Слыхал я мальчиком, что на европейские берега выбросила буря дикого человека, оленьею кожею обшитого, с такою же лодочкою. Окружил сие чудо народ. Удивляется, соболезнует, приятствует. Предлагает немому гостю разные роды изрядной пищи, но он ничего не касается, сидит, будто мертв. А наконец, как только усмотрел предложенные плоды, тотчас задрожал к ним и воскрес. Сей есть родной образ верной господу своему души в выборе звания.

JI о н г и н. Живо мне представляются два человека, одно п то же дело делающие. Но от сей души родится приятное, а от той неприятное дело. Сей самою ничтожною услугою веселит, а тот дорогим подарком огорчает. От сей персоны досада, насмешка и самое пуганье некоторую в себе утаивает приятность, а от другой — самая ласковость тайною дышит противностью. Сего хула вкуснее того хвалы…

Чудо! Шпло, как прптчу говорят, бреет, а бритва не берет. Что за чудо? Сие чудо есть божие. Он один тайная пружина всему сему. Все действительным, все приятным, все благоприличным делает одно только повиновение сокровенной его в человеке силе. А противление святому сему все действующему духу все уничтожает. По сей‑то причине искусный врач неудачно лечит. Знающий учитель без успеха учит. Ученый проповедник без вкуса говорпт. С прпппсью подьячий без правды правду пишет. Перевравший Библию студент без соли вкушает. Истощивший в пиктуре век без натуры подражает натуре. Во всех сих всегда недостает нечтось. Но сие нечтось есть всему глава и конечная красота десницы божией, всякое дело совершающей. Кратко притчею сказать: «Совсем телега, кроме колес». И не без толку сделали лаконцы [402]. Они полезнейший для общества вымысел, из уст плутовских происшедший, отбросили, а приняли пз уст добросердпого гражданина, который, по прошению сейма, то же самое своим языком высказал.

Самое изрядное дело, без сродности деемое, теряет свою честь и цену так, как хорошая пища делается гадкою, приемлемая из урынала. Спе внушает предревняя старинных веков пословица оная: «От врагов и дары — не дары». И слаще меда спя русская притча: «Где был? — У друга. — Что пил? — Воду, слаще неприятельского меду». И подлинно, самая мелкая услуга есть милая и чувствительная, от природы, как от неисчерпаемого родника сердечного, исходящая. Вспомните поселянина, поднесшего прпгорстью из источника воду проезжающему персидскому монарху! Вспомните, чему мы недавно смеялись, — мужичка Конона репе, принесенной в дар Людовику XII, королю французскому! [403]. Сколько сии монархи веселились грубою сею, но усердною простотою! Зачем же окаеваешь себя, о маловерная душа, когда твой отец небесный родил тебя или земледелом, или горшечником, или бандуристом? Зачем не последуешь званию его, уклоняясь в высшее, но не тебе сродное? Конечно, не разумеешь, что для тебя в тысячу раз счастливее в сей незнатной низкости жить с богом твоим, нежели без него находиться в числе военачальников или первосвященников? Неужель ты доселе не приметил, счастпе твое где живет? Нет его нигде, но везде оно есть. Пожалуйста, чувствуй, что разумным и добрым сердцам гораздо мплее и почтеннее природный и честный сапожник, нежели беспрпродный статский советник. Какая польза, если имя твое в тленном списке напечатано, а дух пстпны, спдящпй и судящий во внутренностях твоих, не одобряет и не зрит на лицо, но на твое сердце?

Останься ж в природном твоем звании, сколько оно нп подлое. Лучше тебе попрощаться с огромными хоромами, с пространными грунтами, с великолепными названиями, нежели расстаться с душевным мпром, сделав через сопротивление твое внутренним себе неприятелем так чудного, сильного и непобедимого духа, самые ливанские кедры стирающего.

Яков. Позволите ли нечто предложить на стол из языческих закромов?

Григорий. Представь, только бы не было идоло- жертвенное.

Лонгин. Смотри, чтоб не смердело духом, Христо- вому благовонию противным. Спе‑то значит у Павла бесовская трапеза.

Афанасий. Возможно ли, чтоб пища не была скверная, если она от языческого стола?

Ермолай. А я верую, что она перестанет быть скверною, если господь освятить оную соблаговолит. Все то святое, что доброе. Все то доброе, что господу приносится. Все то господне, духу страха божиего и царствию его не противостоящее. Если ж сам господь освятил, то кто дерзнет сквернить? Давай сюда! Я прежде всех начну кушать с господом и перед господом, нимало не боясь Мойсеевои угрозы. «Истина есть господня, не бесовская».

Яков. Предлагаемое мною не только не восстает против господа, но сверх того стоит за ним.

Лонгин. Разве ж ты позабыл, что всяк, кто не против нас, по нас есть? — сказывает истина. И кто дает быть пророками?.. «Разве иудеев только бог?» «Ей, и язычников». Дышит везде живущий во всех дух господен, и блажен послушающпй его. Сие‑то значит похищенное у язычников золото посвящать в храм господу. И не меньше богу любезный римский капитан Корнилий [404], как самый иудей, втайне обрезан по сердцу, омыт по смыслу.

Яков. Мне кажется, что спя божественная в человеке сила, побуждающая его к сродности, называлась у древнпх египтян Испс[405], Isis, у эллинов —'Afhjva, Athena, у римлян — Minerva, сиречь natura. Природа на- зывалася Tevios, genius — ангел природы, назывался тож Ого;— бог.

Афанасий. А почему называлась Минервою?

Яков. Не знаю, а только думаю потому, что Минерва был человек (мужчина или женщина) к тому рожден, чтоб мог для себя и для своей братии хорошо научиться знать, где обитает счастие. Сему научившийся назывался у эллинов гиосшха^, eudemon, то есть хорошо знающий, а благополучие — si>5aip. Gvta. Протпвное ж сему — какодемон, какодемонна, у рпмлян сей хорошо знающий, кажется, назывался divini juris peritus, то есть хорошо знающий божие право. Что же присносущное величество божие его именем означалось, спе, думаю, сделано для любви к нему п почтения, дабы через любезного человека имя означить вселюбезнейгаего, приводящего к счастию и таящегося в каждом человеке божпего духа, который собственного пменп для себя не имеет и с которым неразрывная была дружба Мпнервы. Сего духа, еслп кто, не слушая, принимался за дело, о сем у язычников была пословица: Invita Minerva [406]— «без благоволения Минервы», а у нас говорят: «Без бога». И первёе так го- ворено о науках, потом о всем, даже о самом мелочном деле. Если кто без природы сунулся во врачебную науку пли в музыку, говорили: Invito Apollone; iratis Musis — «без благоволения Аполлонова», «без милостп Муз».

Если кто обращался в купечестве — «без дозволенпя Меркурпевого» [407].

Если обитал в прекрасных рощах, на полях, на холмах и горах, прп чистых реках и прозрачных псточнпках, уединяясь в лесах, и в шумящих птичьим пением садах, избегая человеческого сожительства и брачного союза, но без бога, говорили: «Без благословения Дпаны» [408].

Сколько должностей, столько сродностей. Сии разные к различным должностям божественные побуждения означались у них разными разных людей именами, своп- ми сродностямп прославившихся. Однак все сии дарования столь различные один и тот же дух святой действует. Так, как, например, в музыкальном органе один воздух разные через различные трубки голоса производит пли как в человеческом теле один ум, однак разно по рассуждению разных частей действует.

Афанасий. По моему мнению, не очень плохо пз языческого навоза собираешь золото. Часто загребается в горничном соре монета царская, а родник здоровейшей воды грязью затаскивается.

Яков. Ведь басня о исполинах, воздвигших брань против бога, всем знакома [409]. Но она не перстом ли показывает на тех смельчаков, которые дерзновеннее и упрямее духу божественному сопротивляются, устремляясь с отчаянным упорством к великому, но совсем природе их це благоприличному званию?