— До четырех я свободен. А как ты?
— Тоже. У меня много свободного времени. Я еще раз перечитала «Капитал».
— Хорошо. Ну ладно, я сейчас приду!
Дао-цзин принесла от соседей печку. Вскоре вернулся Цзян Хуа с, мясом и пампушками.
— Так много? Это мне на год хватит, — изумилась Дао-цзин.
— Ну, положим, не на год, а на несколько дней хватит. Ведь я же вижу, как ты похудела.
— Твои свертки напомнили мне один случай, — улыбнулась Дао-цзин.
— Какой?
— Помнишь, как ты приезжал ко мне в Динсянь? Тогда я тоже покупала еду, и ты спросил, зачем так много. Уж не возвращаешь ли сейчас долг?
Цзян Хуа рассмеялся.
В комнате стало тепло и уютно. Дао-цзин вскипятила чайник и подогрела пампушки. Цзян Хуа ловко порезал мясо и овощи и поджарил их. Она с завистью смотрела на его быстрые и умелые движения.
Дао-цзин достала чашки и палочки, и они принялись за еду. Поев, Цзян Хуа помог ей убрать со стола и вымыть посуду; причем сделал это так охотно и непринужденно, что Дао-цзин не посмела удержать его.
— Сегодня я еще раз убедилась, что ты и рабочий и интеллигент, — с улыбкой сказала Дао-цзин.
Цзян Хуа посмотрел в чистые, словно горные озера, глаза Дао-цзин. Его тронули ее искренние слова. Что можно было сказать в ответ? Он любил ее, любил давно. Любовь крепла по мере того, как Дао-цзин росла и из сочувствующей революции интеллигентки превращалась в стойкого коммуниста. Однако Цзян Хуа долго таил это чувство и даже пытался гнать его от себя. Что же делать? Как поступить теперь? Ведь она любила его боевого товарища — Лу Цзя-чуаня. Они были бы хорошей парой. Но недавно Цзян Хуа услышал о гибели Лу Цзя-чуаня и о его письме к Дао-цзин. Разве мог он в такой момент говорить о своих чувствах? Нет и нет! Цзян Хуа тяжело переживал за подругу. Он заботился о Дао-цзин, как брат, как верный друг, но ради того, чтобы скрыть свои чувства, не раз умышленно прятался от нее. Прошло два года, и вот сегодня Цзян Хуа понял, что Дао-цзин не только волевой товарищ, но и нежная женщина, которой нужны ласка и любовь.
В ее глазах он видел тоску и печаль. А он сам? Разве он не страдал из-за нее?
Цзян Хуа думал об этом, грея руки над огнем. Он поднял голову, посмотрел на Дао-цзин и что-то хотел сказать, но сдержался. Через минуту он взглянул на часы и спокойно произнес:
— Пора идти. Уже половина четвертого. Встретимся завтра вечером. У тебя будет время?
Дао-цзин очнулась. Казалось, она догадалась, о чем хотел сказать Цзян Хуа.
— Приходи. Буду ждать, — приветливо ответила она.
Около ворот они невольно задержались.
— Приходи. Буду ждать, — повторила с улыбкой Дао-цзин.
Когда она собиралась идти обратно, Цзян Хуа удержал ее и достал из кармана деньги.
— Чуть не забыл. Ты плохо одета. Небось все заложила? Вот тебе деньги — выкупи свои вещи.
Глава тридцатая
Утром Ли Хуай-ин собралась идти в библиотеку, поскольку в первой половине дня занятий не было. Вдруг в комнату, стуча каблучками, вбежала изящная и нарядно одетая девушка.
— Ты уже встала? — вся сияя, протянула она ей руку. — Едем скорее на вокзал!
— Что случилось, Хуан Мэй-шуан?
Из розовой сумочки девушка достала телеграмму.
— Ты, глупенькая «королева», ничего не знаешь! Читай!
Ли Хуай-ин пробежала телеграмму.
— А-а, наконец-то едет! Ждала и дождалась? Конечно, поеду с тобой встречать. Ведь «он» едет! — при последнем слове Ли Хуай-ин погрозила подружке пальцем и улыбнулась.
Девушки наняли рикш и отправились на Цяньмынский вокзал. Ехавшая впереди Хуан Мэй-шуан обернулась.
— От Лю я давно получила письмо. Он писал, что окончил в Токио Императорский университет и скоро приедет. Не знаю, почему он долго задерживался. Вчера поздно вечером пришла телеграмма: он прибыл пароходом в Циньхуандао и в четверть одиннадцатого будет в Бэйпине. Ой, скоро десять! — посмотрела она на часы. — Я сегодня пропустила две лекции. Скажу по правде: он для меня дороже самого бога. — Хуан Мэй-шуан вдруг затопала ногами по дну коляски и резко закричала: — Скорей! Вези живее! Опоздаем к поезду!
Но проехать дальше им не удалось. На площади перед вокзалом что-то произошло. Бросалось в глаза множество полицейских в черных мундирах. В руках у них были плети, которые, словно коричневые змеи, зловеще извивались над головами людей.
Доносились женский и детский плач и грубые окрики:
— Разойдись!
— Все — в зал ожидания!
— Очистить площадь!
Прохожие разбегались по сторонам, а многочисленные пассажиры с узлами и чемоданами торопились укрыться на вокзале. Вместе с другими подруги протиснулись в здание вокзала. Хуан Мэй-шуан потянула за рукав Ли Хуай-ин и направилась к перронной кассе. В это время над ее головой просвистела плеть.
— Куда? — полицейский с перекошенным от злобы лицом готов был пустить в ход плетку, но тут заметил, что имеет дело не с бедняками из деревни или мелкими лоточниками, а с богатыми девушками. Его рука опустилась.
— Извините! — заискивающе улыбнулся он. — Подождите, пожалуйста.
Пустой в иной день зал на этот раз был забит битком. Выход на перрон охранялся полицейскими.
Хуан Мэй-шуан сморщила нос:
— Какая вонь! Кого сюда пускают?! Хуай-ин, давай подождем у выхода. Да еще тут эти!.. — Она сердито посмотрела на полицейских.
Вскоре все затихло. На вокзал как будто опустилась глубокая зимняя ночь. Стоявшие на перроне полицейские выстроились двумя колоннами до самого здания вокзала. Плетки исчезли, и вместо них появились белые дубинки.
Послышался гудок паровоза. Полицейские вытянулись по стойке «смирно». К ним подстроились жандармы.
Вокзал замер, как при встрече самого императора.
Услышав, что прибыл поезд, люди, загнанные в душный и вонючий зал ожидания, зашумели. Раздались возмущенные голоса:
— Кто же прибыл в конце концов?
— Самого Чан Кай-ши так не встречали!
— Тихо! Прибыли дружественные войска! Кто будет шуметь — расстреляем! — громко, на весь зал крикнул офицер с маузером на боку.
— Дружественные войска?.. — Люди не решались смотреть друг другу в глаза.
Вот что происходило на китайской земле: из вагонов подошедшего поезда стали высаживаться японские солдаты — низкорослые, вооруженные до зубов, с красными погонами и в больших ботинках, самоуверенные и наглые. Они построились и, высоко подняв головы, твердым шагом проследовали в город, неся на себе пулеметы и винтовки. Холодно поблескивали штыки. «Охраняли» их китайская полиция со своими жалкими дубинками да жандармы, вооруженные маузерами.
Японские войска с видом победителей широким шагом проходили мимо перепуганных китайских полицейских. Томившиеся на вокзале люди затаив дыхание смотрели на японские погоны и знамя с ярко-красным кружком… В их глазах был гнев и тревога. Японцы без единого выстрела заняли Северо-Восток. А теперь они и в Бэйпине — городе древней китайской культуры, — и никто не противодействует им!
Когда мимо них проходили первые ряды японцев, вытолкнутые наружу Ли Хуай-ин и Хуан Мэй-шуан в страхе подались обратно в зал. Хуан Мэй-шуан то затыкала нос платком, то размахивала перед лицом сумочкой. Ли Хуай-ин, сжав брови, смотрела на незваных пришельцев. На сердце ее лежала огромная тяжесть. В толпе поднялся ропот:
— Что же это такое? Конец, видно, Бэйпину: столько японцев прибыло!
— Разве вы не знаете? Север хочет быть «автономным». Его по дешевке продал Хэ Ин-цинь, когда был здесь.
— Черт побери! Китайцы держат себя как дети. Будто японцы — провались они пропадом! — наши предки.
— Братцы, да ведь это же китайская земля, а не японские острова! Как выйдут на проспект Дунчаньаньцзе, так надо их бить!
— Молчи! Головы не жалко! Убьют ведь!..
В толпе по-разному реагировали на событие. Некоторые лишь наблюдали за японцами, терпеливо дожидаясь, когда те пройдут и их выпустят. Но большинство открыто высказывало свое возмущение. В тот момент, когда проходил очередной отряд, жандарм, не осмеливаясь громко крикнуть, зашипел на людей, выпучив глаза:
