Окончив писать, Дао-цзин снова и снова перечитала написанное. Ей временами казалось, что это не ее письмо к Лу Цзя-чуаню, а что он через все стоящие между ними преграды прислал ей письмо. Она с жадностью перечитывала его и, объятая чувством неизъяснимого волнения, забывала о своих горестях и бедах.
«Ну, а как я передам ему письмо?» — Дао-цзин горько улыбнулась. Это было невозможно.
За окном начинало светать.
Глава двадцать девятая
Ван Сяо-янь с низко опущенной головой, не говоря ни слова, вошла в комнату отца.
— Янь, что с тобой? Опять какие-нибудь неприятности? — в волнении спросила мать.
— Нет! — Сяо-янь нахмурила брови и глубоко вздохнула.
— Что же случилось? Не мучай нас!
Сяо-янь молча уронила голову на стол.
Профессор Ван подошел к дочери, поднял ее и ласково проговорил:
— Сяо-янь, не нужно ничего скрывать от отца, расскажи о своей беде, детка.
— Папа, вы обязательно должны мне помочь, — поглядывая попеременно то на отца, то на мать, проговорила, наконец, Сяо-янь.
— Но расскажи же нам, что случилось?
— Линь Дао-цзин грозит арест и огромные неприятности со стороны этих проклятых гоминдановцев. У нее совершенно никого нет, мне так жалко ее. Папа, мы непременно должны спасти ее…
Сяо-янь расплакалась.
Профессор и его жена с испугом смотрели на дочь и, насторожившись, прислушивались к ее словам.
— Папа, я уже обещала ей, мы должны ей помочь. Ты только подумай, в какую гнусную историю она попала!..
И Сяо-янь рассказала отцу о злоключениях Дао-цзин.
Выслушав ее, пожилой профессор сорвал с себя очки и стукнул кулаком по столу.
— Черт знает, что такое! Просто безобразие!
Но в тот же момент, по-видимому почувствовав, что слишком разошелся, он умолк, подумал немного и уже спокойно проговорил:
— Хорошо, Сяо-янь, не волнуйся. И пусть Линь Дао-цзин не волнуется, что-нибудь придумаем.
Ван Сяо-янь улыбнулась. План, намеченный ею и Сюй Хуэй, близился к осуществлению. Она знала, что в начальную школу в уездном городке Динсянь, которой заведовала ее тетка, нужны были учителя. Опасаясь, что прямой разговор с отцом не даст результатов, она пошла на хитрость и решила вызвать в нем сочувствие к Дао-цзин и гнев к гоминдановцам. Хоть и не сразу, отец все же согласился порекомендовать Дао-цзин своей сестре, а после настойчивых уговоров Сяо-янь согласился и сопровождать Дао-цзин при отъезде из Бэйпина. Когда они обо всем договорились, профессор Ван с грустью и некоторым беспокойством предостерег дочь:
— Янь, что касается Дао-цзин, то тут уж мы не можем отказать. Но в дальнейшем старайся не касаться таких дел. Самое лучшее — это поменьше заниматься политикой. Учиться, только учиться — вот что тебе нужно!
— Ты прав, папа, я ничего не понимаю в политике, но мне просто жаль Линь Дао-цзин, — согласилась Сяо-янь.
На следующий день утром, взяв корзиночку с фруктами, Ван Сяо-янь пошла проведать Дао-цзин. Обычно тихая и спокойная, сегодня она еще с порога закричала:
— Дао-цзин, ты что это уже два дня не приходишь к нам на занятия? Заболела? Мама послала меня навестить тебя.
Как только Дао-цзин увидела Ван Сяо-янь, глаза ее наполнились слезами. Подруги крепко обнялись и долго не могли выговорить ни слова. Наконец Сяо-янь вытерла слезы и зашептала на ухо Дао-цзин:
— Сегодня вечером, в семь часов, будь готова: ты уедешь из Бэйпина. Поедешь к моей тетке в Динсянь и будешь там преподавать. Смотри, здесь в корзине мужской костюм. Часов в шесть к Ли Хуай-ин и другим студентам придут товарищи, и они все вместе пойдут в кино. Когда они гурьбой будут выходить из ворог, ты, переодевшись, выйдешь вместе с ними. Поняла?
Сяо-янь выпалила это одним духом. Боясь, что Дао-цзин чего-нибудь не расслышала, она перевела дыхание, выглянула в окно и снова зашептала:
— В семь часов уже начинает темнеть, народу много, они пойдут толпой, и ты без труда затеряешься среди них. Будь внимательна и переоденься как следует, обязательно стяни грудь. Мы-то не заметили, а Сюй Хуэй говорит, что у ворот пансиона все время дежурят шпики. Она велела нам быть осторожнее.
При этих словах Сяо-янь улыбнулась, затем глубоко вздохнула и продолжала уже громко:
— Дао-цзин, мама очень беспокоится о тебе! Сегодня она занята и не смогла к тебе зайти.
— Да у меня ничего страшного нет, через день-другой поправлюсь, — проговорила Дао-цзин, сделав гримаску, и зашептала: — А вы подумали о себе? Если скрыться не удастся и вы все окажетесь замешаны в эту историю, что тогда?
— Не беспокойся об этом. Сюй Хуэй всегда говорит: «Волков бояться — в лес не ходить».
Довольная, Ван Сяо-янь погладила холодные руки Дао-цзин, взглянула в ее грустные глаза и с нежностью проговорила:
— Как ты плохо выглядишь! Наверное, не ешь ничего. Сходила бы в ресторанчик рядом с пансионом, а? — И снова зашептала: — Сюй Хуэй велела тебе есть. Не будешь есть, в самом деле заболеешь. Ах ты, чуть не забыла самого главного: когда выйдешь из ворот, на углу у Красного корпуса тебя будет ждать машина. В ней будут сидеть отец и мама: они отвезут тебя на вокзал.
Сяо-янь собралась уходить, но Дао-цзин остановила ее, достала из кармана написанное ночью письмо и сказала:
— Отдай это письмо Сюй Хуэй. Пусть она постарается передать его Лу Цзя-чуаню.
— Лу Цзя-чуаню? — несколько удивленно переспросила Сяо-янь.
— Да! Не забудь и, смотри, не потеряй!
Сяо-янь взглянула на Дао-цзин, улыбнулась и вышла, не сказав больше ни слова.
Сяо-янь ушла, и тяжелые мысли вновь обступили Дао-цзин. Корзинка с костюмом, от которого зависело ее спасение, стояла на скамейке, но удастся ли ей побег?.. Три дня — срок, данный ей Ху Мэн-анем, — истекали. Завтра наступит день, о котором даже страшно подумать. Все, все должно решиться сегодня в семь часов.
— О чем задумалась, Дао-цзин? — вывел ее из раздумья чей-то шепот.
Она подняла голову. Перед ней в поношенной студенческой форме, с пачкой газет в руке стоял Дай Юй. Она вскочила со стула, на ходу задвинула под стол корзинку и предложила гостю скамейку.
— Дай Юй, как я ждала вас!..
После вчерашних размышлений Дао-цзин настороженно относилась к нему. Но эта настороженность все-таки не могла погасить в ней теплоты и доверия к товарищу. Она, как всегда, тепло пожала ему руку и приветливо предложила сесть.
Дай Юй сел, закурил, внимательно посмотрел на Дао-цзин и только после этого заговорил. Так он делал всегда, и Дао-цзин не обратила на это внимания.
— Ну, как дела? Еще даете уроки?
Дао-цзин забеспокоилась. Сказать или не сказать о последних событиях? Но Дай Юй не дал ей времени решить это. Он снова заговорил:
— Вы что-то неважно выглядите. Нездоровы?
— Нет, у меня большие неприятности.
Дао-цзин чувствовала, что было бы неправильно скрывать случившееся от своего товарища-революционера, который так заботится о ней, — ведь ее подозрения так неосновательны, что не дают ей права на эту скрытность.
— А что случилось? — озабоченно вглядываясь в Дао-цзин своими близорукими глазами, спросил Дай Юй.
Дао-цзин коротко рассказала ему о своем аресте и о вмешательстве Ху Мэн-аня; она все время помнила о семи часах вечера, и ей не хотелось много разговаривать с Дай Юем.
— Вон в чем дело, — удивился Дай Юй. — Черт возьми, реакция совершенно обнаглела!
— Дай Юй, как мне быть? Он дал мне всего три дня. Два дня уже прошли.
Дай Юй опустил голову и задумался. Он долго молчал, барабаня по столу пальцами, и, наконец, спросил:
— Дао-цзин, а сами вы что решили? Дело ведь нешуточное.
— Я… — Дао-цзин совсем было решилась рассказать ему о плане Сюй Хуэй, но предостережение Сяо-янь: «Никому не говори об этом», — остановило ее. Подумав, она укрепилась в своем решении и изменила тон. — Я просто не знаю, что делать. Я три дня не нахожу себе места, даже есть не могу.
— Вот как, — Дай Юй поднял голову и сочувственно вздохнул. — А вы не думали о побеге?
