Благодаря крепости стены и камней или, как потом сказал Зикали, Великому талисману мы не пострадали. Затем, сделав удачный выпад, я убил одного гиппопотама с такого близкого расстояния, что порох от ружья прожег его шкуру. Но он проследовал по инерции вперед, не коснувшись нас. Но не все были настолько удачливы, как мы: двое местных жителей были растоптаны, а у третьего была сломана нога.

И, наконец, что было совсем уж удивительно — испуганный самец на полной скорости врезался и сломал на две части ствол дерева, на котором сидел Умслопогаас. Вниз упала верхушка, на которой и умостился величественный вождь, как птица в гнезде, хотя величия в тот момент в нем было совсем мало. Но, несмотря на царапины, он не был ранен, потому что у гиппопотама были другие задачи и он не остановился расправиться с ним.

Такие вещи обычно случаются с людьми, что ввязываются в дела, в которых ничего не смыслят, — впоследствии сказал мне Умслопогаас менторским тоном. И в то же время он никогда не упоминал в своей военной карьере этого эпизода с лазаньем по деревьям. Но когда он однажды проговорился, это стало предметом шуток среди его слуг. Он даже хотел убить человека, который дал ему грубое прозвище, которое, если перевести, звучит как «Тот, кто настолько смел, что гоняется за водяной лошадью, сидя на дереве».

Наконец все закончилось, за что я искренне поблагодарив Провидение. Огромное количество животных были мертвы, я насчитал двадцать одно, однако большинство исчезли, прорвавшись через запруду, причем я подозреваю, что они были ранены. Я думаю, что в конце концов вожак стада пересилил страх и, проплыв сквозь наши заграждения, попал в канал. В любом случае он ушли, и, удостоверившись, что я ничего не могу сделать для человека, который был растоптан, я пересек канал на каноэ с оставшимися людьми, которые возвращались в лагерь для отдыха.

Но мне было еще далеко до полного спокойствия, поскольку я нашел капитана Робертсона, который, прикончив очередную бутылку, находился в невероятном возбуждении по причине гибели местного жителя, его любимчика, и ранения другого, чья нога была сломана. Он громко кричал, что гиппопотам, который проделал это, был ранен и исчез в зарослях кустарника в нескольких сотнях ярдов отсюда и что за людей надо отомстить намереваясь тотчас это сделать.

Видя его возбужденное состояние, я предпочел последовать за ним. То, что случилось потом, не стоит детального описания. Нужно лишь сказать, что он нашел этого гиппопотама и разрядил в него свое ружье, ранив его, но несерьезно. Животное выскочило из зарослей с открытой пастью. Робертсон попытался отойти, поскольку стоял у него на дороге, но споткнулся и упал. Он был бы раздавлен огромным животным, если бы я не оказался у него на пути и не всадил бегемоту прямо в горло две пули. Тот упал замертво в нескольких футах от злополучного места, где пытался подняться капитан Робертсон и где стоял я.

Эта безуспешная попытка мести огорчила капитана, и я должен сказать, что благодарность его не знала границ.

— Вы смелый человек, — сказал он. — Если бы не вы, я сейчас был бы на другом свете. Я не забуду этого, мистер Квотермейн, и если у вас есть какая-то просьба, я выполню ее.

— Очень хорошо, — ответил я, захваченный его вдохновением, — я попрошу у вас кое-что, что выполнить будет проще простого.

— Я к вашим услугам. Только скажите.

— Я хочу, — продолжал я, вставляя новые патроны в свое ружье, — я хочу, чтобы вы пообещали мне бросить пить ради вашей дочери. Вот суть моей просьбы.

— Это будет непросто, — ответил он медленно, — но, клянусь Богом, ради дочери и вас лично я попытаюсь сделать это.

И я отправился помогать лечить сломанную ногу раненому. Вот последнее, что я сделал в то утро.

На месте охоты мы провели еще три дня. Во-первых, было необходимо, чтобы прошло время и улетучились газы, которые образовались в огромных телах мертвых животных. Затем нужно было снять шкуру с бегемотов и разрезать ее на полоски и куски, чтобы их можно было продать бродячим торговцам или сделать маленькие щиты, которые очень пенились у племен Восточного побережья.

Все это отняло много сил, тем временем я чувствовал отвращение, когда смотрел, как местное население пьет кровь этих чудовищ. Мясо они высушивали и делали из него бильтонг, или вяленое мясо, но огромное количество жира сразу же съедали. Я из любопытства взвесил кусок мяса, который дали одному худому голодному парню. Он весил двадцать фунтов. В течение четырех часов кусок был съеден до последней унции, и парень лежал, как бревно, раздувшийся и вялый. Что бы мы, белые люди, отдали за такое прекрасное пищеварение!

Наконец все было окончено, и мы двинулись в сторону поселка. Мужчину со сломанной ногой несли на носилках. На краю зарослей мы отыскали наш фургон в целости и сохранности. Кроме него стоял еще фургон капитана Робертсона, который прибыл для транспортировки ожидаемого груза шкур гиппопотамов и слоновой кости. Я спросил моего слугу, не произошло ли чего за время нашего отсутствия. Он ответил, что ничего не случилось, но предыдущим вечером после наступления темноты он видел зарево в направлении Стратмура, примерно в двадцати милях отсюда, казалось, что там горело множество костров. Это так сильно напугало его, что он залез на дерево, чтобы рассмотреть получше. Однако он не думает, что горел дом, поскольку зарево было недостаточно большим для этого.

Я предположил, что это могло быть вызвано поджогом травы или тростника, на что тот равнодушно ответил, что он не думает так, поскольку линия зарева не была непрерывной.

После такого сообщения я, признаюсь, почувствовал тревогу, правда, не мог сказать, по какой именно причине. Умслопогаас слышал этот рассказ, поскольку мы говорили по-зулусски, и тоже встревожился. Он выглядел бодро, но ничего не сказал. Со времени своего лазанья по деревьям он стал больше молчать, но я не придал этому значения.

Мы вышли в то время, в которое и планировали, чтобы прибыть в Стратмур за час до захода солнца, позволив короткую остановку на полпути. Поскольку мои быки шли быстрей, чем быки второго фургона, который был сильно нагружен, я прибыл первый, чуть позади за мной шел Умслопогаас, который хотел поговорить со своими зулусами.

не мог выбросить из головы непонятную историю с заревом и с тревогой торопился вперед.

Мы прошли уже пару миль из тех десяти или двенадцати, которые отделяли нас от Стратмура, как среди волн кустарника, напоминавших море, которое замерло в движении, я заметил маленькую фигуру, которая приближалась к нам мелкой рысью. Чем-то эта фигура напоминала мне Ханса, я напряг зрение, чтобы присмотреться. Это действительно был Ханс, и никто другой, причем он бежал очень быстро.

В тревоге я приказал погонщику скорее гнать быков, так что через несколько минут мы встретились. Остановив фургон, я выпрыгнул из него и позвал Умслопогааса, который рысцой подбежал к нам. Ханс, увидев нас, остановился на некотором расстоянии и махал шляпой, как делал это обычно, когда был пристыжен или встревожен или чувствовал себя виноватым.

— Что случилось, Ханс? — спросил я, приблизившись.

— О, баас, — отвечал тот, и я заметил, что он опустил глаза, а губы дрожали.

— Говори, дурак, на зулу, — сказал я, потому что к нам присоединился Умслопогаас.

— Баас, — отвечал Ханс на зулусском, — ужасная вещь случилась на ферме Рыжебородого. Вчера днем, в то время, когда все люди спали, потому что было очень жарко, группа свирепых людей (может быть, их было около пятидесяти) с огромными копьями проникла тайком на ферму сквозь высокую траву и злаковое поле и напала на нас.

— Ты видел их? — спросил я.