Ермолай. Теперь солнцу течение свое далее простирать некуда. Пришло к главной своей точке и стало в твердом стоянии. А остановил оное: «Говорит солнцу, и не восходит…» (Иов, гл. 9). «Повелел буре и стала тишина». «Да станет солнце… и стало солнце…» (Навин, гл. 10).
Тут решение всем звездочетским фигурам и знакам небесным, как дышнт божий вопрос к Иову: «Разумел ли ты союз Плиад и ограждение Орионово [372] открыл ли ты?» Или: «Откроешь знамения небесные во время свое и вечернюю звезду за волосы ее привлечешь ли?» (гл. 38). «Истают все силы небесные, и совлечется небо, как свиток, и все звезды падут, как листья с лозы» (Исайя, гл. 34). Тут собираются все божественные звездочеты. «И пав, поклонилпся ему…» «Твой день и твоя ночь…» «Тебе приносит хвалу вся тварь…»
Тут предел луне и звездам. Пока пришел, стал вверху, где был отрок.
Яков. Взбрел же мне на ум предревний Зороастр[373]с песпею: KuoSh uduap; iravocp/Tj; i/u)v aiumov ofijjia, то есть «Услышь блаженный, всевидящее имеющий вечное око».
Афанаспй. Многие говорят, будто он сие пел солнцу.
Яков. Но может лп солнце одним взором сие видеть, хоть на одной поверхности земли? Взор его не присно- сущный. Так думали в Персии те тяжкосердые, которые, не взойдя к образуемому, погрязли в образующей стихии. Пускай же и так, а мы с Израилем воспоем сию песнь тому: «Воссияет вам, боящимся имени моего, солнце правды… престол его, как дни неба».
А видали ль вы когда символ, представляющий дождевое облако с радугою? А возле него сияющее солнце с подписью: «Ни дождя, ни дуги без солнца». Так Библия: «Пока найдет дух от вышнего». Вспомните Михаила, поднявшего шар и вопиющего: «Кто, как бог?» Вспомните старинных любомудрцев речение сие: «Центр божий везде, окружности нигде». Вспомните ж и жерновный уло- мок, сокрушивший темя Авимелеху. Разве жерновный камень не то же есть колесо? Кажется, что…
Афанасий. Вот и третий принялся гнуть те же дуги с лукошками и обручьями. Сколько видеть можно, вы скоро накладете в счет ваших колес решета, блюда, хлебы, опреснокп, блины с тарелками, с яйцами, с ложками и орехами и прочую рухлядь. Я помню, что в Иаковлевском лесу, называемом уламлуг (?), находится множество орехов. Придайте горох с бобами и с дождевыми каплями, в Библии, думаю, все сие есть. Не забудьте плодов из Соломоновых садов с Ионпною тыквою и арбузами. Наконец, и Захарпин семисвечнпк с кружечками и с горящим в ореховидных чашках елеем; а чашка есть большая часть шара, нежели тарелка, а тарелка — нежели ваш обод. Итак, будет у вас полный пир голодный.
Яков. Что же ты думаешь?
Афанаспй. Думаю, что не преминете спе сделать, а я вас запру в пустую горнпцу.
Яков. Не устыдился всеблагпй бог, одевающийся светом солнечным, п в тленных пеленах скрыться так, как плод в ничтожном зерне; и сокровище, утаенное в рубище, тем приятнее, когда найдется. И как Иона с головою своею есть ничто и один из числа слепых п недужных, лежащих при божпем путп, так и тленная тыква, начало, п рождающаяся, и погибающая, может быть, тень вечного, прохлаждающая Иону. «Осенил ты над головою моею…» Иона — значит голубь. Око его смотрит в вечность, тенью тыквы образуемую. Если б Захарьин свечник не был символ, а масличное дерево — эмблема[374]никогда бы он не сказал: «Видел…» Видеть светильник и маслину — значит чувствовать разум, соблюдаемый в сих фигурах, которые давно уже изображены в мойсе- евских книгах; и не иное значит, что пророчит Иопль по излиянии духа: «Сны узрят п видения увидят». То ли тебе дивно, что мы в сей божией земле толчем, роем и находим вечность его? Не слыхал ли ты, что говорит приточник о Библии? «Все сделал господь себя ради».
II не догадается, что проклят похищающий что‑либо от тления иерихонского с собою? Не можем ли чувствовать, что Библия тем есть книга богословская, что ведет нас единственно к ведению божию, скинув все тленное? Все тут земное разоряется да созиждется скиния нерукот- воренная вышнему. Конечно, забыл ты зарывшего в землю талант[375]. Вспомни блудницу Фамарь; сия женщина тем одним оправдалась, что нашлось у нее кольцо, и гривна, и посох господние. Вспомни, что земля, рождающая соль, ни к чему уже другому не способна. Куда годится рупо сие подлое, если не оросится каплями пре- выспренной росы, если разумом собственных своих рук не прикроет вышний? «Сотвори мне величие, сильный…» Весь сенноппсапный мрак разоряет, всю тления воду бурею своею возмущает, все неопалимо палит во всесожжение — до единого его дым духа, со всего града сего, вверх столпом возьмется п дышит по Вселенной… «Не дам славы моей иному» (Исапя). «Смирна, и стакта, и касия от риз твоих…»
Афанаспй. А я не думаю, чтоб Капн с Ламехом пли Саул с Исавом внушали нам своею фигурою присно- сущие божпе. Как же: «Все сделал господь себя ради?» Спе же можно сказать о филистимах, а может быть, и о крылатых ваших быках с летучими львами и прочих сплетнях.
Яков. Если бы вы изволили рассудить потоньше, никогда бы сего не сказали; для того‑то нам внушается тьма, дабы открылся свет. Кто научил, что такое есть кривое, тот давно показал прямое. Чувствуют, что один взор, познав черное, познает вдруг и белое. Не забывай вопроса; «Тьме же какое есть место?» Саул с Давидом представляют тебе два естества, с собою борющиеся: одно селением света, другое — жилищем тьмы. Когда Ламех убил мужа, Саул изгнал Давида, а Иона в кпте страдает [376], тогда Бпблпя прекраспых вечности очей, землею засыпанных, открыть не может. Тогда в земле израильской царствует голод, а жажда при источнике (воды) Иакова.
Когда же пожерто будет мертвенное жизнью, когда явится суша, на которую пожершпй изблевает кит Иону, тогда стены града сего созпждутся, тогда горы возрадуются и взыграют каплющие сладость, восскачут вверх тельцы и встанет на ноги своп весь сонм людей, как писано: «Касающийся вас касается зеницы ока моего». «Ты, воскресши, ущедришь Сиона…» «Умертвил Самсон при смерти своей многих…»
А что называем крылатых волов сплетнями, и прп- точник тем же их именует. «Не без причины пернатым сети простираются». Но когда сия сеть влачит за собою причину, то уже она и не пустая сплетня.
Афанасий. Бросим сети со сплетнями. Скажи мне, для чего бог изображается колесом?
Яков. Сей твой вопрос воняет афинейскимп плетениями [377]. Он начинает все — не начинается, тем есть начало; не может быть началом ничто, если прежде того было что‑либо. То одно есть истинное начало, что все предваряет и само ничем не предваряемо. Один только бог есть родное начало, что все предваряет. Он все предваряет и после всего остается, чего ни о чем другом уже сказать не можно.
«Остатки младенцам». «Покроет тебя божпе начало» (Второзаконие). Вот кольцо и венец вечного, венчающего тебя милостию! Cue истинное начало образуется п всем тем, что походило на начало, например, главою: «Мудрого очи его во главе его».
То ж источником: «Источник запечатлен…»
Коренем: «Корень премудрости кому открылся?» Зерном: «Семя есть слово божие». Востоком: «Восток имя ему». Сердцем: «Вода глубока — совет в сердце мужа». «Я сплю, а сердце мое бдит» (Песнь песней). Деревом плодовитым: «Древо жизни посреди рая». Устами: «Не отемнели очи его, не истлели уста его».
Сюда принадлежат облако, искра, отец, мать п проч.
Афанасий. Для чего же сие начало образуется змием?
Яков. Для того, что змпй в кольцо свивается, притом и острый взор имеет, как свидетельствует имя его дракон, то есть прозорливый, ospxcov — значит видящий, a opaxov — будущий видеть. Око есть правитель делу. Оно в животном есть то, что солнце (есть) в мире, что драгоценные камни в земле. Притом змий свивает такой свиток, что, не узнав ока, не узнаем намерения. Библия есть точный змий; из множества таковых образов сплетается история, будто корзинка или коробочка, вмещающая снисхождение невместпмого, похожа на перлову мать[378], показывающую извне ничтожную жидкость, но внутри как зеницу ока соблюдающую дражайше сияние жемчужного шарика: «Мать его соблюдает все слова сии в сердце своем».
