Существует множество данных, что терапия по методу свободных ассоциаций предполагает создание повествования, несмотря на то что как врачи, так и пациенты могут ошибаться в отношении исторической правды этого повествования. Я не отрицаю, что повествование может иметь терапевтическую ценность, но это не делает его правдивым. Терапевтическая ценность здесь важнее исторической точности — чего не скажешь, говоря о судебном контексте. Терапевтический эффект обязан тому, что метод дает пациенту эмоциональную разрядку и построенные образы могут указывать на существенные факторы в психологической структуре личности.

Ясно также, что собственное предвзятое мнение врача может часто доминировать при осмыслении повествования. Например, врач может предположить, что симптом (скажем, низкая самооценка) является указанием на воспоминание о насилии в детстве, и затем направлять лечение в русле этого предположения. Все мы знаем, насколько ненадежны сновидения, и все-таки в терапевтическом контексте даже сновидения часто принимаются за воспоминания. Как только врач сообщил свои подозрения насчет такого «воспоминания» своему клиенту, они начинают работать вместе, воссоздавая шаг за шагом ситуацию, которая принимается теперь вместе с новым зигзагом за исторически достоверную. Тесная связь между врачом и клиентом или зависимость последнего от первого только помогают сделать повествование более убедительным Оба вкладывают свою душу в рассказ, в его истинность. Это случается не только со случаями насилия в детстве, но также и во многих случаях патологии типа множественного личностного расстройства: методы психологического внушения здесь очень похожи. Многие жертвы MPD не проявляют никаких симптомов до начала терапии; только после некоторого времени лечения они начинают переключаться с младенческого поведения на дьявольское, с мужского на женское, с поведения старого человека на поведение молодого. Верящий в реальность MPD врач будет утверждать, что его пациент должен был фактически проявлять симптомы патологии и до терапии, но поскольку alter ego и реальная личность не склонны помнить друг о друге, то он попросту не помнит своих симптомов. Противоположное объяснение состоит в том, что сама терапия действительно создает MPD.

Как если бы всего этого было мало, чтобы бросить тень на использование гипноза для восстановления памяти, так еще и тесты показывают, что загипнотизированный объект может лгать — рассказывать преднамеренную ложь. Правда, некоторые, хотя и немногие исследователи по этому поводу думают, что если объект лжет, то он не был достаточно загипнотизирован. Случай Миранды Даунес в Австралии 1987 года вошел в историю, когда главный подозреваемый Эрнест Книб (который позже был осужден за убийство) появился на телевидении и описал, как бы он себя вел, окажись он на месте убийцы Миранды. Телепрограмма даже устроила ему сеанс гипноза. И на протяжении сеанса Книб продолжал врать, притворяясь, что он видит других возможных подозреваемых на пляже, куда Даунес была привезена на джипе, изнасилована и утоплена. Полностью или не полностью был загипнотизирован Книб, но правда в том, что сеанс гипноза отнюдь не обязательно подрывает механизмы самозащиты.

Гипноз обычно считается столбовой дорогой для уточнения и восстановления воспоминаний, и при этом игнорируется факт, что память может быть усилена без гипноза. Пациент под гипнозом якобы расстается со всякой предосторожностью (такое предположение принимает Герберт Лом в фильме «Седьмая вуаль»), расстается со всем тем, что может помешать ему что-то вспомнить. Но, увы, нет никаких реальных причин предполагать точное и определенное восстановление памяти даже под гипнозом. А фактически именно псевдопамять гораздо более эффективно создается под гипнозом вследствие усиленной внушаемости объекта. Чувствительный к малейшим нюансам вопросов гипнотизера, он ревностно отвечает именно в том ключе, который удовлетворяет неявным запросам последнего. Уверенность человека в воспоминаниях увеличивается, когда он находится под гипнозом, но уверенность не значит надежность. Именно так и возникает это заблуждение с воспоминанием о прежних воплощениях: уверенность объекта в создаваемом образе заражает самого гипнотизера, и стряпается реинкарнационное повествование. Ну, все это должно бросить тень на использование гипноза при помощи в расследовании, уж по крайней мере если не при допросе свидетелей, то при допросе подозреваемых точно. В действительности гипноз сейчас редко используется при допросе подозреваемых именно по указанным причинам. Предположительно, одна из главных причин судебных ограничений в Америке такова, что гипнотические воспоминания уже задолго до того признавались неточными. Могут быть, однако, экстраординарные случаи, когда гипноз все-таки привлекается для расследования. Предположим, что у подзащитного нарушено чувство реальности (вследствие ли умственной заторможенности или эмоционального перевозбуждения), что он не может сам выстроить линию защиты; быть может, тогда сведения, полученные под гипнозом, следует принять к рассмотрению. Другой случай, когда гипноз может юридически применяться для освежения памяти, — это если выгоды перевешивают неблагоприятные эффекты искажения воспоминаний или когда человеческая жизнь в опасности, как при похищении детей. Но даже при этом веру в силу гипноза надо принимать с долей сомнения. Он должен скорее давать полиции конец нити, чем служить благой вестью; «факты» требуют двойной проверки. А чтобы избежать конфабуляции, гипнотизер должен знать как можно меньше о предполагаемом преступлении — только то, что необходимо для проведения осмысленного сеанса.

Возможно, что некоторые читатели знакомы с одной из нескольких книг о деле Джорджа Франклина или видели фильм.

Может быть, здесь привлекался гипноз, а может быть, нет, но ясно одно — это тот самый случай, на котором хорошо видна опасность восстановления памяти в рамках судопроизводства.

В сентябре 1969 года пропала восьмилетняя Сюзан Нейсон, выполняя какое-то домашнее поручение по дороге в Фостер-Сити, штат Калифорния. Через три месяца был случайно обнаружен ее разложившийся труп. Полиция предприняла основательное расследование, но ни один подозреваемый не был найден и обвинен.

Двадцать лет спустя, в ноябре 1989 года, Эйлин Франклин Липстер пришла в полицию и сказала, что она внезапно вспомнила, что это ее отец, Джордж Франклин, убил ее подругу Сюзан Нейсон. Она вспомнила, как находилась вместе с Сюзан и своим отцом в микроавтобусе «фольксваген» и ее отец произвел с Сюзан половой акт, после чего забил ее до смерти камнем. Полиция быстро выяснила, что ее отец имел буйный нрав и наклонности педофила, которые поощрялись в его семье, в частности, нянями. У него была громадная коллекция детской порнографии. И члены семьи в самом деле недоумевали, как это до сих пор он не стал убийцей.

Против Джорджа Франклина возбудили дело, которое привлекло огромное внимание. Это был потрясающий процесс, в котором свидетельства психологов и психиатров играли такую же большую роль, как и фактических свидетелей (как и в деле Гуфе в девятнадцатом веке во Франции). Главной психологической повесткой дня было недоумение по поводу того, можно ли забыть о таком событии. Вещи легко забываются на двадцать лет, а потом вдруг вспоминаются, но это чаще всего тривиальные вещи типа, какого цвета были занавески в спальне во времена детства. Однако в случаях крайней диссоциации можно забыть и главные травмирующие события. Возможно, это и случилось с Эйлин.

Травмирующие события обычно вытесняются, если они повторяются, — скажем, постоянное надругательство одного из близких родственников, — однако так не бывает, если событие происходило всего раз в жизни, как в случае убийства, засвидетельствованного Эйлин. Таким образом, вытеснение у Эйлин было необычным, но не невозможным. Однако вытесненные воспоминания оказывают также воздействие на поведение, а Эйлин сохранила с отцом хорошие отношения и даже путешествовала с ним в том же микроавтобусе, не испытывая никакого отвращения. Дальнейшие сомнения мог бы породить и факт, что она была далеко не убедительной свидетельницей. В частности она продолжала менять свой рассказ о тех событиях двадцатилетней давности. Сначала она сказала, что была загипнотизирована гипнологом, потом отрицала, что прибегала к гипнозу. Не захотела ли она теперь отомстить отцу за пьяные сексуальные надругательства в детстве и не была ли она предупреждена, что гипнотические свидетельства не принимаются в Калифорнийском суде? В конце концов, стоит отметить, что она не привела никаких новых фактов; ее история не состояла ни из чего другого, кроме того, о чем она могла бы просто прочесть в газетах. И все-таки она свидетельствовала в суде, присяжные поверили ей, а ее отец был обвинен в предумышленном убийстве. Апелляционный суд также поддержал обвинение. Тем ни менее, здесь есть, о чем поразмыслить. Лгала ли Эйлин? Или была «честным лжецом» — тем, кто искренне верит в точность своего воспоминания, несмотря на то, что оно сконструировано? Нет никаких сомнений, что Джордж Франклин был неприятным типом; он мог бы быть даже и убийцей, — однако есть причины сомневаться в свидетельстве Эйлин.