Вечером я пошёл в школу и поговорил с одной из одноклассниц, которая работала в поликлинике медсестрой у терапевта. Она тут же вошла в моё положение, сказала, куда и когда приходить.

Когда я утром пришёл на приём, врач, как обычно, спросила:

– На что жалуетесь?

– У меня болит голова, слабость и ломота во всём теле.

– Подайте ему градусник, – сказала она медсестре.

Я поставил градусник, гадая, что же будет дальше. Через несколько минут моя любезная одноклассница подошла ко мне, взяла градусник, мельком взглянула на него и сразу стряхнула.

– Тридцать восемь, – доложила она врачу, не моргнув глазом.

– Вам больничный лист или справку? – спросила меня терапевт.

– Мне достаточно справки, я практикант.

– Если будет хуже, вызывайте врача. А если состояние улучшится, придёте к нам через три дня. Вот вам рецепт на лекарства. Будете принимать, как скажут в аптеке.

В это время в городе свирепствовал грипп, и не было ничего удивительного в том, что меня так легко посчитали больным.

Через три дня я снова пришёл в поликлинику и сказал, что мне гораздо лучше. Температура в этот раз «оказалась» нормальной. Мне выписали справку. А свою находчивую одноклассницу я угостил шоколадкой.

После первой получки я послал Лене перевод на сто рублей, чтобы купила что-нибудь дочке. А вскоре мне пришла повестка в Талицкий народный суд «для разбора заявления, поданного на Ваше имя Фёдоровой Еленой Матвеевной о взыскании алиментов». Ехать в Талицу я не хотел, поэтому послал в нарсуд письмо с просьбой рассмотреть заявление в моё отсутствие и с согласием платить по решению суда.

Через неделю-две пришло письмо от Лены. Она сообщила, что суд постановил удерживать с меня 25% в её пользу.

Как-то вечером, когда делать было нечего, я сидел с одной из девушек нашего общежития в комнате отдыха. Девушка симпатичная, тоненькая, но не маленькая. Беседовали мы с ней о разных разностях. Мне захотелось поделиться с кем-то своими душевными переживаниями. Я начал рассказ от третьего лица, якобы о своём друге, попавшем в непростую жизненную ситуацию. Девушка внимательно меня слушала, а потом взяла да и вывела на чистую воду:

– Ты ведь не про друга рассказывал, а про себя, верно?

Я не стал её переубеждать:

– Какая ты, оказывается, умная и прозорливая! Ты ведь не просто внимательно меня слушала, но и анализировала мой рассказ. Раскусила ты меня, да.

– Была бы я умница – не жила бы в общежитии, – возразила девушка. Странный вывод, на мой взгляд, но тоже имеющий право на существование.

Возможно, я бы и сошёлся с этой девушкой поближе, узнал бы подробнее её мировоззрение (и не только), но в то время у меня ещё была Гутя.

Мой машинист вернулся из отпуска во вполне хорошем настроении. Пока мы работали втроём, но иногда нашего помощника как опытного и имеющего права управления брали для работы на пассажирском поезде, и тогда я становился помощником.

В один из таких дней Григорий Александрович вдруг решил «сосватать» мне невесту. На одном из разъездов участка «Свердловск – Нижний Тагил» работала хорошенькая девушка. Она всегда провожала нас без остановки со свёрнутым жёлтым флажком. Уткин кивнул в её сторону:

– Ты только посмотри на неё – стройная, красавица, даже шинель и фуражка этого не скроют.

Дежурная стояла с моей стороны, но мы ехали без остановки со скоростью, наверное, километров сорок в час.

– Нет, я не успел разглядеть, – покачал головой я.

– Если захочешь с ней познакомиться, то я поспособствую, – пообещал машинист. – Могу с диспетчером договориться, чтобы нас здесь как-нибудь ненадолго остановили, тут вас и познакомлю.

– Спасибо, Александрович, но у меня есть подружка, а жениться я пока не собираюсь, – отказался я.

– Так ведь и останешься холостяком, – упрекнул Уткин. Конечно, я не посвящал его в свои семейные обстоятельства, и поэтому за попытку помочь обустроить мне жизнь никак не мог его винить.

– Это мне не грозит, – не стал я вдаваться в подробности. – Холостым не останусь, всему своё время.

– Ну извини тогда, я думал, может, ты стесняешься с девушками знакомиться.

На этом тема «сватовства» была закрыта.

Однажды мы ехали в сторону Нижнего Тагила. На одном из разъездов нас остановили, чтобы пропустить встречный поезд. Помощник вышел из кабины осмотреть ходовую часть. Я тем временем присел на его сиденье. Тут к электровозу подошёл человек и попросил у меня разрешения проехать на подножке электровоза. Я кивнул. Тут нам открыли разрешающий светофор. Уткин находился за своим пультом, а помощник поднялся в кабину со стороны машиниста. Я заранее освободил его кресло, пересев на приставное сиденье.

Мы проехали почти половину перегона, когда помощник увидел какого-то мужчину, спокойно сидевшего у нас на передней подножке. Он тут же сказал об этом машинисту. Уткин подошёл к окну помощника и убедился в наличии «зайца». Попросил помощника, чтобы тот привёл его в кабину электровоза. Кстати, была зима, но было не очень холодно. Наш «нелегал» был тепло одет. Когда помощник привёл его в кабину, машинист устроил допрос:

– Почему сел на подножку электровоза?

– Мне нужно в Нижний Тагил, – объяснил незнакомец.

– А почему не на электричке или пассажирском поезде?

– У меня денег нет.

– А как ты без спросу на электровоз сел?

– Я попросил разрешения у него, – он показал на помощника.

Помощник от удивления и возмущения несколько секунд не мог вымолвить ни слова. Потом всё-таки возразил:

– Не разрешал я ему, даже и не видел его!

Мои коллеги посчитали, что наш «нелегал» врёт. Я не стал их разубеждать, опасаясь, что недовольство машиниста может обернуться и против меня. Между прочим, мы с помощником были немного похожи: одинаковые ростом, худощавы, носы прямые, ещё и шапки форменные.

– Вот сейчас остановлюсь и высажу тебя в этом безлюдном месте. Будешь топать по шпалам! – пригрозил машинист. Но останавливать поезд не стал, а довёз нашего пассажира до следующей станции.

Впрочем, кроме того, что Уткин не был жестоким человеком, было этому и более прагматичное объяснение. В случае остановки он был бы обязан объяснять руководству причину задержки, возможно, писать объяснительную. Скрыть остановку нет никакой возможности, ибо все важные действия машиниста и показания приборов фиксируются на скоростемерной ленте. Время трогания с места, разгон, скорость движения, давление воздуха в тормозной магистрали, торможение для снижения скорости или остановки – всё эти данные регистрируются почти как в чёрных ящиках самолётов (разве что разговоры внутри кабины не записываются).

Эта лента снимается расшифровщицами после окончания смены или окончания поездки. По ней они определяют все действия машиниста, и если что-то не соответствует графику движения – докладывают начальству. Поэтому, кстати, как сами ленты, так и работниц расшифровки часто называли ябедницами.

На двенадцатичасовую работу я обычно брал с собой бутылку какао и несколько кусочков хлеба. Какао готовил заранее в столовой общежития, а перед обедом на смене подогревал на электрической обогревательной печи в кабине электровоза.

Однажды мы с Уткиным вели грузовой поезд в сторону Кушвы. На пути оказалась стайка голубей, которых мы вспугнули локомотивом. Они разлетелись в разные стороны, но мне показалось, что не все успели отлететь. Минут через двадцать мы доехали до Кушвы, где остановились. Я обошёл локомотив спереди, чтобы посмотреть, нет ли следов погибших птиц. Увиденное меня очень удивило: белый голубь сидел, воткнувшись в решётку скотосбрасывателя[26] и зацепившись крылом за подвеску тормозного шланга. В таком положении он застрял: и не падая, и не будучи в состоянии вырваться и улететь. Можно было только догадываться, каким образом крыло птицы попало за пластину. Получается, что мы двадцать километров везли этого голубя задом наперёд со скоростью 70 километров в час. Я представил, как же его, бедолагу, раздувало встречным потоком воздуха.