— Этот человек кажется очень подозрительным, хотя и член партии. Я стараюсь где только можно раздобыть сведения о нем… — Цзян Хуа больше не хотелось говорить об этом, и он переменил тему: — Шэнь И часто тебе пишет? Где он теперь?
— В Ханчжоуской военной тюрьме. После того как его приговорили к пожизненному заключению, от него нет никаких вестей. — Сюй Хуэй гневно взмахнула рукой. — Проклятые убийцы! Сил нет терпеть все это! Когда только можно будет в открытую схватиться с ними!
— Не торопись. Все еще впереди, — Цзян Хуа остановился под фонарем. — «Жизнь есть борьба». Шэнь И часто говорил это, помнишь?
Сюй Хуэй шутливо подтолкнула его:
— Я вот встретилась с тобой — старшим братом и товарищем по борьбе — и расчувствовалась, разоткровенничалась. Но если бы вместо меня здесь стоял какой-нибудь другой молодой товарищ, то я бы на твоем месте говорила с ним все-таки лучше, чем ты со мной… Послушай, Цзян Хуа, когда ты найдешь себе подругу жизни?
Заметив позади себя какого-то прохожего, Цзян Хуа взял Сюй Хуэй под руку и, не говоря ни слова, двинулся с ней в «Цзиншань»[103].
Долгое время они шли молча. Наконец Сюй Хуэй опять спросила:
— Цзян, скажи-ка, неужели за эти годы ты не встретил никого?..
— Нет, не встретил. Да я и не искал. — Цзян Хуа растерянно заморгал глазами.
— Ой, совсем забыла тебе сказать! — заговорила Сюй Хуэй, словно припоминая. — Линь Дао-цзин прислала несколько писем, и все расспрашивает о тебе. Ты на нее произвел очень хорошее впечатление. Ты ей ни разу не писал?
— Нет, некогда было. Тогда, в Динсяне, она очень хорошо отнеслась ко мне, особенно, когда я был ранен… Этот Дай Юй все расспрашивал меня о ней, и я сказал ему, что она работает в Динсяньской начальной школе. Сейчас я думаю, что напрасно это сделал. Ну, да ладно, Сюй Хуэй, хватит об этом. Меня только-только перевели сюда на работу, многое еще мне не ясно, во многом нужно разобраться. Вот и сегодня меня чуть-чуть не арестовали… Завтра вечером ты найдешь сестру Лю, расскажешь ей все об университете.
— Тебя ранили? Тебя сегодня чуть не арестовали?.. — взволнованным шепотом спросила Сюй Хуэй, глядя на спокойное лицо Цзян Хуа. — Ты не волнуйся, я выполню приказ организации. Будут ли еще какие-либо указания?
— Нет. Но будь бдительна. После твоего отъезда работу в университете мы временно поручим одному надежному товарищу. На некоторое время тебе придется оставить учебу. Ну, до свидания!
Сами того не заметив, они уже углубились далеко в парк. Самый высокий холм одиноко и непоколебимо темнел на фоне неба, как горб гигантского верблюда. После ухода Сюй Хуэй Цзян Хуа подошел к табачному лотку купить коробку спичек. Когда он обернулся, ища глазами в темноте Сюй Хуэй, ее уже не было видно.
Цзян Хуа поднял голову и посмотрел на изящный силуэт беседки, высящейся на самой вершине Цзиншаня. В это мгновение ему вспомнилась Линь Дао-цзин и пришли на ум слова Сюй Хуэй о том, что она в письмах часто спрашивает о нем. А он-то даже ни разу не написал ей… Цзян Хуа нахмурился, но затем по его губам пробежала чуть заметная улыбка: образ красивой и энергичной девушки отчетливо встал перед его глазами.
Глава восьмая
Близился рассвет, и монотонный перестук колес поезда, мчавшегося по просторной равнине, навевал чувство одиночества. В вагоне третьего класса тусклый свет лампы падал на редких пассажиров, спавших на своих местах.
Не спала лишь Дао-цзин, сидевшая в темном углу вагона. Задумываясь, она иногда закрывала глаза, а когда открывала их, то настороженным взглядом окидывала вагон: не наблюдает ли кто за ней. Однако вскоре она всецело отдалась своим мыслям.
Она смотрела на темнеющую за окном равнину, на мерцающие звезды, и перед ее глазами возникли лица ее учеников, которые стали для нее родными. Она никак не могла отвлечься от дум об этих смелых и горячих ребятах; разлука с ними глубоко ранила ее душу. Но теперь ей оставалось лишь одно: вернуться в Бэйпин — туда, откуда она бежала всего лишь год назад. Дао-цзин вынула из небольшого саквояжа несколько писем и под стук колес при тусклом свете лампы стала их перечитывать.
«Дорогая госпожа учительница, меня выпустили! Вы можете быть спокойны и поскорее уезжать из Динсяня, чтобы избежать жестоких рук палачей. Я всегда буду помнить Вас! Вы воспитали в нас сознательность и любовь к правде. Мы всегда будем помнить это!
Ли Го-хуа».
«Госпожа учительница. Вы должны поскорее уехать из Динсяня. Мой отец говорит, что начальник уезда и секретарь городского комитета гоминдана разослали всюду людей, которые должны Вас найти и арестовать. Относительно учителя Чжао, госпожа учительница, Вы только не переживайте. Говорят, что ему угрожает большая опасность…»
Дао-цзин опустила голову, медленно отложила письмо Пи Дэ-жуя и взяла в руки маленький, мелко исписанный листок:
«Дорогой товарищ, — позволь мне так назвать тебя. Очень прошу простить мне мою ошибку! В этом, может быть последнем, письме, я хочу откровенно рассказать тебе всю правду о себе. Ты знаешь, что я и раньше участвовал в революционной работе, но за последние два года я отошел от нее. Этого ты не знаешь. После того как я увидел твой горячий революционный энтузиазм, та искра, которая еще теплилась во мне, вдруг вспыхнула ярким пламенем. Ты снова принесла в мою душу весну. Я начал работать вместе с тобой. Это были счастливейшие дни в моей жизни. Однако, вспоминая прошлое, я начинаю думать, что совершил одну большую ошибку. Чтобы не показать перед тобою слабости и стать в твоих глазах героем, я в тот опасный момент, когда враги должны были прийти и арестовать нас, решил задержаться в школе, считая, что настоящий мужчина не должен быть трусливым. Прошло несколько дней, я сижу на полу в темной и сырой тюремной камере и все время думаю, думаю…
…Дорогой товарищ, я прошу тебя простить меня! Я только сейчас понял, что был тогда чересчур самонадеян.
Ты должна немедленно уехать подальше от Динсяня, здесь больше нельзя оставаться. Обо мне, пожалуйста, не беспокойся; я знаю, каким я должен быть перед самим собой и перед врагами. Хотел бы, конечно, когда-нибудь вновь встретиться с тобой, дорогой товарищ!..»
Холодный ночной ветер развевал коротко подстриженные волосы Дао-цзин. Высунувшись из окна, она подставила лицо встречному ветру, словно хотела, чтобы он охладил ее разгоряченную голову.
«…Товарищ, дорогой товарищ Чжао Юй-цин, до свидания!»
Дао-цзин тихо вздохнула, сложила письмо вместе с другими и, медленно разорвав их, выбросила клочки за окно. Подхваченные ветром, они закружились в темноте, как снежинки.
«К кому обратиться в Бэйпине? — словно клочки писем, подхваченные ветром, замелькали в голове Дао-цзин мысли. — Как быть, если я наткнусь на Ху Мэн-аня? Удобно ли будет снова встретиться с Сяо-янь? Где Цзян Хуа? Что с Сюй Хуэй?»
Больше всего Дао-цзин беспокоила возможность случайной встречи с Ху Мэн-анем. Его облик, чем-то напоминавший ядовитую змею, неотступно преследовал ее с момента, когда она села в поезд. Дао-цзин знала, что теперь этот агент охранки ни в коем случае не пойдет с ней на мировую. Но, несмотря ни на что, она должна найти Сюй Хуэй, разузнать о местопребывании Цзян Хуа и Лу Цзя-чуаня, а для этого нужно вернуться в Бэйпин. Это, конечно, опасно, но это нужно сделать. Дао-цзин закрыла глаза.
После обеда поезд прибыл в Бэйпин. Затерявшись среди толпы пассажиров, Дао-цзин вышла из вагона со своим нехитрым багажом в руках. Не успела она сделать нескольких шагов, как вдруг услыхала женский голос позади себя:
— Линь! Линь Дао-цзин!
Чья-то мягкая рука легла на ее плечо. Дао-цзин обернулась и увидела красиво одетую женщину с жемчужными серьгами в ушах. Женщина сердечно улыбалась:
— Линь, не узнаешь?
— Бай Ли-пин! Это ты? Я сразу тебя и не узнала!..
— Противная девчонка! — Бай Ли-пин покраснела и принужденно засмеялась. — Стоило мне немного принарядиться, и ты меня уже не узнала? Линь, а я тебя приметила еще издали. — Она внимательно посмотрела в лицо Дао-цзин, затем, окинув ее взглядом, взяла за руку и пошла с нею рядом:
