Мне осенью исполнилось семь лет – через год идти в школу. Наступила зима и с нею Новый, 1940-й год. Стройку временно «заморозили» и папа взялся меня готовить к школе. Купил букварь. На первую неделю мне было дано задание заучить весь алфавит наизусть, но предварительно он назвал несколько раз все буквы и проверил, запомнил ли я. Некоторые буквы я забывал, и тут всегда на помощь приходила моя старшая кузина Юля, которая уже училась в третьем классе. К маме по учебным вопросам я не обращался, она всегда была занята детьми и домашним хозяйством. Когда папа приходил на выходной, он обязательно проверял моё домашнее задание. На этот раз он был удовлетворён, я, хоть и с небольшими заминками, алфавит выучил. На следующую неделю я получил новое задание: научиться из букв складывать слова и начать читать по букварю. С этим заданием я тоже справился, и опять не обошлось без помощи Юли. Очередь дошла до письма. Я получил от папы задание переписать заглавные буквы всего алфавита. Кажется, он меня предупредил, чтобы я писал правой рукой, но я этому не внял. Я левша и левой рукой у меня неплохо получалось.
Придя с работы, папа попросил:
– Ну-ка, сынок, покажи, как ты написал?
– Вот, посмотри, – робко подал я ему тетрадку. Он взглянул, и мне показалось, что он недовольно нахмурился.
– А теперь при мне пиши, но только правой рукой!
Представить моё состояние не трудно. Я был в лёгком шоке. Правой рукой у меня плохо получалось, если не сказать – совсем не получалось. Физического наказания я избежал, так как отец не был сторонником такого воспитания. Но он предупредил:
– Будешь писать каждый день, и именно правой рукой, пока не научишься красиво писать!
Вот и было в зимнее время чем заняться. Так я постепенно научился уверенно держать правой рукой ручку, карандаш, а ещё раньше и ложку. За зиму я исписал несколько тетрадей. Кроме чтения и письма, отец научил меня пилить дрова двуручной пилой, а также тренировал глазомер.
А тут грянула война с Финляндией. Взрослые забеспокоились – кого возьмут в армию. Но на этот раз обошлось, справились регулярные войска.
Только чуть потеплело в марте, как на стройке вновь закипела работа. Усадьба должна быть готова этим летом. Мама готовила обеды работникам. В нерабочее время папа постоянно был на стройке, и даже ночевал в уже построенном амбаре. Этим летом я тоже стал ходить на стройку. В мою обязанность входила уборка мусора: стружки, щепы, остатков пиломатериалов. Всё это складывалось мной в порядке под верандой первого этажа амбара и годилось для разжигания огня в русской печи и тагане – подставке для котла, используемой при приготовлении пищи на открытом огне. Также при необходимости я подносил и подавал работникам инструмент или лёгкие стройматериалы. При мне укладывали стены дома. Теплоизоляционным материалом служил мох, который собирали в лесистых низинах и уже около стройки высушивали. Клали ряд брёвен, на них укладывали мох и снова ряд брёвен. Мох мне тоже приходилось подавать, благо он не тяжёлый. В то же время пилили доски для крыши вышеописанным методом.
Дом выстроили к июлю месяцу. А мы полностью переехали в него в августе. Он был где-то 36 квадратных метров, по сути – это большая комната, в которой справа выложена из кирпича русская печь, слева – двуспальная деревянная родительская кровать; в переднем углу вдоль стен – лавки и стол, божница с иконой и посреди передней стены ходики (часы). Одно окно было против ограды, а два других смотрели на улицу. Рядом с домом росла черёмуха.
Амбар, который находился за домом, выглядел по сравнению с ним грандиозным строением. Он был выше, шире и длиннее дома. Между домом и амбаром построили сени, довольно просторные, где имелась лавка во всю их длину и полочка, где находилась домашняя утварь. В торце было отдельное помещение – туалет. Хлев (помещение для домашних животных) был высок и просторен. Внутри него сделали два небольших утеплённых помещения: одно для овец, другое для кур.
Глава 4. ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
Наступило 1 сентября. Я пошёл в первый класс. Школа находилась в селе Архангельском – русскоязычном, с действующей Православной церковью, магазином, больницей, сельсоветом и почтой. Школа состояла из трёх отдельных строений, удалённых друг от друга на довольно приличное расстояние. Первое помещение находилось на главной улице, это была большая классная комната примерно на 15 парт, то есть на 30 первоклашек. Дом, в котором я начал учиться грамоте, примыкал к большой церковной площади в Архангельском. Вблизи церкви не было ни одного строения. Школа, больница, почта, правление колхоза, сельсовет, магазин находились на почтительном расстоянии (сто и более метров) от церкви. Второе школьное здание состояло из трёх классов и тоже примыкало к площади. В нём учились вторые-четвёртые классы. И последнее школьное строение было двухэтажным – для пятых-седьмых классов.
Первой моей учительницей была Фёдорова Екатерина Ивановна, светловолосая девушка, какая-то наша родня. Папа её знал хорошо, хотя жила она не в нашей деревне, а в Архангельском. Она была осведомлена отцом о моей леворукости, следила за мной и не давала никаких поблажек.
За парты нас рассадила учительница, почти всех мальчиков с девочками. Моей соседкой оказалась девочка, которая мне не очень нравилась. Я её иногда за косички дёргал. А напротив нас, в другом ряду сидела красивая и нарядная девочка – звали её Глафира Перьмякова. Рядом с ней посадили переростка (года на три старше нас), хулиганистого прогульщика. На нас он смотрел свысока, обзывал шантрапой. Но когда его место пустовало за партой (что было частенько), то на него претендовали другие мальчишки – и я в их числе – кому нравилась «хозяйка». Иногда удавалось посидеть рядом с ней, иной раз меня другие опережали. На перемене, когда мы бегали на улице, я старался оказаться рядом с Глафирой, поиграть с ней. Это был первый мой интерес к противоположному полу.
Добираться до школы, особенно нам, малышам, было ой как непросто. От нашей деревни до села Архангельское пять километров. Местность пересечённая, из деревни идёшь вниз к реке Сепыч, там по узкой плотине, по которой даже конные повозки не ездят. Дальше где-то полкилометра смешанный лес, переходящий постепенно в настоящий хвойный – ель и пихта. Лес густой и в нём даже ясным днём почти полумрак. В лесу прорублена узкая просека. Пешеходная дорога постоянно влажная, изобилует спусками и подъёмами, а в низинах держится болотная жижа. Но там набросаны брёвнышки, по которым мы и преодолевали препятствия.
Весной, летом и осенью по этой дороге проходили только пешеходы. Даже проезжать верхом никто не осмеливался – конь мог провалиться в болотистой почве или сломать ноги там, где уложены брёвнышки. Эта дорога шла параллельно реке, поэтому там и было сыро. А обуты мы были в основном в лапти. Для гужевого транспорта через реку был построен деревянный мост, а далее окружной путь – мимо леса, но он был длиннее километра на два, а то и больше. Иногда, но очень редко, мы ходили в школу и по этой дороге.
В 1940 году в первый класс из нашей деревни пошли 11 человечков: 2 девочки и 9 мальчиков. Вначале нас в школу сопровождали старшеклассники, с ними мы осваивали ежедневные 10 километров пути. Уроки у них заканчивались позже, и нам приходилось их ждать. Со временем мы освоились, запомнили дорогу и уже одни толпой шли домой.
Дорога в школу шла по нашему переулку, где было три жилых дома, конюшня и кузница. И во всех трёх домах были в этом году первоклассники. Рядом с нашим домом, шагах в 30, находился дом Ворончихиных, наших новых соседей. А их мальчик Гена учился со мной, и мы вместе ходили в школу, а в свободное время играли.
Зима в этом году наступила уже в конце октября (всё-таки Северный Урал), и мы уже ходили в школу не по плотине, а по льду реки. Там же была проложена санная дорога. Теперь и для повозки на санях путь до Архангельского стал короче.
* * *