Похоронить ребенка нейтрального скальда при этих обстоятельствах оказалось не так-то просто. Когда Оулавюр Каурасон снова пришел к пастору, на этот раз имея в кармане деньги на погребение, сей герой в пасторском обличье находился в соседней округе по военным делам, а когда скальд решил попросить старосту сколотить гроб за наличные деньги, тот как раз в это время руководил военными действиями на берегу. Все были готовы стрелять друг в друга, только стрелять, и никто не проявил ни малейшего желания хоронить детей, которых уже расстреляли.

И вот снова поздним вечером скальд возвращается домой, весь день он напрасно обращался то к одному, то к другому, но вопреки всему он был счастлив и благодарен Богу за то, что, имея на руках умершего ребенка и заботы, глубже понял бренность всего земного, тогда как все остальные были настолько сильно привязаны к ценностям этой жалкой жизни, что, обезумев, рвались стрелять. Размышления скальда были прерваны необычным зрелищем: вокруг его лачуги толпились люди, вооруженные палками и чем попало, кто-то стоял в дверях, кто-то уже проник внутрь. Вначале скальд испугался. Он не входил ни в один из воюющих лагерей, но, хотя он и был знаком с большинством из этих людей, в нынешние смутные времена никто не мог бы сказать, кто из них друг, а кто враг; может, они подстерегают скальда в его собственном доме и готовы убить его только за то, что он любит мир, — такое ведь уже случалось. Ясно было одно: война в первую очередь обрушилась именно на его дом, дом мирного человека. Скальд остановился и в апрельских сумерках тревожно смотрел на свою лачугу. Тогда мужчины закричали:

— Иди сюда, скальд. Не бойся! Мы сражаемся за тебя. Мы сражаемся за поэзию всего мира!

Скальд был благодарен за это гостеприимное приглашение и подошел поближе. Тут дверь дома распахнулась и на порог вышел Эрдн Ульвар, его друг, он повторил приглашение и радушно приветствовал скальда в его собственном доме. Люди сидели повсюду, кто на чем, они перевернули все, что только обладало дном, и превратили это в стулья, некоторые сидели прямо на полу. Скальд прежде всего посмотрел, не тронуто ли что в каморке, но там все было в порядке: крохотное тельце, завернутое в саван, лежало на грубо сколоченных носилках. Но когда невеста, стоявшая за плитой с распухшим от слез лицом, увидела, что пришел Оулавюр, она выпрямилась и закричала:

— Они нарушают мир живых и мертвых, они позорят мой дом, оскверняют моего покойника, о Иисусе небесный, пошли на них огонь и дьяволов, на этих разбойников!

Кое-кто усмехнулся, но большинство не обратили на нее никакого внимания.

Они объяснили скальду, что случилось: Эрдна Ульвара хотели схватить и отправить в Адальфьорд за нарушение закона о борьбе с туберкулезом. Он без разрешения покинул туберкулезный санаторий. Телеграмма из отдела здравоохранения подтверждала, что этот человек — распространитель заразы, свидинсвикский доктор обратился к окружному судье и потребовал, чтобы Эрдн Ульвар был удален, пока он не перезаразил жителей этого здорового поселка. Все безродные тут же решили охранять Эрдна Ульвара. Можно ли им остаться здесь на эту ночь?

— Этот дом твой, Эрдн, — сказал скальд.

При этих словах невеста издала жалобный крик и начала громко молиться, подбирая слова еще старательнее, чем раньше. Одни в немом удивлении смотрели на это беснующееся христово отродье, другие отворачивались, ибо им было стыдно за нее. Те, у кого был табак в любом виде, вытащили его и начали угощать соседей, не забывая при этом и себя, потом появились карты, и добродушное сквернословие гостей заглушило благочестивые упражнения хозяйки. Один принес керосину, другой — воды, третий — кофе, откуда-то появился сахар. Скальд помог обнести присутствующих кофе. Наконец невеста перестала причитать и, измученная, уселась за плитой со своим вязаньем.

Поздно вечером, когда большая часть охраны разошлась по домам в полной уверенности, что уже ничего не случится, пришло известие из лагеря директора: «Люди в Небесном Чертоге, будьте начеку!» Вскоре на склоне показалась толпа с фонарями и палками. Обе двери в доме скальда заперли на все запоры, свет погасили, люди, готовые к обороне, заняли посты у окон и дверей. Спустя несколько минут раздался стук в дверь, и так как пришедшим показалось, что им не отвечают слишком долго, они начали барабанить в стены. Скальд подошел к окну, открыл форточку и спросил, кто там.

— Исконные жители Исландии, — ответили ему. — Исландцы.

— Вот что, — сказал скальд, не имея мужества произнести свое рискованное «угу».

Тогда какой-то незнакомец объяснил, что он прислан сюда окружным судьей, чтобы забрать чахоточного: выдашь ты нам его или нет?

— Мой ребенок вчера умер от чахотки, — сказал скальд — Может быть, добрые люди помогут мне похоронить его?

— Открывай дверь и давай сюда этого человека! — ответил посланец властей.

— К сожалению, я уже лег спать, — сказал скальд.

Тут подошел и директор Пьетур Паульссон, он немного отстал, так как слишком запыхался, поднимаясь по склону.

— Не надо никого просить открывать этот дом, это мой дом, — заявил директор. — Это я решаю, когда и как этот дом отпирается. Но прежде я намерен сказать несколько слов Оулавюру Каурасону. Эй, Оулавюр Каурасон, ты, который называешь себя скальдом, я пришел сюда, чтобы сказать тебе, что ты больше не скальд. Ты грязный стихоплет, богохульник и клеветник, отравляющий души молодежи. Слишком долго я терпел такого болвана и крысу, как ты. Я простил тебя, хотя ты запятнал Свидинсвик, сочиняя истории про людей, которые никогда не жили в этом поселке, про воров, пьяниц, бродяг и вшивых кобелей, дурно обращавшихся со своими женами. И хотя ты выступал против Бога и Души на словах и на деле, я все прощал тебе и неустанно предоставлял возможность стать хорошим скальдом. Однако все мои попытки сделать из тебя хорошего скальда не принесли плодов. Теперь моему терпению пришел конец. Правда, раньше у нас с тобой были неплохие отношения, но теперь, когда ты открыто выступаешь на стороне этих безродных против сторонников Родины, против независимости нации, против меня, теперь мы больше с тобой не знакомы, я еще покажу вам, я вас сотру в порошок, я вас в бараний рог согну! Вы у меня еще попляшете! Эй, ребята, если они не отопрут дверь, обвязывайте дом веревками и валите эту халупу наземь!

К утру дом скальда лежал опрокинутый набок.

Ночью Истинные Исландцы обвязали лачугу веревками и опрокинули ее, чтобы им легче было проникнуть в это разбойничье логово. Но маневр не дал желаемых результатов. Безродным удалось погасить фонари Истинных Исландцев, некоторое время бой шел в темноте, и в суматохе Эрдну Ульвару удалось удрать. В итоге скальд остался без крова, с мертвым ребенком на руках и взывающей к Иисусу невестой, которая, как оказалось, была не настолько Истинной Исландкой, чтобы это оградило произведения ее жениха от злобной критики. Забрав тело ребенка и рукописи скальда, они перебрались к соседям. Но, когда достаточно рассвело, пришли безродные и подняли дом скальда из руин.

На другой день после неудавшегося ареста Эрдна Ульвара военная ситуация в Свидинсвике у мыса Ульва Немытого достигла наивысшей точки, такого еще никогда не бывало в истории этого поселка. У вождя сторонников Родины директора Пьетура Паульссона не было ни одной спокойной минутки. Ирландского раба искали ночью по всем закоулкам, стража около Длинноногой была удвоена. Рано утром после бессонной ночи директор собрал свой отряд, который ему удалось сколотить накануне вечером, и вооружил его дубинками, кое-кто из крестьян с дальних хуторов прихватил с собой ружья. Учеба в поселке была прекращена, школа превратилась в ставку Истинных Исландцев, церковь — в пункт первой помощи, куда были доставлены и перевязочные материалы, а управляющего послали на колокольню, приказав звонить в колокола, как только директор Пьетур Паульссон подаст знак к началу битвы, ибо это была священная война. Стратегический план Истинных Исландцев состоял в том, чтобы оттеснить чернорабочих с пристани в воду, окружив их с трех сторон. Но оказалось, что не одни только Истинные Исландцы позаботились о подкреплении, безродные тоже разослали во все стороны гонцов и собрали на окрестных хуторах отличный отряд, а ночью к ним, что еще важнее, подошло подкрепление из других фьордов, поэтому утром, когда оба войска встретились, стало ясно, что национальным силам придется трудновато, если дойдет до рукопашной; директор Пьетур Паульссон приказал своим людям пока что не выступать.