Д а й м о н. О глупый лоб, исполненный сетей паучи- ных! Вижу ныне, что у тебя пять ячменных хлебов: честны суть паче предрагоценного адаманта. Зри безместный и ненужный слов твоих исход! Удобнейшие ли пять хлебов? Варсава. Ей!

Д а й м о н. Как же честнейший?

Варсава. Так ли? Аминь говорю тебе, ибо полхлеба есть честнейший его.

Д а й м о н. Почему?

Варсава. Не сказал ли уже тебе, что всякая удобность честна есть? Всякая же честность есть удобна? Но всякая трудность есть бесчестна. И всякая бесчестность есть трудна.

Д а й м о н. Какие мне пленицы сплетаешь, нечестивый? Я — о стоимости, ты же говоришь о трудности. Зачем засмеялся ты? Скажи мне, о бешеный! Не мучь меня…

Варсава. Ты сотворил сам смех мне, разделив честность от удобности, ценность же от трудности.

Д а й м о н. Ей! Уголь мне на голову возливаешь, нарицая меня невеждою. Даймон я — не глупый. Назови меня чем‑либо, но сего не терплю… Говори же мне, чего ради адамант бесчестный?

Варсава. Того ради, что неудобный.

Даймон. Откуда неудобный?

Варсава. Оттуда, что ненужный.

Даймон. Как же ненужный?

Варсава. Как не полезный.

Даймон. Почему не полезный?

Варсава. Потому, что драгоценный, трудный, неудобный, все то одно.

Даймон. А–а! Вокруг нечестивые ходят? Опять на первое? Lupus circa puteum errat [592], как есть притча.

Варсава.. Ибо благокругла есть истина, как дуга вечная.

Даймон. Не прозрел ли ты, слепой слепец, что у эллинов слово сие djuos знаменует и дорогой, и честный есть то же?

Варсава. Из уст твоих сужу и твоим мечом колю тебя. Если у эллинов дорогой и честный есть то же, тогда и вопреки — честный и дорогой есть то же.

Даймон. Что се изблевал ты? Ха–ха–хе! О глупый! If уда летит сия твоя криволучная стрела? Не провижу.

Варсава. О господин галат! На твою голову.

Даймон. Ох, бьешь меня, нарицая галатом. Не опаляй меня, молю, сим семеричным огнем.

Варсава. Внимай же! Ты ценность вогнал в честность. Я же честность твою изгоняю в ценность.

Даймон. Сие в лице тебе, что ценность и честность то же есть.

Варсава. Сие же на главу твою, что честность твоя и ценность есть то же…

Даймон. Что же отсюда?..

Варсава. То, что честность твоя пресуществилась И преобразилась в ценность.

Д а й м о н. Что же далее?

Варсава. Что прочее? Не постигаешь? То, что честность твоя и ценность, ценность и трудность есть то же. Трудность же, злость и бесчестность то же опять есть, внял ли ты?

Д а й м о н. О, дьявол да станет справа от тебя! Столь помрачаешь мне ум.

Варсава. «Нечестивый, кляня сатану, сам клянет свою душу».

Д а й м о н. Какой же бес сотворил ценность честностью?

Варсава. Дух, возлюбивший труд и болезнь.

Д а й м о н. Какой сей дух есть?

Варсава. Дух моря мирского, сердце плотское, отец лжи, сатана — сия есть троица нераздельная ваша и один бог ваш, всяких мук вина и всякой злости источник.

Д а й м о н. Ты же как мудрствуешь?

Варсава. У нас польза с красотою, красота же с пользою нераздельная. Сия благодвоеобразна, и мать дева, и девствует и рождает единую дочь. Она нарицается по–еврейски Лпна, по–римски — Флора [593], по–славянски же — честь, цена, но бесценная, сиречь благодатная, дарная, даремная. Баба же ее нарицается по–эллински Ананка, прабаба же — Ева, сиречь жизнь, живой и вечно текущий источник [594].

Се есть премудрость и промысл божий, наповающий без цены и сребра тварь всякую всеми благами. Отец, сын и святой дух.

Проживая дни жизни по оному Сираховскому типику[596] «Блажен муж, который в премудрости умрет и который в разуме своем поучается святыне, размышляя о путях ее в сердце своем, и в сокровенном ее уразумится», соплел я в сие 1787–е лето маленькую плетеницу., или корзинку, нареченную «Благодарный Еродий». Се тебе дар, друг! Прими его, Еродия, по–еродиеву, прими парящего и сам сущий парящий. Прими сердцем Еродиево сердце, птица птицу. «Душа наша, как птица». Да будет плетенка сия зеркалом тебе сердца моего и памяткою нашей дружбы в последние лета. Ты ведь отец и сам птенцов твоих воспитываешь. Я же друг твой, принесший плетенку сию. В ней для молодого ума твоих птенцов обретешь опреснок от оных хлебов: «Хлеб сердце человеку укрепит». Все в них зерно сие так: живет среди вас нечто дивное, чудное, странное и преславное, должное явиться в свое ему время. Вы же с благоговением ждите, как рабы, ожидающие господа своего… Ничто же бо есть бог, только сердце Вселенной; наше же сердце нам же есть господь и дух. Сие домашнее они свое благо со временем узнав и пленившись прекрасною его добротою, не станут безобразно и бесновато гоняться за мирскими суетами и во всех злоудачах смогут себя утешить сею Давидовою песенкою: «Возвратись, душа моя, в покой твой и пути свои посреди себя упокой с Исаиею». Ибо ничем бездна сия — сердце наше — не удовлетворяется, только само собою, и тогда‑то в нем сияет вечная радости весна. Таковое сердце родив птенцам твоим, будешь им сугубый, сиречь истинный, отец; дети же твои будут истинные, благодарные, благочестивые и самодовольные еродии. Прочее же подобает нечто сказать о еродийской природе. Они подобны журавлям, но светлейшие перья и коралловый или светло–червленый нос. Непримиримые враги змиям и буфонам, значит, ядовитым жабам. Имя сие (ерб&юс) есть эллинское, значит боголюбный, иначе зовется пеларгос и ерогас, по–римски — кикония, по–польски — боцян, по–малороссийски — гай- стер. Сия птица освятилась в богословские гадания ради своей благодарности, прозорливости и человеколюбия [597]. Поминают ее Давид и Иеремия. Они кормят и носят родителей, паче же престарелых. Гнездятся на домах, на кирках, на их шпилях и на башнях, сиречь горницах, пирамидах, теремах, вольно, вольно. В Венгрии видел я на каминах. Гадание — по–эллински символон. Первый символ составляет она сей: сидит в гнезде, на храме святом утвержденном. Под образом подпись таковая: «Господь утверждение мое». Второй символ: стоит один Еродий. Подпись сия: «Ничего нет сильнее благочестия». Третий символ: Еродий терзает змия. Подпись: «Не возвращусь, пока не скончаются». Сии три символа да будут знамением, гербом и печатью книжицы сей. Она совершилась в первую квад- ру [598] первой луны осенней.

«Там птицы возгнездятся». «Еродиево жилище предводительствует ими» (Псалом). «Еродий познал время свое» (Иеремия).

«Придите, дети, послушайте меня, страху господнему научу вас» (Давид).

«Если сердце наше не осуждает нас, дерзновение имеем» (Иоанн).

«Сын! Храни сердце твое, люби душу твою» (Сирах).

«Разума праведник, себе друг будет» (Соломон).

«Человек в чести сущий не разумеет…» (Давид).

«Всяк дух, который не исповедует Иисуса Христа, во плоти пришедшего, не от бога» (Иоанн).

«Еродий познал время свое, Израиль же меня не познал» (Иеремия).

«Неблагодарного упование, как иней зимний, растает и изольется, как вода ненужная» (Соломон).

В ней разглагольствует обезьяна с птенцом Еродиевым о воспитании

Обезьяна, по древней своей фамилии именуемая Пишек. Она в африканских горах на ряс–ном и превознесенном дереве с двумя детей своих седмицами сидела. В то же время пролетал мимо молодой Еродий. Госпожа Пишек, узрев его: «Еродий, Еродий! — воззвала к нему, — друг мой Еродий, сын Пеларга! Радуйся! Мир тебе! Xatps! Салам алейкум!..»[599]