— А больше он ничего не просил тебя передать мне? — глаза ее были широко раскрыты, вопрос вырвался из самой глубины сердца.

— Просил, — сказал скальд, — он просил меня прочесть тебе одно стихотворение:

Но когда прошло лето и наступила осень и огород с его высоким небом перестал служить прибежищем для чужого скота и для того, кто жаждал жить в роскоши, хозяин Малого Бервика обнаружил, что забыл сделать запасы на зиму. В качестве учителя скальд должен был бесплатно получать от прихода ворвань для освещения, но вскоре распространились слухи, что он жжет эту ворвань по вечерам, когда все крутом давно уже спят; староста, как должностное лицо, явился к скальду и торжественно заявил, что приходский совет не может взять на себя ответственность за подобное расточительство в эти трудные для общества времена. Пошел снег, и тут же обнаружилось, что в доме между крышей и стеной есть щели, крыша протекает и к тому же нет топлива. Однажды вечером, когда завывала вьюга, скальд и его жена продрогли так, что у них зуб на зуб не попадал. После этого скальд, повинуясь настойчивым просьбам своей жены, отправился в Большой Бервик к старосте, сказал, что у него нет ни топлива, ни спичек, и попросил одолжить ему немного торфа. Староста резко ответил:

— Черта с два я дам тебе торф. Не мог сам с осени запасти себе топлива, теперь хоть сдохни.

После длинной отповеди он все-таки сказал, что скальд может пойти на его торфяное болото и взять из штабеля, за плату, конечно, двадцать пять брикетов торфа. Тогда скальд спросил, не будет ли староста так любезен и не продаст ли ему за наличные деньги коробку спичек.

— Нет, — ответил староста, — если человек знает, что у него есть топливо, ему и так будет тепло, совсем не обязательно это топливо жечь.

В тот вечер скальду и его жене пришлось стащить с постелей тюфяки и сжечь их, чтобы сварить ужин, потому что непогода не позволяла принести торф из запасов старосты.

Через несколько дней учителя вызвал школьный комитет, чтобы обсудить с ним вопрос о начале занятий; комитет состоял из трех человек: приходского старосты, пастора Януса и крестьянина Тоурдура из Хордна, все они были старые бервикцы, любители крепкого словца, настоящие седовласые великаны. В пасторе не было и признака набожности, он жил только далеким прошлым, проявляя к нынешним временам весьма ограниченный интерес, а к будничным делам — и вообще никакого; Тоурдур из Хордна, сидя, непрерывно раскачивался взад и вперед, голова его была набита множеством страшных историй и несчастных случаев, и ему хотелось, чтобы все они были непременно записаны, в том числе и история жизни его тещи; староста был преисполнен служебного чванства и общественного самосознания. Когда эти три человека сходились вместе, казалось, будто случайно встретились трое глухих, которые к тому же не видят друг друга: находясь в одной комнате, они разговаривали так, словно все они находятся в разных частях страны, никогда не видели своих собеседников и никогда их не увидят, сроду не слышали их голосов и даже не подозревали о существовании таких людей; но вместе с тем они действовали согласованно, как будто это был один человек. Оулавюр Каурасон был четвертый глухой и четвертый слепой в этой компании и находился в четвертой части страны.

— Мои работники говорят, что с болота исчезли не двадцать пять брикетов торфа, а весь штабель, — заявил староста. — Что ты скажешь на это, Оулавюр?

— Клясться не стану, может, несколько брикетов и смерзлось, ведь был мороз и я не всегда мог отодрать брикет от брикета.

— Хочешь красть, дружок. — сказал пастор, — ради Бога, никогда не кради у богатых. Если у богача было сто брикетов торфа, а он вдруг обнаружил, что одного не хватает и осталось всего девяносто девять, значит, его обокрали. И он будет помнить об этом даже на смертном одре. А если у бедняка есть всего один брикет торфа, он не станет беднее оттого, что его украдут. Он уже назавтра забудет о нем. Богач никогда ни за что не простит тебе, если ты украдешь у него, а бедняк даже и не вспомнит об этом. Поэтому все опытные воры крадут только у бедных. Единственное, что в Исландии действительно опасно, дружок, — это красть у богатых, и единственное, что в Исландии по-настоящему выгодно, — это красть у бедных.

— Я обещаю заплатить полностью за каждый брикет, — сказал скальд.

Тоурдур из Хордна:

— Мы с женой давно мечтали найти человека, который мог бы сочинить сносные поминальные стихи о моей теще, царствие ей небесное, которая погибла во время большого снежного обвала в Эйрарфьорде в прошлом году, и вообще описать всю ее жизнь. У меня и у самого плоховато с топливом, но все-таки, парень, я выделю тебе корзину кизяка, если ты пообещаешь написать хорошее стихотворение.

— Наш приход нуждается первым делом не в поэзии, — заявил староста. — Мы нуждаемся в честных людях, пусть не одаренных и не образованных, но настоящих трудолюбивых христианах. Мы нуждаемся в людях нетребовательных, в людях, которые не будут развлекаться в эти тяжелые времена и не станут шнырять по чужим болотам да жечь чужой торф. Именно это и необходимо внушать нашим детям. Нам нужна серьезная община. Мы не хотим, чтобы у нас была такая же община, как в Кальдсвике, по другую сторону гор, — там во время последнего бала были откушены два носа и оторвано одно ухо, женщин щипали за ляжки прямо на глазах у всех, да было кое-что и почище.

— Бродяжка Хатла за тридцать лет родила девять человек детей в двенадцати приходах, и ей прощали все, пока она не украла овцу — вот тут-то ее и отправили в столицу в тюрьму, — сказал пастор. — В Исландии преступлением считается только кража овец.

— Собственно, мне кажется, что необходимо сочинить стихи о снежном обвале в Эйрарфьорде, пока еще живы люди, которые помнят об этом событии, — заметил Тоурдур из Хордна.

— Самое главное в жизни — не быть в тягость другим, — сказал староста. — Быть независимым, никогда ничего не просить у людей — это все равно что получить в подарок на крестины все человеческие добродетели.

— Если хотят выбиться в люди, — сказал пастор, — уже с самых ранних лет начинают собирать обрывки старых веревок, гнилые доски, ржавые гвозди, негодные точила, сухой собачий помет и тому подобное. Некоторые, однако, умудряются разбогатеть, прикончив на берегу человека, потерпевшего кораблекрушение. А иные самым верным средством считают колдовство; например, старый Финнбоги Байрингссон всегда носил в кармане несколько медных монет, которые он стащил у одной бедной вдовы, а также коготь серой цапли, кусок окаменевшей икры ската, засушенную морскую звезду и веточку ятрышника. Есть и такие, которые верят, что можно разбогатеть с помощью крапивника, для этого, дружок, надо поймать крапивника живьем, разрубить точно пополам, одну половинку положить в сундук, где хранятся деньги, а другую закопать в землю. Правда, тот, кто поймает птицу, станет несчастным, но и из этой беды есть выход: можно поручить ловлю птицы какому-нибудь бедняку. Вот так-то, дружок.