На этой стадии книги моя позиция ясна, поскольку я отнес себя в десятой главе к лагерю сторонников состояния и уже пару раз назвал «гипнотическими империалистами» тех людей, которые необдуманно применяют термин «гипнотизм» к любому трансу вообще. Конечно, селективность внимания не прекращается никогда — ведь наш сенсорный аппарат создан для того, чтобы фильтровать информацию, а не воспринимать все подряд, — но это вовсе не значит, что мы загипнотизированы. Тем не менее в этой главе я намерен рассмотреть ряд вопросов, которые более или менее близко примыкают к гипнозу и сконцентрированы на следующем: можем ли мы позволить убедить себя против своей воли и может ли кто-нибудь при помощи гипноза сделать это? Некоторые американские службы в 1950-х и 1960-х годах, по всей видимости, считали, что может; и они вкачивали огромные деньги в нелепые исследования по созданию супершпиона. Но прежде чем обратиться к этому щекотливому эпизоду американской истории, рассмотрим сначала менее экстраординарные случаи попыток контролирования умов.

В своей книге «Пробуждение: преодоление препятствий на пути к человеческому потенциалу» (1986) Чарлз Тарт выделил фразу «всеобщий транс». Он утверждает, что этот транс есть наше нормальное состояние сознания, поскольку все мы загипнотизированы нашей культурой. Данная книга — это удавшаяся попытка актуализировать идеи влиятельного русского мистика Георгия Ивановича Гурджиева (1866–1949), который уверенно провозгласил, что все мы «скорее, малоинтересные модели одушевленных автоматов». Главный момент учения Гурджиева, вообще всех мистических учений — это пробуждение из указанного состояния квази-сна. Автомат лишен и свободной воли, и реального выбора, и ему даже нельзя приказать что-нибудь сделать. Он не действует, но просто реагирует на входящие стимулы. В этом состоянии мы меньше, чем весь человек.

Идея культурного гипнотизма — гипноидальной нереальности так называемой реальной жизни — хорошо показана в фильме Ларса фон Триера «Европа» (1991). Фильм начинается с гипнотического голоса: «Когда вы услышите мой голос, вы проникаете в Европу. Я сосчитаю до десяти, и на счет «десять» вы окажетесь в Европе». Следует стандартная техника релаксации, когда последовательно расслабляются части тела, и это сопровождается монотонным показом бесконечно бегущего перед взором железнодорожного полотна. Монотонный голос возобновляется несколько раз по ходу фильма. «Европа» оказывается Германией сразу после Второй мировой войны — время вероломства и неопределенности, созревшее для обвинения в нереальности, ощущение которой фон Трир старается достигнуть, используя гипнотическое обрамление. Черно-белые съемки, за исключением отдельных моментов, где герои фильма достигают некоторого накала эмоций, еще больше усугубляют ощущение нереальности.

Хотя мне вполне симпатичны идеи Гурджиева с этим упором на необходимость пробуждения, но мне совсем не симпатично высказывание Тарта, что мы все находимся в перманентном гипнотическом трансе. Если мы сейчас уже в гипнотическом трансе, тогда в чем мы окажемся, если нас кто-нибудь загипнотизирует? Неужели это состояние ничем не отличается от нашего повседневного, обыденного состояния? Тарт должен был бы первым признать, что гипнотический транс — это нечто другое, что он указывает на некоторые отличия, включающие преходящую природу гипнотического транса, и что в него вступают по собственной воле, в то время как всеобщий транс более или менее насильно навязывается нам вместе с нашим воспитанием, когда мы настраиваемся на окружающую культуру. Тем не менее он считает, что есть достаточное сходство для того, чтобы назвать всеобщий транс формой гипноза.

Оставив эту полемику в стороне, потому что она могла бы в конце концов превратиться в пререкания по поводу употребления слов, я хотел бы заняться центральным пунктом концепции Тарта, когда он описывает наше пребывание в перманентном трансе. Мы всегда были и постоянно находимся в неком пассивном состоянии, когда нами манипулируют окружающие нас авторитеты. Мы сохраняем контроль над своей жизнью, однако далеко не во всех аспектах. Газеты рассказывают нам, что думать; возможный смех по телевизору подстегивает наш смех. Репортеры призывают нас к наименьшему общему знаменателю и поощряют нашу принадлежность к стаду. Пропаганда всех видов бомбардирует нас, особенно во времена войны: кто-то сказал, что первой жертвой на войне становится правда. Сегодня политики широко используют телевидение и другие средства массовой информации, чтобы представить свою политику в наилучшем свете. Государство и церковь применяют всевозможные формы идеологической обработки, чтобы увековечить кажущийся им правильным на данный момент набор взглядов. Один из главных способов утраты контроля — это наше следование рекламе. Бесчисленные тесты показали, что реклама действует, и в одной Америке на нее ежегодно тратится 200 миллиардов долларов. Когда мы заходим в магазин, мы уже не вполне свободные покупатели: мы покупаем то, что хотят рекламодатели и производители упаковки.

У всех этих техник — пропаганды, рекламы и прочего — общее то, что они апеллируют к нашим эмоциям. Нам нравится думать, будто мы рациональные создания, которые взвешенно рассматривают вопрос и приходят к осмысленному мнению. Рекламодатели хорошо знают, что это не так. Луис Ческин, глава чикагской исследовательской организации, который занимался в 1950-х годах изучением торговли, сказал:

Так, Ческин говорит, что реклама заботится не только о запоминании названия фирмы. Рекламодатель поместил бы на постер или экран только название фирмы без всяких картинок и периферических эффектов, если бы пытался взывать к образованным представителям общества, которые говорят: «Нам не нужен весь этот гвалт!» И это приятное ощущение собственной важности у интеллектуалов ассоциировалось бы с покупаемым товаром. Так что даже эта разновидность рекламы использует ту же самую технику апелляции к бессознательным мотивам. Мы хотим почувствовать себя изощренными и остроумными, и нас подводят к мысли, что употребление кофе определенной марки поможет нам это сделать. Именно эта марка кофе рекламируется на фоне музыки, которая уносит нас в безмятежные дни молодости. И так далее: все очень прозрачно, как и для чего все это делается, однако прозрачность эта не лишает рекламу потенциальной силы; точно так же испытуемый в легком трансе находится в двойственном положении — понимает, что это все внушения оператора, и тем не менее все равно соглашается с ними.

Рекламодатели хорошо знают, как подцепить наши подсознательные мотивы, нашу беззащитность и скрытую неуверенность, чтобы заставить нас покупать товары своих клиентов. Даже дети рассматриваются как «подрастающие потребители» и, таким образом, как полноправные мишени рекламных компаний. Им приходится нацеливаться на подсознание, потому что опросы показывают все снова и снова, что мы не понимаем нашего осознанного мышления или даже зачастую лжем. Например, пивоваренный завод опрашивал своих потребителей, какой сорт пива они предпочитают: светлое или классическое. Подавляющее большинство опрошенных высказались за светлое пиво, несмотря на то, что завод продавал в девять раз больше классического сорта. В другом опросе людей спрашивали, любят ли они селедку, и большинство отвечало: не любят, тогда как на деле оказалось, что больше трети опрошенных людей вообще никогда не пробовали селедки.