Юй Шу-сю подняла свои большие глаза на Дао-цзин:
— А ты установила связь с организацией?
— Я всего полдня, как на свободе. Но уверена, что вскоре сделаю это.
— Тогда сразу же сообщи. Ну, мне пора, — и Юй Шу-сю торопливо ушла, опасаясь, как бы родители не хватились ее.
Дао-цзин и Сяо-янь весь вечер никак не могли наговориться.
— Скажи, Сяо-янь, ты так и не встретила за это время человека, которого могла бы полюбить?
— Встретила… Ты его знаешь… Только… я еще не решила…
— Я его знаю? Кто же он?
— Чжэн Цзюнь-цай. У него есть и другая фамилия — Дай Юй.
— Он!.. — Дао-цзин как будто чем-то ударили.
Но вправе ли она высказать свои сомнения? После долгой паузы она лишь выговорила:
— Поздравляю! Как вы познакомились?
— В университете, у одной моей подруги — Фан Шу-лин, — радостно ответила Сяо-янь, ничего не подозревая. — Они земляки. Он часто заходил к ней. Бывала у нее и я. Вот и познакомились… Он знает наизусть весь «Капитал»!
— А чем он раньше занимался, ты знаешь?
Сяо-янь уловила в голосе Дао-цзин нотки сомнения.
— Нет… Я собиралась расспросить его. А как твои дела? У тебя тоже…
— У меня никого нет, — перебила ее Дао-цзин.
— Неужели у тебя нет любимого? — участливо спросила Сяо-янь.
Дао-цзин ничего не ответила. Наступило молчание. Затем Дао-цзин медленно, как будто каждое слово стоило ей большого труда, проговорила:
— Сяо-янь, ты не понимаешь… Мысли о нем, мои чувства никогда не изменятся. Я буду всегда его ждать…
— Кто же это? О ком ты говоришь? Ты же никогда ни с кем не дружила! — спросила Сяо-янь, пораженная и взволнованная.
Дао-цзин вскочила с кровати и зажгла лампу. Из подкладки своего старого платья она достала скатанную в трубку бумажку, развернула ее и передала Сяо-янь:
— Только ты не смейся… Это мне в тюрьме удалось написать стихи про него.
Сяо-янь в волнении стала читать. В тесных колонках иероглифов она видела горячее и страдающее сердце подруги.
В том сумраке, что целый мир затмил,
Ты ярок был, как вспышка грозовая,
Как молния, что, небо разрывая,
Рождает громы,
Освежает мир.
И в той грозе — я капля дождевая!
Мне светел путь,
И легче мне идти,
Но где теперь легли твои пути?
Не знаю…
Нас не сковала «преданность святая».
Ты не просил ни сердца, ни руки,
Но я тебе поверила навеки,
Отбросила обманы и наветы.
И вот
В тюрьму ворвались струи света,
И — вдребезги решетки и замки!
Я слышу — голос твой звучит все ближе,
Твое лицо, твою улыбку вижу.
Я счастлива,
Но где сейчас ты?
Где ты?
Откуда шлешь далекие приветы?
Печаль души моей обнажена.
Я день и ночь тебя лишь ожидаю,
Ведь навсегда тобою зажжена
Моя любовь,
Горячая,
Живая…
Дао-цзин сидела, облокотившись на стол. Раскрасневшаяся Сяо-янь закончила читать и выпрямилась. Она еле сдерживала слезы:
— Дао-цзин, я понимаю тебя, твою боль и надежды… Я верю, что придет день, когда мы разрушим тюрьмы, и все, все мы и наши любимые, будем наслаждаться жизнью… Такой день придет!
— Да, такой день придет! — твердо повторила Дао-цзин, глядя на подругу.
Глава семнадцатая
Дао-цзин стояла около окна и любовалась цветущим жасмином. На душе было неспокойно. Еще в тюрьме она узнала от одной заключенной, что на свободе с ней сразу же установят связь. Однако прошло уже два дня, а ее никто не разыскивал. Кто же будет этот связной?..
Сяо-янь ушла на занятия. Дао-цзин не решалась выйти из дома, все ожидая, что к ней придут. Она сидела в пустой комнате, не зная, что ей делать.
В одиннадцатом часу пришел Цзян Хуа. Для Дао-цзин это было полной неожиданностью. Она обрадовалась встрече и долго трясла ему руку:
— Цзян, мы с тобой почти два года не виделись!
— Рад, что ты на свободе, — улыбаясь, ответил Цзян Хуа.
Сегодня он был одет как мелкий чиновник: в темно-синем халате и черных ботинках. В ласковых глазах его была твердость и уверенность.
— Да, с тех пор, как мы расстались с Динсяне… — сказала Дао-цзин, не зная, с чего начать разговор.
Глаза выдавали ее радостное настроение. Цзян Хуа улыбался и молча смотрел в ее худое и бледное лицо.
— Ты как будто подросла.
— Куда уж мне расти! Мне уж вон сколько! Это просто кажется, оттого что похудела. Цзян, садись, давай поговорим.
— Нельзя. Я только на минутку. Тебе сегодня нужно еще написать автобиографию.
— Автобиографию? — Дао-цзин в недоумении посмотрела на Цзян Хуа. — Зачем?
— Твоя мечта осуществилась. В тюрьме ты показала себя стойким борцом, и руководство нашей организации решило принять тебя в партию, — сказал Цзян Хуа, его широкое, чуть смуглое лицо оживилось.
Еще не веря этим словам, Дао-цзин в растерянности присела. Она покраснела, широко раскрыла глаза и ничего не могла промолвить.
«Неужели это правда?» Глаза Дао-цзин увлажнились. Она со смущенной улыбкой смотрела на Цзян Хуа. Ее губы дрогнули, как будто она собиралась что-то сказать.
— Надо написать все. От партии ничего нельзя скрывать, — тихо добавил Цзян Хуа.
— Хорошо, — тоже негромко ответила Дао-цзин, сдерживая рвавшиеся наружу чувства.
— Так, значит, ты и есть тот связной, о котором мне говорили в тюрьме? Мне еще нужны рекомендации?
— Да, нужна еще одна рекомендация, — деловито сказал Цзян Хуа.
Он умел скрывать свои чувства. Встреча с Дао-цзин несказанно обрадовала его. Сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, но он держался спокойно и даже несколько строго. Вскоре он ушел, на прощанье легко пожав Дао-цзин руку. Выйдя из ворот, он обернулся и еще раз посмотрел на Дао-цзин. Его долгий взгляд говорил о глубоких и искренних чувствах.
— Цзян, подожди!.. — Дао-цзин догнала его и спросила: — Ты не знаешь, что собой представляет Дай Юй?
— Дай Юй? У тебя что, есть какие-нибудь подозрения?
Дао-цзин передала ему то, что слышала от его «тетушки» в Динсяне, а потом рассказала, как Дай Юй подделал его письмо к ней. Цзян Хуа долго молчал.
— Сяо-янь влюбилась в него. Ты об этом еще не знаешь?
— Не знаю, — встревожился Цзян Хуа. — В таком случае мы должны быть осторожны. Ты должна поскорее уехать от Сяо-янь. Спасибо тебе! Это очень важные сведения. До свидания!
Стоял полуденный зной. Пыль висела над городом плотной туманной завесой. Все было серым: и дома, и улицы, и текущие по ним непрерывным потоком люди и повозки. Этот серый город навевал тоску. Казалось, что он разваливается от дряхлости. Одни лишь пышные кроны деревьев, поднимающиеся ввысь, в синее небо, придавали городу юный вид. Все остальное твердило о том, что город безнадежно одряхлел, пришел в запустение, застыл в каком-то странном оцепенении.
Дао-цзин легким и быстрым шагом шла по улице. Давно у нее не было такого радостного настроения. Однако к радости временами примешивалось смятение и беспокойство. Она шла, погруженная в свои мысли, и вдруг, сама того не замечая, улыбнулась встречному юноше. Осознав это, она покраснела от смущения. Трудно бывает иногда объяснить, почему улыбнешься на улице незнакомому человеку!
Свернув в узкий переулок, она нашла нужный ей дом — старый, с маленькими воротами. Она осторожно оглядела их и нашла два покосившихся написанных мелом крестика. Все совпало с тем, что говорил Цзян Хуа. Дао-цзин облегченно улыбнулась. Но ее сердце тут же учащенно забилось. Она дважды звякнула кольцом и осторожно спросила:
