Так. Оно в то время действует, когда вся внешность уже на нем согнила, дабы не приписал кто нового плодо- действия мертвой и нечувственной земле, то есть гниющей внешности, но вся бы слава отдана была невидимому богу, тайною своею десницею все действующему, дабы он один во всем был глава, а вся внешность пятою и хвостом.

Филон. Теперь мне в колосе показывается то, что по сие время не было видно.

Клеопа. Лучше скажи, что ты в нем. один хвост видел.

Друг. Пускай же сия в колосе новость называется рост. Господь бог прирастил его нам.

Лука. Но как мы с поля перешли в сад, взгляните, чем нас приветствует в беседке сей человек.

Филон. Сию икону написал мой друг живописец.

Клеопа. Куда мне нравится! Из‑за черного облака луч касается головы его. Но что за слова в луче? Они вместе с лучом с высоты снисходят в облитую светом голову его. Прочитай, Лука! Ты из числа книгочиев…

Лука. Образ пророка Исаии. В луче написаны спи слова: «Возопий…»

Клеопа. Но что за слова из уст его исходят?

Лука. Знаю те слова: «Всяка плоть — сено, и всяка слава человека как цвет травный…»

Филон. А что ж написано на бумажке, которая в его руках?

Лука. Знаю: «Слово же бога нашего пребывает вовеки».

Друг. Видите ли исписанную бумажку?

Клеопа. Мы двое с Филоном столько уже лет около одного земледельства упражняемся, а колос недавно усмотрели. Что же касается бумажек, да еще пророчиих, спрашивай Луку — его то дело.

[Лука]. Ты видишь в руках пророчиих бумажку. Но знай, что видишь дело весьма малое и весьма великое. Сей блаженный старик легко держит в правой руке то дело, в коем всегда везде все содержится. Рассуди, что сам откровения светом озаренный старец в его состоит руке; носимым носится и держится у себя держимым. Смотрел ты на колос? Посмотри теперь на человека и узнай его. Видел ты в колосе зерно, а теперь взгляни на семя Авраамово да тут же и на твое. Видел ты в колосе солому с половою? Посмотри ж и на траву тленной твоей плоти с пустым доселе цветом пепельных твоих рассуждений. Усмотрел ты в колосе то, чего прежде не видывал? Теперь узнавай в человеке то, что для тебя видно не было. Видя колос, не видел его и не знал человека, зная его. Но что показалось тебе в колосе напоследок, то не было от плоти, по от бога.

Подними ж от земли мысли твои и уразумей человека, в себе от бога рожденного, а не сотворенного в последнее жития время. Усмотрел ты в колосе новый рост столь сильный, что для всей соломы с половою сделался он головою и убежищем. Познай же в себе нового Иосифа (значит, приращение), нового пастыря, отца и кормителя нашего. В пшеничном зерне приметил ты легонькую внешность, в которой закрылась тайная действительность невидимого бога.

Взгляни же теперь на глагол божий, пророчею бумажкою, как легоньким облаком, прикрытый. Силу зерна умным ты оком увидел. Открой же око веры и увидишь в себе тоже силу божию, десницу божию, закон божий, глагол божий, слово божие, царство и власть божию, тайную, невидимую, а узнав сына, узнаешь и отца его. Дряхлая на колосе солома не боится гибели. Она как из з&рна вышла, так опять в зерне закроется, которое хотя по внешней кожице согниет, но сила его вечна. Чего ж ты трепещешь, трава и плоть? Дерзай! Не бойся! Ты уже видишь в себе десницу божию, которая тебя так же бережет, как пшеничную солому. Или не веришь? Если так, тогда бойся. Нет надежды. Вся плоть гибнет. Где деваться? Беги ж с Давидом в дом господен или с Иере- миею в его ж дворы. Раскрой же сердце твое для принятия веры и для объятия того человека, который отцу своему вместо десницы и вместо силы его есть во веки веков. Слушай, что отец его через него ж самого и в нем и к нам говорит. Слушай же: «Положу слова мои в уста твои и под сенью руки моей покрою тебя…» А какою рукою? «Ею же поставил небо и основал землю». Слышишь ли? Сколь сильное зерно в тебе! Небо сие видимое и земля в нем закрывается. И тебе ли сие семя сберечь не сильно будет? Ах, пожалуй, будь уверен, что и самый нечувственный головы твоей волос, наличность одну свою потерявши, в нем без всякого вреда закроется, сохранится, ублажится. Скажи с Павлом: «Знаю человека». Нашел я человека. Обрел мессию, не плотского кумира, но истинного божпего во плоти моей человека. Насилу я нашел его, в траве и тени моей, в остаток дней моих. Семя благословенное! Спасение всей наличности моей! Свет откровения слепому языку! Доселе был я во тьме и в грязи я был, то есть сердце мое, ел и насыщался землею. А теперь от уз ее меня отпускаешь, убив семя ее во мпе, пустую пяту наблюдающее. А вместо него вовеки ты во мне воцарился, открыв мне небо новое и тебя, сидящего на месте десницы отца небесного. Будь же мне теперь мир в силе твоей и спокойствие! Будь мне теперь суббота благословенная! Вынесли меня крылья голубиные из земных бездн, и почию. Чего ж больше скорбеть тебе, душа моя? Зачем тебе теперь беспокоить меня? Познала ты уже в себе человека, и сила его бесконечна. Уповай же на него, если узнала его. И точно знаешь его. Он муж твой. Он глава твоя в тебе под видом твоей плоти и крови. Спасение лица всего твоего и бог твой.

Друг. Слушай, Памва! Куда долго учишься!.. Уже ли ты научился Давидовому псалму?

Памва. Да, я только один псалом умею.

Друг. Один?

Памва. Одним–один…

Друг. Какой псалом?

Памва. А вот он: «Сказал сохраню пути мои!..» А больше мне не надобно. Я уж устам моим сыскал затвор и заложил.

Антон. Самая правда. Язык все тело обращает и всему голова есть.

Квадрат. Ах, Памва! Блажен ты, если не согрешаешь языком твоим. Сколь горячо сего от бога себе просят Давид и Сирахов сын.

Лука. А прежде о чем ты говорил, Памва? Ведь ты и прежде имел язык.

Памва. Я уже древнему моему языку наложил печать.

Антон. А кто тебе его запечатал?

Памва. Кто может запереть бездну, кроме бога?

Лука. Не худо называешь язык бездною, потому что п Давид языку льстивому дает имя потопных слов: потоп и бездна — все одно.

Квадрат. Я слыхал, что и разум премудрого потопом у Сирахова сына называется.

Друг. Речь какая‑либо не иное что есть, как река, а язык есть источник ее. Но если уже тебя, Памва, господь от языка непреподобного избавил, тогда видно, что вместо льстивого дарил тебе язык Давидов, весь день правде божией поучающийся, силу его всему роду грядущему возвещающий.

Квадрат. Самая правда. Кто может говорить о бе- лости, чтобы ему не была знакома черность? Один вкус чувствует горькое и сладкое. Если кому открыл господь узнать язык льстивый, таков вдруг узнать может праведные уста, поучающиеся премудрости.

Антон. Что такое? Вы насказали чудное. Разве не разумеет и старого языка тот, кто не знает нового?

П а м в а. Без сомнения. В то время покажется старое, когда уразумеешь новое. Где ты видал, чтобы кто разумел тьму, не видав никогда света? Может ли крот, скажи, пожалуйста, сказать тебе, где день, а где ночь?

Антон. Если крот не может, тогда может сказать человек.

П а м в а. Может ли слепой усмотреть и тебе показать на портрете краску белую?

Антон. Не может.

П а м в а. Зачем?

Антон. Затем, что он не видел и не знает черной. А если бы он хоть одну из противных меж собою красок мог разуметь, в то же мгновение мог бы понять п другую.

П а м в а. Вот так же и тут. Тот понимает юность, кто разумеет старость.

Антон. Довольно надивиться не могу, если всяк человек так родится, что не может и сего понять, что такое есть старость и юность, если не будет другой раз свыше рожден.

П а м в а. Свет открывает все то, что нам во тьме несколько болванело. Так и бог один всю нам истину освещает. В то время усматриваем пустую мечту, усмотрев истину и уразумев юность, понимаем старость. Земляной человек думает про себя, что понимает будто. Но мало ли младенец видит в потемках, а того не бывало? Но воссиявший свет все привидение уничтожает. Не всякому ли знакомы спи слова: время, жизнь, смерть, любовь, мысль, душа, страсть, совесть, благодать, вечность? Нам кажется, что разумеем. Но если кого о изъяснении спросить, тогда всяк задумается. Кто может объяснить, что значит время, если не проникнет в божественную высоту? Время, жизнь и все прочее в боге содержится. Кто ж может разуметь что‑либо со всех видимых и невидимых тварей, не разумея того, кто всему глава и основание? Начало премудрости — разуметь господа. Если кто не знает господа, подобен узникам, поверженным в темницу. Таков что может понять во тьме? Главнейший и начальнейший премудрости пункт есть знание о боге. Не вижу его, но знаю и верую, что он есть. А если верую, тогда и боюсь; боюсь, чтоб не разгневать его; ищу, что такое благоугодно ему. Вот любовь! Знание божие, вера, страх и любление господа — одна‑то есть цепь. Знание во вере, вера в страхе, страх в любви, любовь в исполнении заповедей, а соблюдение заповедей в любви к ближнему, любовь же не завидует и прочее.