Ковчег завета окован всюду золотом. По наружности кажется что‑то человеческое, но внутри жилище духа святого. «Преславное говорилось в тебе, град божий». «Есть тело душевное, и есть тело духовное». «Золото же земли оной доброе…»

Мне кажется, Библия похожа на дом премилосердиого и пребогатого господина, стоящий в пустынях иа пути иод видом гостпннцы, даровой для путников. Сце он вздумал, дабы приблизить честь свою к подлости для некоторого с нею обращения. Госиодии из тайных своих горниц видел вольные поступки, слышал разговоры всех без разбору угощаемых, избирал себе в дружбу из прохожих, кто бы он нп был, если понравился. А после обыкновенной щедроты делал особлпвой милости своей вечными участниками. На лице гостиницы написано было: «Все войдут, но не все будут», «Все насытятся, не все насладятся». Сия надпись нпым чудна, мпожайшим казалась смешна. Если таков был Авраам, то и не дивно, что сделал историческим плетением воплощаемые божип премудрости. Прилично богу образоваться дорогими камнями, но не меньше сего достойная благодарность Иова, целомудрие Посифово, ревность Илпп, чистота Сусанны, кротость Давида, правда и вера Авраама. А как в розах, лилиях, нарциссах благовонность по доброте одна, разная по вкусу, так сия разновидная сила божия, таящаяся в избранных его наподобие золота и дорогих камней, довольно заслужила, дабы имена любезнейших человеков и дела их, будто корзинками и кошельками были вседражайшего существа вечного, царствовавшего в одушевленной их плоти. И подлинно сила терпения похожа на адамант, целомудренная чистота — на прозрачную зелень смарагда, вера п любовь божия — на огненный анфракс. И не напрасно Иезекппль говорит, что руки их исполнены очей. Самые мелочные их действия, будто отломки зеркала, целое лицо божие изображают, например: «Гнали даже до пределов», «Варак гонящий вслед колеснпц его…», «Постигните остаток их…», «Взойдет наипаче над градом, как столб дыма…», «Взойдет скончание града до небес…», «Взял (Авраам телку) и разделил…», «Ударила Юдифь в шею его дважды…», «Простер Иисус руку свою с копьем на град…»

Самая их легонькая сень, будто маленькое крылышко, кроет под собой вечного; и точную правду сказал Иезекп- иль, что сии животные не имеют хребта. Хребет есть божий. Одно только лицо их есть собственное, а за лицом следует станок и засада божия в целом сем божием граде: «Иисус же и весь Израиль увидели, как взяли засады град и как восходит дым града до небес…» (Навпн, гл. 8).

Афанасий. Почему ж они шестикрылые?

Яков. Думаю потому, что в шестодневстве бытей- ском заключалася вся вещественного мира сего тленная природа, и когда суббота есть селение мира и света, тогда рабочие дни суть место мятежа и тьмы. «Шестижды от бед избавит тебя (Иову говорится), в седьмом же не коснется тебя зло» (гл. 5).

И как трудные дни завесою суть, завесою сладчайшего упокоения преблагословенной субботы, так шестикрылая сих животных сень, тленным лицом закрыв, ведет за собою вечного. «Положил тьму на тайну свою…», «Се сей стоит за стеною нашей…», «Благословил бог день седьмой…», «Господь же благословил последнее Иова…», «Ниже хребтов их и была высота их…» (Иезекииль, гл. 1). «По высоте твоей умножил ты сынов человеческих…»

Размерь ковчег, разбери скинию и увидишь, что и там, и везде высота и широта нечеловеческая. «Да возможете разуметь то, что шпрота п долгота, и глубина, и высота…» (К эфесианам, гл. 3). «Ниже хребтов их была высота их».

Афанаспй. Мне кажется, нельзя быть приличнее богообразной тени, как око. Зеница в оке есть центр кольца и будто кольцо в кольце. Она есть источнпк света, а без нее везде все тьма.

Сия дражайшая речь достойна быть образом вышнего. Тут мне вспомнилось, что наш Ермолай часто сам себе поет оду: «Свет блистания твоего во свете языков изойдет и возгласит бездна с весельем…» Без сомнения, тьма образов есть бездна.

Яков. Конечно, цпркуль есть начальная фигура, отец квадратов, треугольников и других бесчисленных. Но однако ж и самая окружность завпспт от своего центра, предваряемая оным. И примечания достойное, что циркульный пункт самая крошечная фигурка, умаленнее макового зерна и песчинки, — родитель есть плотных li дебелых фигур с их машинами огромными. И когда от столь маленькой, вида не имущей и почти ничтожной точки породившей корабли с городскими степами, хоромами, мостами, башнями, пирамидами, колоссами, лабиринтами.., то для чего не могло из тайной бездны вечных недр своих породить все бесчисленное мирских машин число? Оное всякий пункт предваряющее безначальное невидимое начало центр свой везде окружности нигде не имущее, и здесь непрерывным тварей рождением свидетельствующее о безлетном своем пребывании.

«Премудрого очи его во главе его» (Соломон). «Очи же безумных — на концах земли» (Притчи).

Око есть природный циркуль, центр — его зеница. Она просвещает око — владыку всех дел. Что коло в колесе, что зеница в оке и что луч в солнце, то есть бог, в небесных и земных тьмах знамений, как только пз тьмы их блеснули его лучи — божества. Вдруг невидимая и неустроенная бпблейная земля, прпняв на себя новый вид, просвещается; когда Библия маленький мир, тогда бог есть солнце ее. Когда есть планета Земля, тогда бог центр ее. Когда же она человек, послан от него, бог есть ей дух, сердце, глава, око, зеница. Язычники сверх стихий ничего не прозпралп. Посему образы пногда называются языками.

«Свет блистания твоего во свете языков изойдет…», «Процвела пустыня языческая, как крын (лилия)».

Афанасий. Чудным словом п дпвным словом сотворена Библия.

Яков. Один святой; для единого один сей стиль.

Афанасий. А на что похож слог библейный? Скажи мне, не гневайся, что она мне показывается басней, к тому ж п нехитрою.

Яков. Я уже тебе сказал, что она похожа на великолепный господский дом, под видом гостиного дома утаенный.

Афанасий. А кроме сего на что похожа?

Яков. Похожа на нехптрый домик, оставленный богатым отцом, один только в наследие сыну; но сын со временем догадался, что сей домпк есть громада бесценного сокровпща. Стены его, неискусно обмазанные, состояли пз неочищенных рудокопных, золотых и серебряных кии; над входом пз неограеенных алмазов варварская мозаическая надпись была спя: «Сколь красны дома твой, Иаков…», «Их водрузил господь, а не человек…»

Афанасий. Скажи, еще иа что схожа?

Яков. Схожа иа грубую, суеверную и древнюю варварскую статую, представляющую умершего за истину друга, но внутри преисполненную высокого рода марга- ритом. Подпись такая: «Сила в немощи, цена в нищете, в буйстве премудрость».

Афанасий. Для меня такая древность приятна. А еще иа что схожа?

Яков. На рыбацкую сеть, множеством бесчисленных шариков из дражайших камней осажденную, цену свою утаивающих. Они по виду есть пустой водный сосуд, но по силе своей — цепь красот и сокровищ. Похожа иа зо- лотородной горы каменную (пещеру), ужасом дышащую пещеру, пресветлые горницы внутри себя скрывающую с надписями: «Гроб жизни», «Источник света», «Гора вышнего».

Похожа на алтарь, посвященный сущему, окруженный вокруг плетнем, который сплетают непроходимые чащи густо насажденных древес, сладчайшие плоды во время свое приносящих. Над заключенными дверями написано: «Не есть сие, но дом божий».

Афанасий. Рыбацкая сеть, божественная фигура, богословская сплетня, я думаю, одно и то же. Так ли?

Яков. Не знаю, знаю только, что богословская сень пе пустая есть, если несет за собою шарпк, величиною хоть как зерно горчичное.

Афанасий. Что ж, разве оное великое?

Яков. Оно собою ничто, но внутри великое утаивается. Присмотрися на смоквенное зернышко, есть лп крошечнее его? Подними ж очи п взгляни на силу его умным оком, и увидишь и уверишься, что в нем целое дерево с плодами и листом закрылося, но и бесчисленные миллионы смоковных садов тут же утаилпся. Для того хорошенько разжуй, если где в Библии начитаешь: зерно, семена, колос, хлеба, яблоки, смоквы, виноград, плоды, чернуха, тмин, просо и прочее. II не напрасно уподоблено: семя есть слово божие.