Первым выступил Цзян Хуа. Он обратился к присутствующим с просьбой сообщить о настроениях крестьян и высказать свои предложения.

Сначала все хранили молчание. Свет луны, пробиваясь сквозь камыш, отражался на лицах, полных решимости и воодушевления.

Несмотря на то, что молчание было очень коротким, казалось, что оно длилось целую вечность. Наконец послышался медлительный, полный скорби голос. Это заговорил крестьянин лет тридцати:

— Надо скорее приступать к делу! Мы, здешние крестьяне, больше не можем терпеть. Последнее наводнение затопило все наши поля, и мы не собрали даже на семена, а помещики все равно требуют арендную плату, заставляют выделять носильщиков, принуждают работать на них. Ростовщики пользуются случаем — всю кровь из бедняков высосали. Берешь сейчас взаймы меру кукурузы, а после уборки должен отдать две меры пшеницы. Соберешь, не соберешь — все равно. Дома дети с голоду умирают…

— Настроение у наших коммунистов боевое, — заговорил Ли Ло-гуй, командир одного из подразделений баовэйтуаней и секретарь подпольного районного комитета партии, — все рвутся в дело. Нужно только выработать план, как лучше рассчитаться с деревенскими паразитами. Уничтожив их, мы можем уйти в горы, создать там советский район, такой же, как в провинции Цзянси: истребим помещиков, поделим зерно… Это и будет нашим освобождением!

— Кто еще хочет выступить? Член партии может сказать партии все! — сказал Цзян Хуа.

— Все ясно! — произнес широкоплечий парень, большеглазый, с густыми черными бровями. Вид у него был решительный. — Что прикажет партия, то и сделаем! Ради своего освобождения мы пойдем на любые жертвы…

Цзян Хуа, повернувшись к нему, кивнул головой:

— Ли Юн-гуан, не торопись! — И он негромким голосом продолжал: — Наша Красная Армия сейчас наносит поражение за поражением гоминдановским войскам, выступившим в карательный поход. Она ведет тяжелые бои. Поэтому нам необходимо усилить свою борьбу, чтобы сковать в нашем районе часть вражеских сил. Давайте обсудим, как нам действовать…

Не успел Цзян Хуа закончить, как Ли Юн-гуан опять заговорил горячо и торопливо:

— У нас с Ли Ло-гуем все готово. Стоит уездному комитету партии приказать, как восстанет весь наш отряд баовэйтуаней. Прежде всего необходимо окружить дом помещика-тирана Син Цзы-цая. Я ворвусь туда и прикончу его. Потом пойдем дальше…

Молчавший до сих пор Дай Юй легонько похлопал Ли Юн-гуана по плечу, но вдруг сильно закашлялся. Наконец он проговорил:

— Молодец! Ты коммунист или комсомолец? Смело говоришь! Мы теперь действительно должны бороться за уничтожение помещиков-тиранов, за создание на Севере Советов!

Едва успел он закончить фразу, как ночную тишину один за другим прорезали три выстрела. Это был сигнал тревоги. Все присутствующие вскочили, защелкали затворы винтовок. Цзян Хуа шепотом приказал:

— Не двигаться!

— Эй, коммунисты, очнитесь, вы окружены! — сквозь частые звуки выстрелов донесся до них визгливый голос.

— Вот мерзавец!.. Это Син Цзы-цай со своими людьми! — быстро шепнул Ли Ло-гуй Цзян Хуа и Дай Юю. — Как быть? Наверное, с ним весь уездный охранный отряд. Как они смогли нас обнаружить?

Цзян Хуа прислушался и спокойно помахал рукой:

— Тихо! Товарищи! Если не дать им отпор, мы все погибнем. Надо решительно обороняться. Нас здесь двадцать человек, и у каждого есть оружие. — Он крикнул часовым, которые находились на гребне дамбы. — Ложитесь! Если кто сунется, стреляйте! — Затем, осторожно ступая по воде, он подошел к крестьянам, тут же обступившим его, и сказал:

— По-моему, нам не следует вступать с ними в перестрелку. Надо незаметно отойти, а затем рассредоточиться и скрыться.

— Товарищ Чжэн, что ты скажешь? — обратился он к Дай Юю по его партийной кличке. Цзян Хуа хотелось, чтобы тот поддержал его.

Дай Юй с побелевшим лицом испуганно прошептал:

— Вот уж не ожидал! Не ожидал… Надо сопротивляться… Иначе нельзя… пожалуй!..

Со всех сторон раздавались частые выстрелы.

Дозорные, залегшие на гребне дамбы, отвечали им. Эти два молодых деревенских парня стреляли и кричали:

— Идут! Идут! Они наступают!

Цзян Хуа не стал больше прислушиваться к тому, что бормотал Дай Юй, он повернулся к Ли Ло-гую и остальным крестьянам и приказал:

— Ли Юн-гуан, останешься со мной — будем прикрывать отход. Остальные под командой Ли Ло-гуя отходят — отстреливаются и отходят! Перед рассветом встретимся возле «поля в два му»[94]. Там окончим собрание.

Ли Ло-гуй тронул Цзян Хуа за локоть:

— Как же так! Ведь я местный житель, уж лучше ты отходи, а я вас прикрою.

Остальные крестьяне тоже смотрели на Цзян Хуа взволнованно и с уважением.

— Слышали приказ? Враг скоро подойдет совсем близко. В путь! Сейчас не время препираться! — Цзян Хуа, сражаясь в Добровольческой армии, прошел хорошую закалку, поэтому он так уверенно командовал этими деревенскими парнями, не имевшими еще настоящего боевого опыта.

Они подчинились. Ли Ло-гуй передал ему самую лучшую в отряде винтовку и несколько ручных гранат.

Солдаты из уездного отряда баовэйтуаней вели себя трусливо. Они лежали, прижимаясь головою к земле и не осмеливаясь даже глядеть в сторону противника. Ли Ло-гуй, воспользовавшись этим, повел небольшую группку своих бойцов на прорыв. Цзян Хуа и Ли Юн-гуан залегли возле самой воды и не спеша начали стрелять. Человек пятьдесят-шестьдесят солдат, приведенных сюда Син Цзы-цаем и командиром отряда, залегли и не решались идти на сближение.

— Вперед! В атаку! Мятежники бегут! Бояться нечего! Нечего! — неистовствовал толстый командир отряда.

Ему вторил визгливый голос Син Цзы-цая. Но едва кто-то из солдат решился двинуться вперед, как раздался выстрел Ли Юн-гуана, потом выстрел Цзян Хуа. После того как двое солдат уже попались к ним на мушку, остальные не осмеливались поднять голову. Рассчитывая, что бойцы, руководимые Ли Ло-гуем, уже далеко, Цзян Хуа и Юн-гуан, взявшись за руки, побежали по полю, поросшему высоким гаоляном. В эту самую минуту Ли Юн-гуана настигла пуля, и он упал. Цзян Хуа, не оглядываясь, взял его винтовку, повесил ее себе на шею, подхватил на руки товарища и побежал дальше. Пробежав немного, он почувствовал, что тело Ли Юн-гуана стало тяжелым и мелко задрожало. Цзян Хуа замедлил бег. Ли Юн-гуан открыл глаза и прошептал:

— Скажи матери… чтобы не горевала… продолжала борьбу… — Он вздохнул и затих.

В одной из низинок Цзян Хуа бережно положил на землю его холодеющее тело и молча смотрел на него. Приближающиеся сзади выстрелы заставили его поторопиться.

Во время быстрого бега Цзян Хуа не почувствовал, что пуля поцарапала ему плечо. Ему удалось прорваться, и он побежал к «тетушке» — матери Ли Юн-гуана, чтобы спрятать у нее две винтовки. Затем он вернулся в школу к Линь Дао-цзин, поспешно распрощался с ней и уехал.

Прекрасна в начале лета Северная равнина! Она вся полна жизни. По лазурному небу медленно плывут облака, на полях везде видны земледельцы, неутомимо работающие группами по два-три человека. Тонкие, нежные ветви ивы низко склонились над медленно текущей речкой.

Покой, царивший на берегу речки, вдруг нарушили звонкие ребячьи голоса:

— Смотри, смотри! Рыба! А вон лягушонок!

Веселый смех и благоухание только что распустившихся цветов заставляли еще глубже чувствовать радость этого весеннего утра.

— Учительница Линь, посмотрите, этот камень — известняк?

— Учитель Чжао, смотрите, какой красивый цветок!

По проселочной дороге шло человек десять мальчиков и девочек в возрасте двенадцати-тринадцати лет; в центре этой группы была Линь Дао-цзин и еще один учитель.

Позади всех шли две девочки с коротко подстриженными волосами: видимо, подруги. Они тихо разговаривали:

— Лю Сю-ин, видишь, как наши ребята любят учительницу Линь! Да и учитель Чжао тоже хороший, — говорила толстенькая девочка с живыми глазами, бросая на дорогу сорванный ею полевой цветок. — Знаешь, многие наши ребята хотят стать революционерами. Лю Сю-ин, я тоже хочу вступить в Красную Армию, но вот не знаю, где она.