Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

ПРОВАЛ ОПЕРАЦИИ

 От неожиданности В., сняв шляпу и держа ее на отлете, нырнул под паранджу Котеночка, чтобы изобразить влюбленную парочку, как и полагается действовать в таких случаях революционерам, подпольщикам и разведчикам “Мосада”. Я., спускаясь по ступеням, увидел разъяренного турка, несущегося через дорогу с метлой наперевес на защиту неизвестной ему мусульманки, чьи честь и достоинство так нагло попирались на его глазах этим вконец оборзевшим русским охранником. Я. ринулся наперерез, но турок, перехватив метлу в правую руку, левой нанес ему оглушительный удар в ухо, от которого все поплыло в глазах Я., и ему стали чудиться голоса – сначала крик на иврите “шекель-ва-хэци”, потом русский мат, а позже турецкое бульканье и отрывистый немецкий пунктир. Откуда это вавилонское столпотворение, пытался сквозь шум в голове понять он. С матом, положим, понятно – это он сам, Я., приходит в себя. Бульканье и пунктир – это турок оправдывается перед обступившими их австрийцами. Но откуда здесь этот рыночный иврит? А-а, это, должно быть, семантическое отражение сильного удара в ухо, догадывается он. В его мыслях повергнутого интеллектуала-аналитика одна неточность, – это не просто австрийцы собрались вокруг них, они-то как раз поспешили отойти подальше от этих иностранцев, у которых и другого языка-то нет, кроме как материться по-русски и бить друг друга в ухо. Это наряд проезжавшей мимо полиции оказался на месте происшествия, как нельзя более кстати для поддержания австрийского правопорядка и совсем некстати как для турка, так и для агентов “Мосада”.

  Еще тогда, когда Я. ринулся наперерез турку, Баронесса, со своего места увидевшая первой приближающийся полицейский патруль, махнула рукой, чтобы А. и как раз подошедший к нему со своими урно-мусорными указаниями полковник Б. убрались побыстрее и подальше с места разворачивающегося скандала. Захваченный врасплох, полковник Б. не придумал ничего лучше, как бросить на дорогу пакет с мусором, который не преминул опорожниться на улицу города Линца своим малопристойным содержанием, не подходящим не только ни одной из центральных улиц этого города, но и ни одной австрийской улице, на которой проживают ее коренные граждане. Он схватил за руку ничего не понимающего А., которому тирольская шляпа с пером закрывала обзор, и, еще больше разбрасывая мусор по проезжей части, потащил в направлении парка через дорогу прямо под колеса еще одного белого полицейского “Фольксвагена”. Тем временем учительница музыки нырнула в здание Центра и исчезла в нем вместе с мальчиком и контрабасом.

  Баронесса сопровождала Я. на “скорой помощи” в местную больницу, а оставшиеся участники скандала были доставлены в ближайший участок на полицейских машинах.

  Вот и предстала Котеночек перед австрийскими следователями, но Боже, в каком виде! Ее черный наряд скрывал ее сверху донизу от глаз следователей, которые, соблюдая приличия, даже не предложили ей снять паранджу, не говоря уж обо всем остальном, что было весьма кстати, так как позволяло скрыть, как горят у нее от стыда щеки и сбритый треугольник. Они только попросили предъявить документы. Из предъявленных В. и Котеночком фальшивых паспортов явствовало, что они граждане Австрии Райнер и Анна Витковски. Граждане Австрии не владели немецким, номера паспортов, введенные в компьютер, показали, что Анна убита более сорока лет назад, а Райнер является не ее мужем, как объяснили эти двое, а братом, отбывающим пожизненное заключение в венской тюрьме за убийство своей сестры Анны и их общих родителей. А. и Б. и паспортов предъявлять не стали, и полковник, чувствуя, что время работает против них и вот-вот появится пресса, заявил, что больше они ни слова не скажут, и попросил немедленно вызвать представителей посольства Еврейского Государства. Старший следователь с пониманием кивнул головой.

  Атмосфера в посольстве, куда они вскоре были доставлены, была напряженной. Министерство Иностранных Дел и “Мосад” – в принципе одна и та же организация, но необходимость создавать громкие должности для политиков привела к тому, что у организации две головы, а двум головам на одном теле, собственно, и делать больше нечего, как ссориться друг с другом. Посол в Вене, как назло, был креатурой Головы Иностранных Дел. Особое раздражение вызвали у него их фальшивые паспорта.

  – У нас, как всегда, не было времени на подготовку, – оправдывался полковник Б. – Нужно было действовать быстро, пока эти экспериментаторы не превратили нормального сионо-сионистского сверхчеловечка в какого-нибудь австрийского монстра. А в Австрии мы никого не знаем, кроме героев романов госпожи Е. Уж не прикажете ли мне, – начал тоже раздражаться Б., – выписать себе паспорт на имя Вольфганга Амадея Моцарта, а им (Б. кивнул в сторону В. и Котеночка) на имя Роберта и Клары Шуман. (Хорошо еще, что им не попалась Баронесса с ее запасным паспортом на имя Софи фон Пахофен).

  Они бы еще долго могли так препираться, ведь эти препирательства составляют 90 процентов внутриведомственной и междуведомственной деятельности любых государственных учреждений, а еврейские госслужащие к тому же многословны и убедительны, так что этот процент легко может подняться даже до 91. Тем не менее Организация у них одна и Государство одно, и вот уже четверка неудачников поднялась на борт самолета Вена – Тель-Авив раньше других пассажиров. Чтобы сохранить то немногое, что осталось от их инкогнито, их размещают одних в бизнес-классе. Когда самолет взлетает, полковник Б. не заказывает шампанского. Когда он разливает по маленьким рюмочкам водку “Русский стандарт”, рука его дрожит от досады.

ЕДИНОБОРСТВО В ЛИНЦЕ

 Тем временем Баронесса, убедившись, что ничего особенного с Я. не произошло (такие и даже более сильные акустические удары они получают, проходя по рынку Кармель, не в одно, а в оба уха), оставила Я. на попечение медицинского персонала, а сама отправилась назад к зданию Центра изучения Сверхчеловека. В Центре она скажет, что вернулась потому, что забыла кошелек в раздевалке. Конечно, кошелек в такой стране, как Австрия, мог бы спокойно дожидаться ее до утра и был бы сохранен даже надежнее, чем в Австрийском Государственном Банке, но в кошельке находится трамвайный проездной билет, а она не намерена тратить впустую ни единого цента.

  Этот разработанный Баронессой план ей не понадобился, по ступеням парадного входа Центра спускалась пианистка все с тем же контрабасом на спине и подпоясанным мальчиком в японском костюмчике, которого она держала за руку. Баронесса с неприязнью подумала, что контрабас наверняка расстроен от такого обращения и служит исключительно для передвижения с ним в переполненном трамвае для внушения ребенку привычки третирования серой людской массы. Наступал решительный момент. Сионо-сионистская пума из Герцлии-Флавии – против австрийской, в полосах из белых и черных клавиш, что делает ее скорее тигрицей, чем пумой. Баронесса отдает себе отчет, что дело здесь не только в ребенке, она должна заодно произвести расчет на месте с той, которая захватила не без помощи госпожи Е. воображение мужчин из ее салона, а один из этих мужчин даже приходится ей мужем. Что находится в папке для нот, которая тоже висит на учительнице? Женщины вообще склонны навешивать на себя кучу всякой дряни, думает с неодобрением Баронесса, напрочь лишенная такой склонности. Раньше они носили на себе кольца, ожерелья, замысловатые шляпы, веера. Теперь груз, который они носят на себе, отражает идущий вовсю процесс нивелирования женщины. Говорят, они даже вводят себе тестостерон, чтобы испытать блаженное чувство мужской агрессии. От тестостерона, слышала она, у них нечто, должное иметь размер ноготка мизинца, вырастает до размеров среднего пальца. Баронесса брезгливо ежится. Я. рассказывал ей, что в Нью-Йорке он видел, как шла по 5-й авеню группа из трех мужчин и одной женщины. Все ростом от 190 сантиметров до двух метров (Баронесса завистливо сглотнула слюну, с ее 160-ю ей непросто будет справиться с рослой учительницей). Вся группа – в формальных строгих костюмах, полы мужских пиджаков и волосы женщины развевает нью-йоркский ветер, мужчины все налегке, а на плече женщины – дамская сумочка, а поверх нее law-pad, размерами напоминающий нотную папку, но содержащий бумаги, относящиеся наверняка к деньгам и преступлениям, а не к музыке. Эту сумку и папку она непрерывно поправляла, и именно это, рассказывал Я., придавало сцене их движения по улице такой законченный, почти кинематографический характер. Женщины-художницы аналогичным способом таскают на себе мольберт и сумочку, а вид жриц музыкального искусства вообще внушает ужас. Если бы тротуары в городах были шире, пианистки наверняка волочили бы за собой рояль на поводке. В нотной папке учительницы теперь, наверное, не платье, а тот кухонный нож, который она, ожесточенная изнасилованием и побоями юного арийца, оставленная в недоумении нерешительным еврейским полковником, возможно, испытает на сей раз уже не на себе, думает Баронесса. Тошноту ощущает она и при мысли о железных пальцах пианистки, смыкающихся на ее шее.

69
{"b":"250943","o":1}