491491 Ветер дует–подувает, Сад зелененький шумит... Я сама про то не знаю, Из троих кого любить. Сполюбила я мальчишку, Которого здеся нет. Он во городе Одессе, На улице на большой. Там стояли чудные башни, Посередке дом большой. Это дом–от – не больница, Настоящая тюрьма. В той тюрьме, там за решеткой, Сидит милый, сидит мой. За железными дверями, За висящих трех замков. Ничего в тюрьме не слышно, Только слышишь звон ключей. Ключник двери открывает: «Выходи, парень, сюда!» Мальчик вышел за ворота, Окружил его конвой. Повернулся он к народу, Народ плачет весь о нем. «Вы не плачьте, люди добры, Знать, достоин я того». Откуль взялся тут священник, Начал спрашивать его: «Ты скажи, скажи, голубчик, Сколько душ ты погубил?» «Девятнадцать душ христьянских, А сто двадцать пять жидов». «За жидов тебя прощаю, За христьян прощенья нет». Тут решенье прочитали, Двадцать выстрелов ему. Девятнадцать пролетело, А двадцатый – прямо в грудь. 492492 В камере тесной, сырой и холодной, Спит на соломке сырой Приговоренный наутро к расстрелу Этот матрос молодой. Был тот матрос на все руки способен, В бой шел всегда впереди. Красненький орден за храбрость и муки Честно носил на груди. Три года в армии, два в каземате – Пять лет не видел он мать... Приговор дали суровый: к расстрелу, Он не хотел умирать. Щелкнул замок –дверь темницы открыта, И голос был слышен: «Вставай!» Ждет тебя батюшка, ждет, причащаться. На вот, белье пердевай!» Взял он белье, от попа отказался, Что шел его душу спасать,– Сам же, бродяга, вчера расписался, Чтобы его расстрелять. Снова открылась дверь камеры тесной. Старший смотритель вошел. Что–то по–своему, сволочь, промолвил, Взял за плечо и повел. Ночь была светлой, морозная, лунная, Месяц на небе сиял. Наголо шашки, полроты с винтовками, Строгий конвой провожал Сзади на саночках еле тащился, Поп жирный ехал с крестом; С ним генерал и подпрапорщик юный С детским невинным лицом. Был он пред ямой поставлен глубокою. Чуть золотился восток... Юный подпрапорщик подал команду, Щелкнул зловеще курок. Выстрел раздался, упало в канаву Тело, как срезанный стог. Слезы текли по лицу прокурора, Только доволен был поп. Лишь поздним утром той казни позорной Царская милость пришла... Но было уж поздно; матроса не стало, Там его жизнь отошла. 493493
Зачем я встретился с тобою? Зачем я полюбил тебя? А мне назначено судьбою Пойти в далекие края. Вот скоро, скоро снег растает, В полях цветочки расцветут, А мне, несчастному, в то время Железом ноги закуют. Вот приведут меня в участок, Начальник спросит: «Чей такой?» А я скажу, что я бродяга, Не помнил родины своей. Придет цирюльник с бритвой острой, Обреет правый мне висок, Иметь я буду вид ужасный От головы до самых ног. Вот скоро, скоро поезд грянет, Город Иркутск невдалеке... А чья–то, чья–то дорогая Стоит и плачет в стороне. 494494 Отворите окно, отворите, Мне недолго осталося жить! Еще раз на свободу пустите Не мешайте страдать и любить! С гор вода показалась весною, Хорошо на родимых полях. Будет солнце сиять над могилой, А могила утонет в цветах. Из темницы меня отпустите, Вынесите на свет, на простор, Где поют перелетные птицы И шумит зеленеющий бор. Выше, выше, смолистые сосны, Что растут под сиянием дня! Уж как эти мне цепи несносны, Как бы сбросить мне их поскорей. Где–то песня вдали прозвучала, Что в неволе родимая мать! Холодеет усталое тело, Гаснет взор, мне недолго страдать. Отворите окно, отворите, Мне недолго осталося жить! Еще раз на свободу пустите, Не мешайте страдать и любить! 495495 СМЕРТЬ АРЕСТАНТА В палате, в тюремной больнице, На жесткой постели, в цепях, С трудом открывавши ресницы, С безжизненным взглядом в очах, Дрожит, умирая, бедняжка, Покинутый всеми, один. Лишь мрачные стены палаты Смертельно глядят перед ним. Но кто же поможет? Служивый? Он спит и не слышит его; И только угрюмые стены Смертельно глядят на него. И вот далеко за церковью Раздался таинственный звон, Он, тихий и нежный, печальный, В палату ворвался, как стон. Вот скрипнула (малый одетый) Железная дверь на цепях, Забегали тени от света На мрачных и страшных стенах. Только часовыми окруженный, С молитвенным взглядом в очах, Вошел, сединою покрытый, Тюремный священник в очках. Он старческой мелкой походкой К больному тогда подошел И, склонившись к его изголовью, Потихоньку молитву прочел. И вдруг, прижимая рукою Свою наболевшую грудь: «О, миленькая мама родная, Приди ты на сына взглянуть. Я сын твой, тобою рожденный, Я детище, мама, твое: Прости ты мой грех, присужден мной, Прости преступленье мое! Я жду, ожидаю, родная, Тебя перед смертью обнять, Ах, если бы, мама, ты знала, Как трудно в тюрьме умирать»... |
