Диспуты в Обществе Универсальной Гармонии никак не помогали делу. Краса и гордость общества — известный химик и член Академии Клод-Луи Бертолет — посчитал нужным выйти из его состава, публично объявив при этом само общество и его учения надувательством.
Прослушав больше половины курса Ф. Месмера и будучи допущен в залы для лечения, где я лично проводил наблюдения и эксперименты, я заявляю, что не нашел никакого основания для веры в существование целительного агента, названного Месмером животным магнетизмом; что считаю доктрину, которой нас учили на протяжении курса, несовместимой с хорошо установленными фактами устройства Вселенной и животной экономии; что не видел в спазмах и судорогах ничего, что нельзя было бы полностью приписать воображению, механическому воздействию на наиболее снабженные нервами участки тела и тому давно признанному закону имитации, когда животное, пусть непроизвольно, стремится подражать другому животному, которого видит… Я заявляю, наконец, что рассматриваю теорию животного магнетизма и практику, основанную на ней, как совершенные химеры.
С другой стороны, под заголовком «Дополнения к отчетам двух комиссий» выходит толстый том показаний очевидцев лечения. Врачами и пациентами описывается более сотни случаев успешных исцелений. Хотя многие истории не закончены (пациент все еще лечится и может, следовательно, сообщить лишь о частичном улучшении, а не о полном выздоровлении), диапазон болезней впечатляет. Так, исходя из приведенных симптомов, можно сделать вывод об успехах в лечении магнетизмом ожогов, кожных болезней, опухолей, ишиаса и лихорадки. Публикация данной книги свидетельствует об уровне доверия пациентов к Месмеру: несмотря на высокое положение в обществе, они не побоялись выставить все подробности своих заболеваний на всеобщее обозрение, даже и с учетом того, что во время лечения у них часто наблюдалась потливость, рвота или понос.
Одно из самых разумных промесмеристских произведений — «Размышления провинциала», анонимно написанный трактат, принадлежащий перу Жозефа-Мишеля-Антуана Сервана (1737–1807). В нем утверждается, что комиссия переоценила важность конвульсий, которые в провинции, кстати, наблюдались гораздо реже, чем в Париже. Другими словами, комиссии следовало бы сфокусироваться на феномене исцеления, а не на кризисах. Если уж им так не хотелось расспрашивать «избранных» пациентов д’Эслона — могли бы привлечь других, из низших сословий. Еще в нем напоминается читателям, что медицина не застрахована от ошибок; например, прививки запретили почти сразу, задолго до того, как установили их полезность. Другой провинциальный автор (Антуан Эсмонэн де Дампьер) для аргументации приводит эксперименты де Пюисегюра по магнетическому сну. Он обращает внимание на то, что первая комиссия все результаты Месмера объясняла через прикосновения оператора к субъекту, воображение и склонность пациентов к подражанию. В случае же Пюисегюра речь идет о введении в сомнамбулическое состояние на расстоянии, что, по мнению де Дампьера, отвергает идею о необходимости касаний, а воображение и подражание едва ли могли иметь место при месмеризации животных и младенцев.
Годы забвения
Можно с уверенностью сказать, 1784 год Месмер предпочел бы вычеркнуть из своей жизни. Мало того, что огласка как благоприятная, так и неблагоприятная, не показывала никаких признаков затихания и памфлеты продолжали появляться, как грибы после дождя, так еще и во время карнавала 1785 года один клоун нарядился доктором, уселся задом наперед на осла и начал совершать магнетические пассы в направлении идущих сзади людей, а те, в свою очередь, со смехом пародировали конвульсии.
Пришел черед Парижа навлечь на себя недовольство Месмера: по-видимому, опять наступил приступ депрессии, сопровождавшей все его неудачи. Он чувствовал, что парижане не достойны его; они не сумели обеспечить официальное признание ему и его великому открытию. Парижское общество, раздираемое на части разногласиями, постепенно заканчивало свое существование, и это тоже свидетельствовало о том, что с Парижем у Месмера все кончено. Пока Месмер ездил в Лион в августе 1784 (где он потерпел полный провал в месмеризации прусского принца Генри, предложившего себя в качестве скептически настроенного подопытного кролика), делами заправлял Бергассе и приглашал на некоторые собрания людей, не являющихся членами Общества. Вернувшись, Месмер обвинил Бергассе в нарушении секретности, предусмотренной договором. По мнению же Бергассе, пункт секретности существовал лишь временно, чтобы предотвратить чрезмерное распространение доктрины, и пока частные взносы не достигнут суммы, достаточной для оплаты услуг Месмера как преподавателя. Эта сумма была оговорена заранее и составляла десять тысяч луидоров или двести сорок тысяч ливров (для сравнения, слуга или сельский труженик могли заработать всего около сорока тысяч ливров в год). Было собрано даже больше денег, чем необходимо, поэтому Бергассе и решил, что секретность уже ни к чему. Бергассе и Корнманн рассматривали эту сумму в качестве платы за покупку теории, тогда как Месмер считал ее вознаграждением первооткрывателя, который к тому же сохраняет право собственника. Они поссорились, и несмотря на попытки примирить их, предпринятые другими членами Общества, оно распалось. Наиболее влиятельные члены бывшей Парижской академии, Бергассе, Корнманн и Жан-Жак д’Эпремесниль, сформировали фракцию, которая начала пропагандировать политическую форму месмеризма и проповедовать реформу общества согласно принципам естественной гармонии Руссо — революция была уже на подходе. Во фракцию принимались люди, зачастую не имевшие ничего общего с животным магнетизмом, но являвшиеся исключительно политиками, например, будущие лидеры жирондистов Этьен Клавьер и Антуан-Жозеф Горсас.
Бергассе и другим, таким, как Жак-Пьер Бриссо, удалось отыскать в месмеризме политический аспект по двум причинам. Во-первых, в противостоянии месмеризма официальной медицине и науке увидели модель сопротивления диктату авторитетов во всех сферах жизни (и действительно, Бриссо и его друг, лидер революционеров Жан-Поль Марат, чьи научные взгляды также не были официально признаны, считали академии игрушками в руках правительства тиранов). Во-вторых, месмеризм позволял подвести «научную» базу под их политические теории: гармония с универсальным магнетическим флюидом может восстановить здоровье не только человеческого тела, но и всего политического организма Франции. Бергассе открыто политизировал месмеризм в письме в народный Парламент, где он изложил просьбу о спонсорской поддержке исследований по животному магнетизму, дабы противостоять враждебности комиссий. В то время как месмеровские студенты пытались добиться разрешения мастера на публикацию его секретов (не то, чтобы у Месмера и правда были секреты, но он думал, будто они есть), один из отколовшихся членов общества самостоятельно решил издать основные положения учения. Это был доктор Колэ де Воморель, а книга называлась «Афоризмы месью Месмера… в 344 параграфах». В предисловии де Воморель цинично выражает надежду на то, что преданный делу распространения своего учения Месмер не обидится на него за подобное самоуправство.
Предмет наиболее важного диспута между различными ответвлениями месмеристов станет понятен нам только после прочтения следующей главы. Здесь достаточно сказать, что разновидность месмеризма, которую применяли в провинции, очень отличалась от собственно месмеровской методики. Его детище выросло и начало жить своей жизнью. Лионское общество, например, возглавлял настоящий оккультист Жан-Батист Виллермоз. Во время своего визита Месмер не нашел общего языка с Виллермозом, который был розенкрейцером, франкмасоном, мартинистом и главой культовой магической ложи. Не все провинциальные общества были в руках оккультистов, однако большинство из них находило более приемлемым психологический, нематериалистический магнетизм, проповедуемый маркизом де Пюисегюром. Месмеру не оставалось ничего другого, кроме как обижаться на страны, говорящие на родном для него немецком языке, когда те предпочитали месмеризм в трактовке Пюисегюра, а не его собственной. В Германии месмеризм ввел Иоганн Каспар Лаватер (Месмер встретится с ним в 1787 году). А не далее как в 1787 и 1789 годах профессор Эберхард Гмелин опубликует две большие книги по магнетизму, ни разу даже не упомянув имени Месмера.
