Во всяком случае, не подлежит сомнению, что священным «копьем Финееса и Лонгина» владели последовательно 5 римско-германских Императоров Саксонской династии, а затем 7 кайзеров Швабской династии Гогенштауфенов, в том числе легендарные Фридрих I Барбаросса («Рыжебородый») и его не менее знаменитый внук Фридрих  II, прозванный «чудом мира» (stupor mundi)[81].

            Фридрих I Барбаросса (1152-1190 г.г.), в чьих жилах текла кровь враждовавших дотоле древних родов Штауфенов и Вельфов, поистине обладал всеми качествами идеального средневекового правителя и рыцаря. Мечтавший о восстановлении древней Римской Империи в прежнем блеске, рыжебородый Император, хотя и не имел под своим началом победоносных древнеримских легионов, покорил всю Италию, взял Милан (откуда вывез реликварий с мощами трех евангельских «царей-волхвов», доныне хранящийся в Кельнском соборе) и доказал свое превосходство над папой. Он взял Рим и – с «копьем Лонгина» в руке! - лично возглавил штурм Ватикана, вынудив папу искать спасение в бегстве. Позднее, встретившись с папой в Венеции, Барбаросса – опять-таки со Святым копьем в руке! – преклонил колена перед папой, которого только что победил на поле боя, и поцеловал ему ноги. Но это было ничем иным, как военной хитростью, необходимой для того, чтобы выиграть время и восстановить свою власть над мятежной Италией. Фридрих I Барбаросса погиб во время III Крестового похода, утонув при переправе через р. Салефу в Сирии. В момент переправы через реку Святое копье выскользнуло у него из рук – и конь Императора в тот же миг оступился![82] Из реки его извлекли уже мертвым. Впрочем, смерть во время Крестового похода (как и во время всякого паломничества к святым местам вообще) считалась достойнейшим концом для рыцаря и вообще всякого христианина и верным пропуском в рай[83]…

             Однако внук Барбароссы, по мнению многих современников и историков последующих поколений, превзошел своего знаменитого деда. Фридрих II Гогенштауфен (1212 -1250 гг.), необычайно талантливый и высокообразованный для своего времени властитель, обладавший поистине энциклопедическими знаниями (в том числе и в области оккультных наук), свободно владевший шестью языками и правивший на Сицилии, являвшейся при нем центром Священной Римской Империи, более всех своих сокровищ ценил «копье Финееса и Лонгина», унаследованное им от своего легендарного деда. Фридрих II полагался на магическую силу Святого копья как во время совершенного им крестового похода в Святую Землю (в ходе которого ему удалось, почти без пролития крови, заставить мусульман вернуть христианам Иерусалим и самому короноваться королем Иерусалимским – хотя и против воли папы, отлучившего его от церкви!), так и в непрестанных боях с мятежными итальянскими городами и папскими войсками.[84]

               Когда власть над Священной Римской Империей перешла к Люксембургской династии, представители последней как бы унаследовали и функцию хранителей Святого копья. Один из знаменитейших представителей этой династии, римско-германский император и чешский король Карл (Карел) IV Люксембург, повелел изготовить для Святого копья новую, золотую манжетку, скреплявшую переломившийся со временем наконечник, поверх предыдущей, серебряной манжетки, с надписью, свидетельствующей о принадлежности копья Святому Маврикию, и повелел хранить Святое копье в замке Карлштейн близ Праги. В период гуситских войн еретики-табориты неоднократно осаждали замок Карлштейн, пытаясь овладеть Святым копьем, в чем, однако. Не преуспели, невзирая на многократные штурмы и ожесточенный артиллерийский обстрел (так, в ходе шестимесячной осады Карлштейна в 1422 г. гуситы выпустили по осажденному замку в общей сложности до 10 000 каменных ядер из метательных машин и артиллерийских орудий).[85]

               Со временем Святое копье перешло к римско-германским Императорам из австрийской династии Габсбургов, и с тех пор хранилось в сокровищнице их венского дворца Гофбург вместе с коронационными регалиями Священной Римской Империи. После битвы при Аустерлице Наполеон потребовал передачи ему «копья Лонгина», которое было перевезено в старинный имперский город Нюрнберг. Впрочем, по другой версии все было наоборот – до Аустерлица Святое копье находилось в Нюрнберге, а после Аустерлица – в Вене[86]. Вторая версия представляется нам более правдоподобной.

                После присоединения Австрии в гитлеровской Третьей Империи в 1938 г. Святое копье было вновь перевезено в Нюрнберг, а оттуда – в восстановленный рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером, в качестве штаб-квартиры «черного Ордена», древний вестфальский замок Вевельсбург, которому - по не доведенному до конца проекту – предполагалось придать очертания «копья Лонгина» (см. фото ). После 1945 г. Святое копье было, по одной версии, вместе с прахом Адольфа Гитлера и Святым Граалем, доставлено секретной субмариной на тайную нацистскую базу Шангрила в Антарктиде, в то время как в венский Гофбург была возвращена всего лишь копия Святого копья. По другой, общепризнанной, версии – в Гофбург было возвращено подлинное «копье Финееса и Лонгина».[87]

                Святое копье пребывает в Вене по сей день. В его продолговатый, почерневший от времени железный наконечник, покоящийся на выцветшей красной бархатной подушечке, в кожаном футляре, вделан кованый железный гвоздь – по преданию, один из голгофских гвоздей (см. фото). Гвоздь этот вделан в прорезь посредине наконечника, украшенного в нижней части нанесенными по обе стороны от втулки двумя золотыми  Андреевскими крестиками, и дополнительно закреплен при помощи манжетки, обмотанной металлической (золотой, серебряной и медной) проволокой. В ходе бурной истории Святого копья его наконечник оказался переломленным пополам  и с тех пор его острие соединено с нижней частью наконечника другой, серебряной, манжеткой, которой довольно-таки неуклюжие руки древнего мастера попытались придать очертания сложенных голубиных крыльев[88]. 

       «Фландрия и лев!» („Vlanderen den Leeuw!“) – таков был старинный боевой клич фламандцев, северогерманской народности, ставшей, наряду с франкоязычными валлонами, предками современных бельгийцев. В эпоху Средневековья, как и в эпоху античности, боевой клич служил чем-то вроде знамени, объединявшего вокруг себя людей одной крови, одного рода-племени. Так, те же валлоны пользовались боевым кличем: «Ипр и Аррас!» („Yper et Arras!“), представлявшим собой не что иное, как названия двух крупнейших фландрских городов; французы – кличем: «Монжуа Сен-Дени!», переводимым двояко – либо «Святой Дионисий (считающийся, наряду со святым Мартином и святым Реми, или Ремигием, покровителем франков и Франции – В.А.) – радость наша!», либо: «Гора радости (так именовали участники I Крестового похода Елеонскую гору близ Иерусалима, где им явилась сама Пресвятая Богородица – В.А.) и Святой Дионисий!»; испанцы - кличем «Сантьяго!» (в честь наиболее почитаемого в иберийских королевствах апостола св. Иакова Зеведеева); англичане - кличем: «Святой Георгий и веселая Англия!»; баварцы – труднопереводимым, но однозначно прославляющим Баварскую землю кличем: «Хуста-Хайа-Байерланд!»; «бедные рыцари Христа и Храма Соломонова (тамплиеры») – кличем «Босеан!» (Beauseant – название черно-белого главного тамплиерского знамени, букв.: «Пегая кобыла»!), «Христос и Храм!» (Christus et Templum) или: «Бог – Святая Любовь!» (Dieu Saint Amour); тевтонские рыцари Пресвятой Девы Марии (во всяком случае, в решившей судьбу их Ордена битве при «Еловой горе», или Танненберге в 1410 г.) – кличем: «Христос воскресе!» (Christ ist erstanden!); поляки – «Богородице Дево радуйся!»   и т.п. Но именно с боевым кличем: «Фландрия и лев (геральдический символ Фландрии; черный лев на золотом поле украшал знамя Фландрии, серебряный лев на черном поле – знамя г. Гента – В.А.)!» вступили фламандцы в полдень 11 июля 1302 г. от Рождества Христова в историческую битву при Кортрейке (флам. Kortrijk), более известную у нас как «битва при Куртрэ» (фр. Courtrai), разыгравшуюся между ополчением фландрских городов (состоявшим почти исключительно из пеших воинов) и армией французских рыцарей под предводительством графа д’Артуа. Два войска сошлись при Кортрейке через 126 лет после битвы при Леньяно в Ломбардии (1176 г.), в которой пехота (ополчение североитальянских городов), в сомкнутом строю, впервые в истории средневекового Запада устояла в полевом сражении перед натиском привычного к победам конного рыцарского воинства римско-германского Императора Фридриха I Барбароссы, продемонстрировав свою исключительную стойкость – правда, только в обороне. У тому же при Леньяно у итальянцев имелась и собственная, достаточно многочисленная и сильная, кавалерия – в частности, миланские рыцари и знаменитая конная «Дружина Смерти» брешианских рыцарей, во многом решившая исход сражения (так что даже самому Барбароссе, тяжело раненому и потерявшему в схватке свое знамя, с трудом удалось спастись бегством с поля сражения). Теперь же, под Кортрейком, глубоко эшалонированному строю пешего народного ополчения удалось не только отразить атаку тяжеловооруженной рыцарской конницы, но и самому, не имея собственной конницы, перейти в контрнаступление и добиться полной победы над врагом.