ксенофонта, «пришли в ужас» от его организованности и количества участников. Они не решились схватить Кинадона в самой Спарте, опасаясь восстания его сторонников, послали его с каким-то придуманным поручением в одну из местностей Пелопоннеса и там схватили. Под пыткой Кинадон выдал своих сообщников и был казнен вместе с ними: всем им надели на шею железные брусья, приковали к ним руки и, гоняя по улицам Спарты, забили до смерти бичами и прутьями.
Социальная напряженность вылилась в настоящую гражданскую войну еще в двух полисах Пелопоннеса — в Коринфе и Аргосе. В Коринфе борющиеся социально-политические группировки использовали затруднения, вызванные военными действиями между Коринфом и Спартой в 392 г. до н. э. По рассказу Ксенофонта, городская знать не хотела воевать с олигархической Спартой и стала готовить заговор с целью заключения мира и передачи города спартанцам. Во время одного из празднеств, когда народ был занят состязаниями, жертвоприношениями и другими праздничными мероприятиями, аристократы захватили цитадель города — Акрокоринф, но были выбиты оттуда прибывшим народом. Часть заговорщиков бежала к спартанцам. Тогда народ бросился громить дома «знатных» и «лучших», подозревая их в сочувствии. Началась резня — «один погиб стоя, во время дружеской беседы, другой — сидя, третий — в театре, иные даже при исполнении обязанностей арбитра при состязаниях… Знатные граждане бросились искать убежища — одни к подножыо статуй богов, стоявших на агоре, другие — к алтарям, но убивали и прильнувших к алтарям». Оставшиеся в живых аристократы и их сторонники открыли спартиатам ворота городских укреплений и впустили врага в город. Между спартанцами, поддерживающими их олигархами и коринфянами произошла ожесточенная битва. «На маленьком пространстве, — сообщает Ксенофонт, — погибло так много народа, что можно было там увидеть людей, лежавших огромными кучами, как лежат кучи зерна, дерева, камней». Спартанцы были вынуждены отступить, но им удалось захватить порт Коринфа Лехейон и вызвать в городе продовольственные трудности.
В другом пелопоннесском городе Аргосе в 370 г. до н. э. беднейшие граждане восстали против состоятельных и, вооружившись дубинами (скиталами), перебили около 1200 человек, разделив между собой их имущество (так называемый аргосский скитализм).
Говоря об обострении социальной борьбы в городах Пелопоннеса, афинский оратор Исократ писал, что граждане многих полисов на Пелопоннесе «относятся друг к другу с таким недоверием, с такой враждебностью, что сограждан боятся более, чем врагов. Вместо бывшего при нашей власти единодушия и взаимной имущественной поддержки они дошли до такого распада связей между собой, что люди состоятельные охотнее бросили бы свое имущество в море, чем оказали бы помощь нуждающимся, а бедные меньше бы обрадовались находке клада, чем возможности силой завладеть имуществом богатых. Прекратив жертвоприношение на алтарях, люди, точно жертвенных животных, закладывают друг друга». Обобщая картину социальных отношений в греческих городах первой половины IV в. до н. э., философ Платон говорил о том, что каждый греческий полис расколот на два враждебных лагеря: на полис богатых и полис бедняков, готовых пожрать друг друга.
Социальная напряженность в греческих полисах выражалась не только в естественном недовольстве низших категорий гражданства своим ухудшающимся экономическим положением. Негодовали и знатные граждане, которые использовали результаты экономического подъема в своих интересах, завладев большими богатствами, крупными партиями рабов. Они были недовольны тем, что механизм полисной государственности оказался недостаточно эффективным, чтобы защищать их интересы, обеспечивать необходимый и стабильный социальный порядок. При решающей роли Народного собрания, преобладании прямого народоправства, которое обеспечивало влияние гражданства в целом на государственную политику, богатеющие круги зависели от его воли, должны были нести бремя государственных расходов в большей степени, чем бедные граждане. Многочисленные литургии, различные взносы и обязательные пожертвования, конфискации имущества, которые накладывались на них демократическим большинством, вызывали у верхушки гражданства недовольство полисными порядками, особенно в тех центрах, которые имели демократическое устройство. Ксенофонт, отражая настроения афинской аристократии, следующим образом описывает ситуацию, сложившуюся в Афинах первой половины IV в. до н. э.: «Когда я был богат, — рассказывает один из афинян, Хармид, — я боялся, чтобы кто-нибудь не подкопал стены в моем доме и не забрал деньги, а мне самому не причинил какого-нибудь вреда. Затем мне приходилось ублажать доносчиков: я знал, что они мне могут принести больше зла, чем я им. Кроме того, город всегда налагал на меня какие-нибудь повинности, а отказаться от этого не было никакой возможности. А теперь, когда я лишился источников дохода за границей, а от земель, расположенных в этой области, не получаю ничего, распродал свое имущество, я сладко сплю, растянувшись; город мне доверяет; никто мне больше не грозит, а я уже грожу другим: как свободному, мне можно жить и здесь и за границей; передо мной встают с мест и уступают дорогу богатые». Полисная аристократия мечтала о сильной власти, которая обеспечила бы ей спокойные условия для умножения ее богатств, упрочения ее высокого общественного положения.
