В придачу (или в подарок?) к дому Я. и Баронесса получают тревоги и восторги первопоселенцев. Холм, ближневосточный баланс жизни которого исчерпывается, кажется, цикадами и едящими их ящерицами, переживает нашествие: вот бульдозеры, вот строители, вот трубы (поменьше – для воды, побольше – для того, во что ее превратят люди).

  В выходные дни будущие поселенцы приезжают на местность. Сидя, как бедуины, на корточках, они озирают с соседнего холма произошедшие за время их отсутствия перемены. В субботнем бездействии томится пара бульдозеров, труб нет, их в спешке зарыли в землю, иначе они уползут за выходные в соседние деревни, куда ушли и рабочие. Нет и цикад с ящерицами. Нечего им делать на развороченной земле, они перенесли свое соревнование на резервную спортивную площадку – соседний холм, на котором теперь много пыли, но, по крайней мере, нет ни бульдозеров, ни труб, ни рабочих, ни видавшего виды строительного подрядчика, который, по-видимому, всю эту суматоху устроил. Их новое (какое там новое!) спортивное поле меньше по площади, а значит, игра пойдет живее. Точнее – живее для ящериц и мертвее для цикад. Сделаем пару фотографий для будущей саги: одна – строительный холм в компании других холмов и запыленной рощи, другая – первопоселенцы на их фоне.

  Пройдут еще четыре года проволочек, опасений полного развала, денежных неразберих и опостылевших съемных квартир, прежде чем они проведут свою первую ночь на полу нового дома.

  Этому дому был задан только контур. Все остальное они придумали сами. Баронесса объявила Я. принципы построения кухни, она использовала знания, добытые ею в первоначальный период их обустройства в стране в чужих домах с помощью жестких скотчей, металлизированных мочалок, хлопчатобумажных тканей и разнообразных моющих средств производства местной фирмы “Сано”. Я., испортив несколько листов писчей бумаги, представил Баронессе проект их новой кухни и в одной из ее ниш дорисовал маленькую вазочку с маленькими цветами. Когда настоящую зеленую стеклянную вазочку с искусственными цветками они ставили на предназначенное для нее карандашным рисунком место в готовой кухне, сверкавшей новизной мрамора, стеклом и металлом электроприборов, их веселью не было предела: все делается именно так, как они задумали. Они всесильны. Это они выбрали венецианские шторы для окна и поставили в кухню итальянский столик с выдвижными крыльями. Это они привезли в салоне машины стулья с металлическими спинками, цвет которых подходил под общий оливковый тон кухни. Один не поместившийся стул пришлось везти на крыше. И плиты пола, на который они поставили столик в кухне, тоже нашли они, объездив пыльные склады старых промышленных зон Еврейского Государства, на которых не высятся стеклянные башни.

  Не собирается ли она на ночь свернуться калачиком в кухонной раковине, спрашивает Я. жену. Этой первой ночью в своем новом доме они будут почти одни на холме, где домики без единого зеленого пятнышка стоят среди разворошенной и еще не везде разровненной земли, еще замусоренной неубранными остатками строительной деятельности. Пыльными прыщами на обширной лысине холма стоят невзрачные домики днем под летним солнцем.

  Даже электричества еще нет, но ночью, если сесть на порог, светит луна, блестят звезды, звенит тишина.

  В пустом доме они раскладывают походные матрасы. Нет еще ни портьеры, ни картины над изголовьем. Решительно некому наблюдать за ними. Любовь и недвижимость правят миром.

  Когда они сажают первые кусты, разбивая сад у дома, он впервые называет ее Баронессой.

  Лагерь Вечного Мира выполняет свои обещания. Он не отступает от принципов свободного рынка в экономике. По телевизору об экономике вообще не спорят. А когда речь заходит о неимущих, ритуальной яростью борьбы за их права и процветание кипят все, кому посчастливилось прокричать о своей страсти к социальной справедливости с телевизионного экрана.

  Мирный Процесс развивается с ошеломляющей быстротой. С такой же быстротой разворачивается спор между двумя лагерями. Я. удивляет корректность спорщиков в повседневной жизни, на работе. Кажется, желание дружески похлопать друг друга по плечу в конце спора – важнее самого спора.

  Если не считать продолжающегося террора, поначалу все идет хорошо. Подписываются соглашения, пожимаются руки. Когда прямолинейный  Солдат пожимает руку улыбчивому Доброму Дедушке, все замирают. Глядя на Солдата, все просто уверены, он сейчас уйдет на несколько минут со сцены, а вернется уже с пустым рукавом пиджака, заправленным в карман.

  – Не считая террора???! – вопрошают Патриоты. – Тогда во имя чего все это?

  – Но нужно же как-то выйти из заколдованного круга, – отвечают Сторонники Мира, – Соседи тоже живут не в вакууме, их все, все мировое сообщество, все прогрессивное человечество, все люди доброй воли убеждают, уговаривают. Рухнул Коммунизм, весь мир движется теперь вперед без помех. Неужели мы одни останемся в этой вечной ссоре и склоке?

  “Заря Востока” – называется книга, которую написал Вечно Великий – вечный конкурент и соратник Солдата. Нет, он не глуп, как мы с вами, чтобы предрекать и верить, он велик, чтобы созидать и воплощать задуманное.  Я. любит Вечно Великого. Логика его рассуждений, широта его планов завораживают Я., как впоследствии заворожат его тексты Елинек. За словами Вечно Великого стоят реальные дела. Его называли опасным маньяком, когда на неспортивных плечах он волок в Еврейское Государство Большую Бомбу.

  – Увы, – скажет Я. через несколько лет, – повозка жизни так тяжела, что и Вечно Великому так же невозможно вытащить ее из болота, как и простому извозчику и его жалкой кляче. А вот главный герой книги “Заря Востока”, Новый Ближний Восток, – это реальность, никакому сомнению не подлежащая – дня не проходит, чтобы он не устроил самому себе новой пакости.

  Но пока – в свежем предрассветном тумане, обтекающем сосны в ложбинах леса Бен-Шемен, в испарениях гостиниц на тель-авивской набережной, даже в осыпающейся штукатурке ушедшей тель-авивской молодости – всюду дотошный биолог найдет бациллы неистребимого оптимизма.

   Террор не прекращается. В терроре есть своя мода. Неделями в газетах повторяются снимки людей с ножами в спине. В моде всегда есть свои экстремисты, один такой приходит на страницы газет с топором. Хлоп! Мода меняется. Уже показывают по телевизору обгоревшие после взрыва автобусы и людей в резиновых перчатках, собирающих по частям то, что было Сторонником Мира или Горячим Патриотом. Хлоп! Смена моды. Теперь - неделя выстрелов на дорогах.

  Среди тех, кого показывают идущими рядом с раненными на носилках, мелькают на мгновение полубезумные глаза того, кого самые горячие из Горячих Патриотов назовут Святым Барухом после того, как он разрядит свой автомат в молящихся мусульман в усыпальнице Авраама и Сарры. И опять удивляется Я. кажущемуся равнодушию окружающих. Через десять минут молчания после сообщения об очередном теракте они опять шутят как ни в чем не бывало. Пару раз он заговаривает об этом с окружающими. Лишь на несколько секунд открывается для него бушующее внутри пламя, после чего дверца тигля снова захлопывается и очередная шутка возвращает Я. к будничным мелочам. Однажды на работе Я. трясется в грузовом отсеке фургона вместе с пожилым йеменским евреем.

  – В Йемене они нас притесняли, а здесь их пальцем не тронь. Стоило приезжать сюда, – бурчит он. Я. догадывается, что он произносит эту фразу уже не в первый раз.

  – Они нас просто дурачат, берут то, что вы им даете, и даже пальцем не пошевелят, чтобы прекратить убийства, – говорят Горячие Патриоты.

  Б. вспоминает историю, рассказанную сбежавшим на Запад кремлевским служащим. В 20-х или 30-х годах британские социалисты, сочувствовавшие Советской Империи, охотно шли на концессии, – англичане доставляли оборудование и помогали строить завод. Затем на заводе вспыхивала забастовка, завод будто бы разорялся, оборудование оставалось на месте. “У нас государство рабочих”, – разводили руками большевики на вопросы британцев. Члены Политбюро просто покатывались от смеха, слушая очередную историю в этом роде. А товарищ Бухарин, даже предложил назначить английского премьера секретарем обкома где-нибудь в провинции Большевистской Империи.