– За вашу и нашу мудрость! – предлагает он тост.

  – Погоди, – говорит ему Я., – ты забыл, здесь есть еще один пункт.

  – Протокол 5. Футурологический прогноз.

  Все наши многовековые попытки предложить себя англосаксам потерпели фиаско из-за их удручающей непонятливости и глупейшего предубеждения о святости свободы. Даже отбив нас у бошей, они снова ушли, оставив нас на произвол судьбы. Коварный, ненадежный англосакс! Свята не свобода, святы искренняя вера, кипучая страсть и горячий темперамент, чье пламя способно поджечь даже автомобили на улицах! Так и быть – мы найдем себе того, кто сполна обладает этими качествами, того, кто нас уже никогда не покинет. Нам кажется, мы его уже нашли! Ты еще пожалеешь о своей слепоте!

  Я. выглядит удрученным.

  – Черт-те что, говорит он.

  – В чем дело? – спрашивает Б.

  – Мы опять бедными родственниками стоим у подножия Европы и вымаливаем ее любовь. Или муравьиной толпою штурмуем ее неприступные стены, оставляя под ними тысячи торчащих кверху лапок. Это не эстетично.

  – А что эстетично? – спрашивает Б.

  – Мы должны взойти на гору Синайскую, подняться выше Европы и с этой заоблачной высоты обратиться к ней со страстной проповедью.

  – И что сказать?

  – Сыны света, краса и гордость рода людского, Великая Европа, славный Остров Пингвинов! Вспомните славу свою! Вспомни ты, Остров, как горела на костре святая Жанна во имя твое! Как сыны твои рушили статуи иудейских царей на Храме твоем, приняв их за каменные копии собственных ненавистных тиранов!  Будь достоин предков своих. Отринь презренный соблазн колониализма, змеей заползший в дом твой. Возглавь нас, как в дни, когда князь твой – Наполеон, нес свободу народам, воспетый самим Бетховеном. Метания Эммы, наивная кротость Шарля Бовари разве чужды нам? Ничего не принадлежащего нам – нам не нужно! Когда вы поймете нас наконец?

  – И это ты называешь проповедью? – спросил Б. с брезгливой гримасой.

  – Да, неубедительно, – согласился Я. – А что бы ты им сказал?

  Б. задумался.

  – Ничего, – ответил он наконец.

  Отношение членов Кнессета к находящейся на подъеме в то время моде на стартапы вначале было настороженно-скептическим. Слухи о высоких заработках и опциях несколько нервировали их. Однако они никак не решались прыгнуть в омут новизны из немного проржавевших, но стабильных фирм, внутреннее устройство которых не так уж разительно отличалось от привычных гигантов промышленности Российской Империи большевистского периода (там было гораздо больше женщин, со вздохом заметил по этому поводу Б.).

  Все сдвинулось с известием о продаже этого чертового стартапа “ХХХ” за миллиарды долларов. Опции его сотрудников обернулись, по слухам, миллионами в банке, сами сотрудники на вопросы об этом отвечали неоднозначно, но с несомненным достоинством. В Герцлии-Флавии, так упорно искавшей нефть и находившей лишь верблюжьи лепешки и неразорвавшиеся снаряды, вдруг словно забили нефтяные фонтаны. А за углом в соседней промышленной зоне, будто разворачивался золотоносный Клондайк. Причем в Новом Клондайке не нужно было с утра до вечера бить землю киркой и трясти сито, на буровой вышке не требовалось от зари да заката соединять и разъединять буровые трубы – все делалось, правда, тоже от рассвета и до потери сознания, – но в кресле со спинкой и за привычными экранами компьютеров, осциллографов, анализаторов логических, спектра и прочих. В атмосфере всеобщего энтузиазма казалось, что добыть инвестиции для новой идеи легче, чем получить разрешение попрошайки на перекрестке поцеловать ему руку за тысячу долларов.

  Плотину прорвало не там, где ждали, – первым о переходе в стартап объявил А. Его рассказы о задачах и организации стартапа зажгли воображение друзей. По рекомендации А. все они появлялись в разное время на интервью у организаторов стартапа, и, к счастью, никто из них не был отвергнут. Если цена стартапа на Нью-Йоркской бирже через год составит меньше миллиарда долларов, мы и наши инвесторы будем считать наше предприятие неуспешным, объяснили им. Из этой суммы им причиталось никак не меньше миллиона каждому, и только несколько обделенный воображением А. высказался, что он будет рад и двумстам тысячам, чтобы погасить долг по ипотечной ссуде.

  Не все и сегодня может быть рассказано об этом стартапе, но некоторые детали все же могут быть раскрыты. Стартап занимался разработкой зрения беспилотных солдат – точнее вопросами адаптации глаза к изменяющейся мощности светового потока и передачи информации от глаза в различные отделы обрабатывающего центра, в просторечии именуемого Brain. Отсюда и имя стартапа, которое, как водится, было дано на американский манер – “EyeWay Ltd”.

  Инвесторы, потирая руки от мысли о военных и гражданских применениях разработки, торопили инженеров. Они даже прислали из Америки своего Верховного Менеджера. Верховный Менеджер своим видом и манерой шутить очень напоминает Я. известного дирижера Франко Дзеффирелли. Взяв в руки дирижерскую палочку стартапа, Дзеффирелли объявил:

  – Предыдущий стартап в прошлом году я продал за два с половиной миллиарда долларов, из этой суммы мне досталось двести пятьдесят миллионов, моей секретарше – пять. Я богат, теперь – ваша очередь.

  Свое кредо в бизнесе он зафиксировал в нескольких высказываниях, розданных работникам  EyeWay. За декламацию наизусть этих высказываний он обещал выдавать по 50$ наличными (и выдавал). Друзья, члены Кнессета, пришли в стартап не за пятьюдесятью долларами и, сославшись на слабость в английском языке, от декламации отказались. Свое первое техническое совещание (для технических совещаний были выделены две комнаты с овальными столами) А., Б. и В. посвятили вопросу о том, как выудить у дирижера телефон его бывшей секретарши. Баронесса заметила, что в выражение лица Я. закралась тень зависти.

  Я. был в восторге от организации работы. Стартап был провозглашен “плоской компанией”, то есть в ней не предполагались начальственные должности – только инвесторы и разработчики. Разработчики разделяются на специалистов и интеграторов, все принципиально равны. Первейший долг каждого сотрудника прежде всего заключается в том, чтобы обеспечить работу товарища, и уж затем – выполнить свою. Решения инженеров не могут быть изменены никем, только ими самими. Каждый ответствен за общий результат. Не один Я. испытывал чувство необычайного подъема. Свобода самовыражения, то есть либерте, сочеталась (во всяком случае, так предполагалось) с эгалите и даже с фратерните. Все давние мечты оголтелого человечества оказывались таким неожиданным образом сплавленными в EyeWay Ltd.

  Баронессе досталась непростая роль интегратора. Невозможно хоть сколько-нибудь прилично разбираться одновременно в физике, электронике, математике, программировании, в придачу – в механике и химии. Больше всего ее беспокоит способность людей к тому, что в технике именуется интерфейсом, то есть к умению из глубин своего предмета выставить наружу удобно схватываемые и понятные другим “ручки”, позволяющие связать разнородные сущности в единое целое. Нужно растопить замкнутых и открыть подозрительных, создать атмосферу признания и уникальности каждого и, по крайней мере, на уровне этих “ручек” следить за полнотой связей, испытывая непреходящий страх оттого, что любая из этих загадочных сущностей может оказаться принципиально нереализуемой или безумно дорогой. Хорошо бы иметь резервные решения, но для них нужны еще люди, еще деньги, еще время – объяснения, от которых запаникуют и заерзают в своих креслах инвесторы.