«Сын львов Иуда, радостотворные очи его…»

«Первородный юнец — доброта его». «Твоим ли повелением возносится орел?» «Поднял вас, как на крыльях орлих, и привел вас к себе». «Очи твои на мне…» (Иов).

Вот зачем херувимских сих животных представляет Иезекииль крылатыми, четвероногими, многоглазыми, везущими колеса многоглазые. «На его место, если видели начало одно, шли вслед его!» Будто бы в очах их высокое оное око, зеница вечности и в свете свет истинный, а в солнце новое заключалось солнце. «Как бы было коло в колесе». Он же видит среди сих животных горящие захариевские свечи. Известно, что древние свечою, лампадою и оком мира называли солнце, а человек есть маленький мирик. «Почил в день седьмой».

Сия радостотворных суббот седмица, являясь в различной одежде, является и под видом семи колосков, виденных во сне фараону, и семи коров [477].

Толкует сие сам Иосиф: «Семь лет суть». Как суббота, так и 50–й год есть чертог вышнего. А можно догадаться и из сего, что все колосья, как и захариевские семь лампад, из одного стебля происходят, чего в нашем мире не видно.

Не сходны ли солнце и колос?.. Что ж нужды в кошельках, если в них золото то же? «Всякая плоть — сено, и все как риза обветшает, а мысли в них божии и те же». Когда солнце просвещает, вино веселит, а хлеб укрепляет, тогда не велика разнь. Давидова речь о свете мешает пшеницу, вино и елей. «Знаменился на нас и прочее».

Мне кажется, сон фараонов значит ночь и тень взятых от египетских священников и пусто у них почитаемых сих фигур, внутри которых прозрело израильское око вечной мысли и похитило в свою пользу. «Сон фараонов один есть». Тьма только одна египетская в сих словах, а сила в них божия. «Как истинно будет слово, которое от бога». Затем и сон повторен. Один его, другой колос божий. «И был вечер, и было утро…» Сии‑то колосья рвали и терли апостолы в субботу. Помогла им суббота, а без нее встретило бы их то, чем принял еврейский сфинкс — сильный князь Иефай всех ефремитов[478]. Он всех их переколол, не решивших задачу сию: «Скажите колос (шиболет — по–еврейски)»[479].[480] И не смогли сказать так. «И взял их и заколол». Смерть, голод, яд и урод есть Библия, от начала своего заблудившая.

Видно, что ефремиты о днях первых и летах вечных с Давидом не помышляли, а с апостолами не думали о субботе. Не взошло им на ум догадаться, что всякая трава в третий день, а день вначале сотворен. Тут всему гавань… Суббота день ее и солнце силу, решение и шабаш всему прилагает. А правдивее сказать: зеница солнца — маленькое, находящееся в солнце солнышко.

В сей светлейшей всех своих чертогов палате, почивая, прекрасный наш Иосиф (прилагатель) фигурной своей системе, восходящим и заходящим солнцем очам мира, растущей п увядающей траве, всякой плоти свет, толк и вкус прилагает, обновляя лицо фигур и сам на всякую свою похвалу прилагая. Должно только из всей твердости вызвать его, обрезать ему волосожарные лучи, снять одевающий его свет и всю ветошь отослать на запад. Тогда останет и вознесется господь единый. «Возлег, почил…» «Почил в день седьмой».

Богатая сия и великолепная фигура солнце есть тучная жертва богу. Семь суббот, семь коров, худость наша, а тук божий. Наш голодный вечер, а его утро сытое. Тук есть то же, что в захариевских лампадах елей: и просвещающий и насыщающий. Сию‑то «возьми мне телку трехлетнюю», — велит бог Аврааму. Подняв он жертву в разум начала и разделив фигуру на тень и истину, видит, что солнце не иное что^есть, как печь, благовонным нетления дымом дымящаяся[481]. Тогда солнце, показав собою образуемого, пало, как шелуха, в запад свой[482]; вился, видя, что на место отделенной тлени присовокупились новые мысли, мысли вечные. «Птицы да умножатся на земле». Тут он услышал горлицу ту. «Голос горлицы слышен в земле нашей».

Увидел из ковчега голубицу, взирающую выше потоп- ных вод, и сказано ему, что сие зачатое в сердце его вечности зерно превратится в тлень языческих фигур, пожер- тое ими, и всяк потопчет, как подлое, но что сему подавляющему языку сам он даст суд и решение и что сие семя наследит всю землю их, взяв от невкусного египетского Нила все к Евфратову плодоносию. От сих коров предлагает дражайшим своим гостям масло п молоко, п тельца одного. Один только и есть у всех сих чистых божиих телок сын, но всегда молод и прекрасный. «Почил в день седьмой».

Сюда смотрят и семь хлебов. Из сих хлебов один вкушают два путника: Лука и славный взором Клеопа, но на пути субботнем; суббота есть и путь, и вкус и путникам, и хлебам. Кто ж им преломил сей твердее всякого, камня хлеб?.. Вот кто!

Сделавший пир семи дней, открывший гадание в день седьмой, попаливший гумна и колосы фплистимские, вознесший на гору ворота городские, растерзавший льва, спавший и восставший от сна своего… Уже солнце садилось, нечего было железом стричь и обрезать. «Железо не взойдет…» Осталась одна зеница солнца. Солнышко… Тут решение гаданию. Самсон значит «солнышко». «Им открылись очи…» Преблаженное солнышко почивает в день седьмой, восстает в третий, палит всю тлень, разоряет иноплеменничьи стены, открывает гробы, открывает очи, ломает хлебы, насыщает весь свой почетный народ вкусом вечности. «Очи всех на тебя уповают, и ты даешь им пищу в благовремя».

Все сие родство, богообразные очи носящее, взяв от последнего апостола до Адама, говорит с Иовом: «Очи твои на мне, и к тому не есмь»[483].

Число едящих сии хлебы как 4000 или 5000. Затем, что вся сила господня исходит из Египта в 430 лет и в сей сумме заключается 7, а седмиц седмица составляет 40, 400 или 4000 с лишком. Затем написано: «Как 4000», «Как 5000…» II часто поминается четвертый и седьмой род: «В четвертом роде возвратятся». А как они находятся внце–фигурою[484] седмицы, так ко всем и к каждому их касается сие: «Шестижды от бед спасет тебя, в седьмом же не коснется тебя зло». Сиречь: насытит заутра, умножит и приложит пшеницу, вино и елей. И прилагает Иову семь сынов и три дочери: Касию, Рог изобилия и День. «Почил в день седьмой».

Светлая сия седмица есть пространный ковер, вмещающий всех четвероногих, и птиц, и рыб, и гадов, и плоды деревьев и трав. Все в ней, а сама она вначале сотворена. Сей небесный ковер ниспустил: «Простирая небо, как кожу». А когда ковер, то и стол, и дом семистолпный, и предложение хлебов. И чуть ли не над сею скатертью в «Деяниях» пирует в полдень Петр на горнице, подняв все по Аврааму вверх начала. «Заколи и ешь». Там, похваляясь, кушает и Павел: «Имеем же алтарь…» Там причащаются и все ему освященные. «Упьются от тука дома твоего…» «Пили же и упилися с ним».

И нам можно сказать: «Имеем алтарь». Но никто не скверен, кого бог для себя освятил. Да молчит здесь всякая плоть! Да заколется! Божие сие тело есть, а сия тленная кожа и вид суть фигурная завеса храма, где вечный почивает. «Спя есть кровь моя…» Моя… (над сим словцом emphasis — ударение) моя, божия, не человеческая.

Сим холстом повивает Мария младенца, а Иосиф — мертвеца. «И се вам знамение…», сиречь фигура.

Счастливая земля: когда сей мертвец встал, когда сей Иосиф изведен из твердыни, когда сей Самсон проснулся, разорвал цепи, свернул небо, как сукно, потряс землею и разогнал всю языческих фигур стражу. «Там его узрите». «Почил в день седьмой».