Впрочем, когда сим театрам веселюся, нельзя, чтоб не взошел мне на мысль некий муж нашего века, не по крови и плоти, но по сердцу вышепомянутым сроден. Я его по телесной внешности не видал. Но сердце его может ли укрыться от душевного зрителей ока и в самые древнейшие времена проницающего? Внутреннему на внутреннюю бестелесность смотрящему взору ни время, ни реки, ни горы препятствовать не могут. Сей муж есть покойный Вашего высокородия родитель. И сия‑то причина заохотила меня поднести сию книжечку, протолко- ванную здешним наречием, в то время как пользовался я спокойным уединением в доме Вашем. А переведены не слова ее, но мысли. Она сделана разговором. Старик Катон ведет разговор, находясь в нем главною персоною. Он говорит просто, но твердо. Его речь дышит высокими мыслями, хотя не накрашена блудословием. И не челюстями, и не наружными устами[1192][1193] воздух бьет, как афиняне, но сердцем и грудью говорит римлянин, поражая острием духа в самую душевную точку и оставляя в ней язвительное чувство, будто пчела — жало. Знать‑то такова речь, какова жизнь, а жизнь такова, каково сердце [1194]. Жизнь есть плодоносное дерево, от доброго сердечного зерна рождающееся. А речь есть зерцало сердца. Ни один источник в чистоте своей не покажет телесной фигуры столь живо, сколь ясно душевное лицо изображается в откровенных водах речи. Сердце же человеческое есть точным в человеке человеком, находясь главою и существом его, как свидетельствует Библия. И совершенно человека видит тот, кто видит сердце его. Примите же, Ваше высокородие, речь Катонову, как портрет, высокие сердца представляющий. Подношу оный отцу в сыне его. Бессчетное различие имеет бренное тело. Что же надлежит до сердец: «Нет иудеев, ни эллинов… Все вы едины во Христе».

Вашего высокородия, милостивого государя усерднейший слуга, студент Григорий Сковорода

122[1195]

Хорошо, снесем вместе и поставим, будто картину возле картины, страх божий и веру во Христа, чтоб усмотреть, велика ли меж ними рознь. Страх божий — бояться бога, вера во Христа верует в него же. Страх, боясь бога, любит его, и вера, веруя, надеется и любит.

Страх боится вездесущего, вера верует в творца, всеисполняющего. Страх боится невидимого, вера, не видя, видит того же. Страх божий уповает на бога, вера уповает на Христа. «Страх божий — дар от господа» (Сирах, гл. 1, ст. 131). «Вера есть дар божий» (К ефеся- нам, гл. 2, ст. 8). «Страх божий в боге, как на камени, вера во Христе: камнем есть он же» (К коринфянам, гл. 10, ст. 4). «Страх божий есть верх и цвет счастия; вера спасает счастие и спасение» (то же, гл. 11, ст. 6). Страх божий есть венец мудрости, вера есть символ, лозунг и печать христиан. «Страх божий ведет в землю обетованную, верою перешли Чермное море[1196]» (К евреям, гл. 11, ст. 29). «Страх господен прилагает дни» (Притчи, гл. 16, ст. 27). «Вера вовеки стоять будет» (Сирах, гл. 40, ст. 12). «Страх господень — источник жизни» (Притчи, гл. 14, ст. 26). «Верою праведник жив будет» (Аввакум, гл. 2, ст. 4). «Страх господень отгоняет грехи» (Сирах, гл. 1, ст. 21). «Вера исполняет заповеди» (Иоанн, гл. 3, ст. 23). «Страх господень, боясь господа, верует в него: вера, веруя господу, боится его. Страх господень возвещает мир» (Сирах, гл. 1). Верою оправдавшись, мир имеем к богу.

Как можешь веровать богу, не боясь его? Как можешь бояться, не веруя? Бог и Христос есть одно, воля божия и заповедь Христова есть одно.

Видно ж, что вера и страх божий есть то ж одно. Страх божий есть то дух божий в человеке: «Исполнит его дух страха божия» (Исайя, гл. 11, ст. 3). Вера Христова есть тоже внутри дух господень: «Имея тот же дух веры» (К коринфянам, гл. 9, ст. 13). Богом боимся бога и духом духа видим. Отец нас влечет к сыну, сын — к отцу. Но отец в сыне и сын в отце. Страх божий в вере, а вера — в страхе. Страх божий есть внутреннее свидетельство о сыне его. Вера Христова есть наружное перед людьми доказательство. Отец его — лежащий, как камень, монумент откровения. Если кто верует, камень откровения, конечно, имеет страх божий внутри, а уничтоживший внутреннее свидетельство лживым сына божия почитает. «Верующий, говорит наперсник, в сына божия, имеет свидетельство в себе, а не верующий богу, ложью сотворил его» (гл. 5, ст. 10).

Если бы кто меня спросил, каким образом наследовать страх божий, я бы ему отвечал с Сираховым сыном: «Возжелав премудрости, соблюди заповеди, и господь подаст тебе». Премудрость и страх божий — одно. А если опять спросишь, каким путем достигнуть веры, невидимое величество божие видящей, или (как Павел говорит) обличающей, то есть пред лицо ставящей, скажу тебе с Иоанном: «Всяк согрешающий не видел его, не познал его». Спроси ж теперь меня, каким способом получить наследие дражайших заповедей. Отвечаю с Давидом: «Блажен муж, боящийся господа, в заповедях его восхочет зело». Видишь, что к помянутым двоим присовокупляется, а сие третье суть едино страх божий, и вера Христова, и животворящие заповеди. Страх божий и вера побуждают к заповедям, а дух заповедей вершит двоицу. Страх божий — глава и начало, вера Христова — нива и зерно, а сладчайшие заповеди суть животворящий плод райского дерева, которое плод свой дает во время свое.

Мы при свидетельстве камня Библии страх божий и веру Христову в одно поставили, а Давид страх божий вместе с заповедями ставит. Страх господень чист, судьбы господни истинны. Кто дерзнет от божественной двоицы нераздельной отделить бессмертного божества сокровище — заповеди божпи? Они — плод, совершение и окончание всему, конца не имеющее, а конец и начало — все одно. Бог — всему начало, бог — средство, бог и конец всему, ничто не может от бога родиться лучше, как он сам, тем‑то он и бог, что лучший всего. Что ж ты мне сыщешь лучшее заповедей? Где, на небесах или на земле?

Когда, в сей век или будущий? Право, я и сам бы их оставил, если б что лучшее от них отыскал, но не могу затем, что не хочу, не хочу затем, что не могу. Сей есть бог мой, рай и живот вечный. «На пути откровений твоих насладился, как о всяком богатстве». «Наследовал откровения твои вовек, ибо радование сердца моего суть». «Скорби и нужды обрели меня, однако заповеди твои — поучение мое есть». Боящиеся тебя узрят меня и возвеселятся, как на слова: «Мир мног любящим закон твой», «Вовек не забуду оправданий твоих, как вразумил меня, и поучусь».

Есть же и другого рода страх божий. Он не веселит, но мучит, не ублажает, но погубляет, не жизнь душе, но смерть лютая. Он называется безбожничий и рабский, а жцвет в двух сортах людей. О первом жребии говорит Давид: «Говорит безумный в сердце своем». О втором — сын его, Христос: «Всяк согрешающий раб есть греха». Первый сорт, не признавая за господина, войну ведет против божиего стана; второй признает, но боится, как мучителя, не как отца. Противясь воле его, а живущие по слепоте своей, — вот страх их. «Бегает нечестивый, когда никто не гонит» (Притчи). Неправедные же волнуются, и почить не возмогут, и там убоялись страха, где все житие нечестивого в попечении. «Страх же его в ушах его» (приметь: то его, не божий страх), жало же смерти — грех. Один боится, чтобы не протлела тлень, другой печется грехом, оба мучатся. Сей страх можно назвать адским, не божиим, а как страх есть погибельный, так и вера есть суетная, лицемерная, бесовская, рабская. Она, конечно, верует, что есть бог, но делами, как Павел учит, отметется и теми плодами, которые есть свидетельством о вере во Христа сокровенной, как зерно в сердце. Говорит устами: «Господи, господи!» — и не творит воли его. «Покажи мне веру твою по делам твоим!» — кричит апостол Иаков. Иное дело есть верить в то, что бог есть, а иное — верить в бога, любить, положиться на него и жить по богу. Бесы веруют, что есть точно бог, и трепещут. Видишь в бесах веру, видишь в них и страх, но не веруют в бога и не идут по нему, как путем счастия. Веруют разбойники, что есть суд гражданский, и боятся его, но не живут по законам его, а сим самим не вверяются ему, избрав собственный путь к мнимому своему счастию. Не тот есть богатый, кто верует о том, что золото находится в недрах земли, но кто погнался за ним, влюбясь в оное, и, собрав, обогатился оным и укрепил дом свой, вверяясь на оное. Так верный христианин не тот, кто верует о том, что находится в свете бог, но кто последует ему, влюбясь в него, и основал дом счастия на любви божией, утвердив оный соблюдением воли его блаженной, вверяясь, как на твердейший адамант, что дом его не подвижится вовеки, обогащен сим сокровищем; благ мне закон уст твоих. Вот в чем есть обручение веры с господом по слову Осии: «Обручатся себе в правде, и в судьбе, и в милости, и в щедротах, и обручатся себе в вере, и узнаешь господа» (гл. 2, ст. 19). Видишь, вера не разделяется от правды, суда, милости и щедрот. Что есть правда? Слушай Давида: «Правда твоя — правда вовек, и закон твой — истина». Что есть суд? «Сотворил суд и правду. От судеб твоих убоялся». Что есть милость? «По милости твоей и по судьбе твоей живи меня». Что есть щедроты? «Щедроты твои многие, господи?» «По судьбе твоей живи меня, верующий в меня имеет жизнь вечную». Что ж есть жизнь? Слушай отца: «Вовеки не забуду, что в них оживил меня ты». Вот тебе жизнь, вот чем оживляются мертвые жалом греховным. Но долго ли нам не верить жизни сей, долго ли тяжек нам будет свет и мир повелений его? О ослепленные сердца и несчастные умы! Заповедь его есть печать дружбы. «Вы друзья мои, если творите, что я заповедал вам».