Еродий. А–а! Всемилостивая государыня! Бонжур![600] Кали имёра! День добрый! Gehorsamer Diener![601] Дай бог радоваться! Salve![602] Спасайся в господе!..
Пишек. Ай, друг ты мой! Радуюсь, что начал говорить многими языками. Видно, что ученый обучал тебя попугай. Куда бог несет?
Еродий. Лечу за пищею для родителей.
Пишек. Вот беда! Ты ли родителей, а не они тебя кормят?
Еродий. Сие не беда, но веселье и блаженство мое. Они кормили меня в молодости моей от молодых ногтей моих, а мне подобает кормить их при старости их. Сие у нас нарицается dvunrsXapfeTV, сиречь возблагода- вать, или взаимно пеларгствовать, и эллинцы весь наших птиц род называют пеларгос. Но мы их не только кормим, но и носим за немощь и старость их.
Пишек. Чудо преестественное! Новость, редкость, раритет, необыкновенность, каприз, странная и дикая дичь… Сколько вас у отца и матери детей?
Еродий. Яи меньший меня брат Ерогас и сестра Кикония.
Пишек. Где вы обучались в отроческие лета?
Еродий. Нигде. Меня и брата научил отец, а мать — сестру.
Пишек. О, мой боже! Везде цветут славные училища, в которых всеязычные обучают попугаи. Для чего он вас не отдавал? Он не убог. Как быть без воспитания?
Е р о д и й. Для того же то самого сами нас воспитали родители.
П и ш е к. Да его ли дело учить и воспитывать? Разве мало у нас везде учителей?
Е р о д и й. Он сам великий к сему охотник, а мать ему во всем последует. Он славословит, что две суть главные родительские должности сии: «Благо родить и благо научить». Если кто ни единой из сих двоих заповедей не соблюл, ни благо родил, ни благо научил, сей не отец дитю, но виновник вечной погибели. Если же родил видно благо, но не научил, таков, говорит, есть полуотец, как достойно есть полумать, чревородившая, но не млекопитав- шая, даровавшая полматеринства своего доилице и погубившая половину детолюбия. Если‑де место владыки сидением рабским бесчестится, как не безобразится отеческая должность, исправляемая рабом или наемником? Пусть же отец извиняется скудостию времени, прощается тогда, когда обретет лучшее дело. Но ничего нет лучше благого воспитания: ни чин, ни богатство, ни фамилия, ни милость вельмож, разве благое рождение. Оно единое есть лучше всего и сего, как семя счастию и зерно воспитанию.
П и ш е к. Благо родить разумеешь ли что?
Е р о д и й. Не знаю. Знаю же, что он сие поставляет известным для единых избранных божиих. Иногда‑де в убогом домике, исполненном страха божиего, друг роду человеческому благо родится человек, не всегда же и в царских чертогах. Да разумеем, что не красота мира сего, ни тварь какая‑либо, но единая благодать божия благому рождению виновна бывает и что благородство не летами к нам прицепляется, но рождается зерно его с нами. Знаю же и сие, что мой отец, разъярен из‑за какого‑либо негодяя, стреляет на него сими словами:
О quarta luna seminate!
О malo utero gestate!
О mala mens et ingenium!
Иными же словами язвить не привык никого.
П и ш е к. Протолкуй же мне сии уязвления.
Е р о д и й. Я силы их не знаю, а скажу один их звон:
О в четверту луну посеян!
О зло чревоношен матерью!
О злой ум и злая врода [603]!
П и ш е к. Конечно, отец твой знает римский и эллинский языки?
Е р о д и й. Столько знает, сколько попугай по–французски.
П и ш е к. Что се? Не ругаешь ли отца твоего?
Е р о д и й. Сохрани меня, господи… Не так я рожден и воспитан. Я самую истину благочестиво сказал.
П и ш е к. Как же он, не научен по–римски, говорит по–римски?
Е р о д и й. Есть у него друг, нехудо знающий по- римски и маленькую часть по–эллински. С ним он, часто беседуя, научился сказать несколько слов и несколько сентенций.
П и ш е к. Ах, мой боже! Как же он мог вас воспитать, невежда сущий?
Е р о д и й. О премудрая госпожа моя! Носится славная притча сия: «Не ходи в чужой монастырь с твоим уставом, а в чужую церковь с твоим типиком». У нас не как у вас, но совсем иной род воспитания в моде. У вас воспитание очень дорогое. У нас же вельми дешевое. Мы воспитываемся даром. Вы же великою ценою.
П и ш е к. Безделица! Сотницу рубликов с хвостиком потерять в год на мальчика, а чрез 5 лет вдруг он тебе и умница.
Е р о д и й. Госпожа! Деньги достают и за морем. Но где их взять? А воспитание и убогим нужно. И кошка блудлива[604] не находит себе пристанища. Избавляют же от блуда нас не деньги, но молитва даром.
П и ш е к. Я говорю не о подлом, но о благородном воспитании.
Е р о д и й. А я размышляю не о богатом, но о спасительном воспитании.
П и ш е к. Полно же! Ты, вижу, старинных и странных дум придерживаешься. Однако скажи, как он вас воспитал? Чему научил? Арифметике ли и геометрии? Ученому ли какому или шляхетному языку?..
Еродий. Да мне и сие неведомо: кто есть ученый, а кто‑то шляхетный язык.
П и ш е к. Да ты же со мною привитался разными языками.
Еродий. Да сколько же сказалося, столько и знаю, не больше.
П и ш е к. По крайней мере танцевать или играть на лютне…
Еродий. А бог с вами! Я и на балалайке, не только на цимбалах, не умею.
Пишек. Ха–ха–ха! Ему лютня и цимбалы все одно. И сего‑то не знает. Но, друг мой! Музыка — великое вра- чевство в скорби, утешение же в печали и забава в счастии. Да чего же он тебя научил? Скажи, пожалуй!
Еродий. Ничего.
Пишек. Умора, ей–ей! Уморил ты меня смехом… Так, так‑то у вас воспитывают?
Еродий. Так!
Пишек. Может быть, достал тебе чинок?
Еродий. Ни!
Пишек. Может быть, деньги вам великие собрал или имение?
Еродий. Ни!
Пишек. Так что же? Рога золотые вам на голове вырастил, что ли?
Еродий. Родил и возрастил нам посребренные крылья, ноги, попирающие головы змиев, нос, растерзывающий оных. Се наша и пища, и слава, и забава!
Пишек. Да у вас же крылья черные, по крайней мере смуглые.
Еродий. Черные ведь, но летают путем посребрен- ным.
Пишек. Чего же либо научил вас, однако нельзя не так. Конечно, есть что‑то, на сердце вам напечатанное. Родители суть божий, дети же суть родительский список, изображение, копия. Как от яблони соки в ветви свои, так родительский дух и нрав преходит в детей, пока отлучатся и нововкоренятся.
Еродий. Рожденного на добро нетрудно научить на добро, хоть научить, хоть навычить, хоть извычить. Хоть ученый, хоть звычайный, хоть привычный есть то же. От природы, как матери, легонько успевает наука собою. Сия есть всеродная и истинная учительница и единая.
Сокола вскоре научишь летать, но не черепаху. Орла во мгновение навычишь взирать на солнце и забавляться, но не сову. Оленя легко направишь на Кавказские горы, привлечешь пить без труда из чистейших нагорных водо- течей, но не верблюда и не вепря. Если всяческое строит премудрая и блаженная натура, тогда как не единая она и исцеляет и научает? Всякое дело преуспевает, если она путеводствует. Не мешай только ей, а если можешь, отвращай препятствия и будто дорогу ей очищай; воистину сама она чисто и удачно совершит. Клубок сам собою покатится из горы: отними только ему препятствующий претыкания камень. Не учи его катиться, а только помогай. Яблоню не учи родить яблоки: уже сама натура ее научила. Огради только ее от свиней, отрежь сорняки, очисти гусень, отврати устремляющуюся на корень ее мочу и прочее. Учитель и врач — не врач и учитель, а только служитель природы, единственной и истинной и врачебницы, и учительницы. Если кто чего хочет научиться, к сему подобает ему родиться. Ничто от людей, от бога же все возможно. Если же кто дерзает без бога научить или научиться, да памятует пословицу: «Волка в плуг, а он в луг». Доколь кольцо висит из ноздрей свиньи, дотоль не роет. Выйми же, опять безобразит землю[605].
