Я сделал вид, что ухожу, но, вернувшись внезапно, снова заговорил:

— В твоем послании к ныне умершему Черному ты говорил об одном человеке, о каком-то

Мопо?

Умслопогаас вздрогнул, как раненный копьем, и взглянул на меня.

—

Мопо

Что тебе за дело до

Мопо,

о Рот со слепыми глазами? Мопо

умер, а я был его сыном!

— Да, — сказал я, — да,

Мопо

умер, то есть Черный убил

Мопо.

Но как же это случилось, Булалио, что ты его сын?

—

Мопо

умер, — повторил Умслопогаас, — он умер со всем своим домом, его крааль сровняли с землей, и по этой причине я ненавижу Дингаана, брата Чаки. Я лучше разделю участь

Мопо

и дома

Мопо,

чем заплачу дань королю хоть одним быком!

Я говорил с Умслопогаасом измененным голосом, отец мой, но тут я заговорил своим голосом:

— Теперь ты говоришь от искреннего сердца, молодой человек, и я добрался до корня дела. Ты посылаешь вызов королю из-за этой мертвой собаки

Мопо?

Умслопогаас узнал мой голос и дрожал более не от гнева, а, скорей, от страха и удивления. Он, не отвечая, пристально смотрел на меня.

— Нет ли здесь поблизости хижины, вождь Булалио, враг короля Дингаана, где я, Рот Короля, могу поговорить с тобой наедине, я хочу заучить слово в слово твой ответ, чтобы не ошибиться, повторяя его. Не бойся оставаться наедине со мной в хижине, Убийца! Я стар и безоружен! А в твоей руке оружие, которого я могу опасаться! — И я указал на топор.

Умслопогаас, дрожа всеми членами, отвечал:

— Следуй за мной, Рот, а ты, Галази, оставайся с этими людьми!

Я пошел за Умслопогаасом, и мы вскоре очутились около большой хижины. Он указал на вход, я прополз в него, и он последовал за мной. Первое время казалось, что в хижине темно: солнце уже садилось, и помещение было полно мрака. Я молчал, пока глаза наши не привыкли к темноте. Потом я откинул с лица плащ и взглянул в глаза Умслопогааса.

— Посмотри-ка на меня теперь, вождь Булалио Убийца, когда-то называемый Умслопогаасом, посмотри и скажи, кто я?

Тогда он взглянул на меня, и лицо его дрогнуло.

— Или ты

Мопо,

ставший стариком, умерший отец мой, или призрак

Мопо!

— отвечал он вполголоса.

— Я

Мопо,

твой отец, Умслопогаас! — сказал я. — Долго же ты не узнавал меня, я же узнал тебя сразу!

Умслопогаас громко вскрикнул и, уронив топор, кинулся ко мне на грудь и зарыдал. Я заплакал тоже.

— О, отец мой, — сказал он, — я думал, что ты умер со всей нашей семьей, но ты снова пришел ко мне, а я в своем безумии хотел поднять на тебя топор. Какое счастье, что я жив, я не умер, потому что мне дана радость смотреть на твое лицо, которое я считал мертвым, но которое живо, хотя сильно изменилось от лет и горя!

— Тише, Умслопогаас, сын мой! — сказал я. — Я также думал, что ты погиб в пасти льва, хотя, правду сказать, мне казалось невероятным, чтобы другой человек, кроме Умслопогааса, мог совершить те подвиги, которые совершал Булалио, вождь племени Топора, да еще осмелившийся послать вызов самому Чаке. Но ни ты, ни я не умерли. Чака убил другого

Мопо,

умертвил же Чаку я, а не он меня!

— А где Нада, сестра моя? — спросил он.

— Твоя мать Макрофа и сестра Нада умерли, Умслопогаас. Они погибли, убитые племенем халакази, которые живут в стране Свазиленд!

— Я слыхал об этом народе, — отвечал он, — и Галази Волк знает его. Он еще должен отомстить им — они убили его отца. Я также сейчас жажду мщения за то, что они умертвили мою мать и сестру. О Нада, сестра моя! Нада, сестра моя!

И этот огромный человек закрыл лицо руками и стал качаться взад и вперед.

Отец мой, мне пришло в голову объявить всю правду Умслопогаасу и сказать, что Нада ему не сестра, что он мне не сын, а сын Чаки, которого рука моя умертвила. Но я ничего не сказал, о чем горячо жалею теперь. Я ясно видел, как велика была гордость и высокомерно сердце Умслопогааса. Если бы он узнал, что трон страны зулусов принадлежит ему по праву рождения, ничто не удержало бы его — он открыто восстал бы на Дингаана. Мне же казалось, что время еще не наступило. Если бы я знал за год до этого, что Умслопогаас жив, он занимал бы место Дингаана, но я не знал, и судьба распорядилась иначе. Теперь же Дингаан был королем и имел в своем распоряжении много войск, я его постоянно удерживал от войны, как я уже рассказывал, когда он хотел предпринять набег на свази. Случай прошел, но может вернуться, а до того я должен молчать. Лучше всего свести Дингаана и Умслопогааса, чтобы Умслопогаас стал известен во всей стране как великий вождь и лучший воин. Тогда я похлопочу, чтобы его избрали индуном и начальником войск, а кто командует войсками — уже наполовину король!

Итак, я молчал обо всем этом, но, пока не настала ночь, Умслопогаас и я сидели и беседовали, передавая друг другу все случившееся с тех пор, как его унес лев. Я рассказал ему, как все мои жены и дети были убиты, как меня пытали, и показал ему мою белую иссохшую руку. Я рассказал о смерти Балеки, сестры моей, и всего племени лангени, о том, как я отомстил Чаке за зло, причиненное мне, как сделал Дингаана королем и как стал сам первым человеком в стране после короля, хотя король боялся и не любил меня. Но я не сказал ему, что Балека была его матерью.

Когда я окончил свою повесть, Умслопогаас рассказал свою о том, как Галази спас его от львицы, как он сделался одним из братьев-волков, как он победил Джикизу и сыновей его, стал вождем племени Топора и взял в жены Зиниту.

Я спросил его, почему он все еще охотится с волками, как я видел прошлую ночь. Он отвечал, что в округе более не осталось врагов и от безделья на него находит иногда тоска, тогда он должен встряхнуться, вместе с Галази охотиться, мчаться с волками, и только таким образом успокаивает он свою душу.

Я возразил, что укажу ему на лучшую дичь, потом спросил его, любит ли он жену свою Зиниту. Умслопогаас отвечал, что любил бы ее больше, если бы она меньше любила его, она ревнива и вспыльчива и часто огорчает его.

После того как мы поспали немного, он вывел меня из хижины. И меня, и моих спутников угостили на славу, во время пира я беседовал с Зинитой и Галази Волком. Галази очень мне понравился. Хорошо в битве иметь такого человека за спиной, но сердце мое не лежало к Зините. Она была высока и красива, но глаза у нее были жестокие, вечно следящие за Умслопогаасом, моим питомцем. Я заметил, что тот, который ничего не боялся, по-видимому, боялся Зиниту. Я также ей не понравился, особенно когда она убедилась в дружеских чувствах Убийцы ко мне, она немедленно стала ревновать, как ревновала его к Галази, будь то в ее власти, она быстро избавилась бы от меня. Итак, сердце мое не лежало к Зините, но даже я не предчувствовал тех несчастий, причиной которых она стала.

У

тром я отвел в сторону Умслопогааса и сказал ему:

— Сын мой, вчера, когда ты еще не узнавал меня, ты дал мне поручение к королю Дингаану, если бы оно дошло до ушей короля, то навлекло бы смерть на тебя и весь народ твой. Дерево, стоящее одиноко в поле, думает, что величина его огромна и что нет тени, равной той, которую оно дает. Но на свете есть другие большие деревья. Ты подобен этому одинокому дереву, Умслопогаас, но верхние ветки того, кому я служу, толще твоего ствола, и под его тенью живут дровосеки, которые рубят слишком высоко выросшие деревья. Ты не можешь равняться с Дингааном, хотя, живя здесь одиноко в пустой стране, и кажешься огромным в своих собственных глазах и в глазах твоих приближенных. Умслопогаас, помни одно: Дингаан ненавидит тебя за те слова, которые ты велел дураку Мезило передать умершему Черному, он слыхал твой вызов и теперь мечтает погубить тебя. Меня прислал он сюда только для того, чтобы избавиться от моего присутствия, и, какой бы ответ я ни принес, конец будет один — ты вскоре увидишь у своих ворот целое войско!