— Я уже смирился с тем, что по вашей милости меня приковали к позорному столбу. Читайте!

— Как вам будет угодно, — обронил советник и продолжал чтение: — «… сотрудника по фамилии Гордаи. Далее он сообщил, что в настоящее время ни один сотрудник института не находится в служебной командировке в Австрии…»

— Идиот! — злобно выругался Гордан и тут же прикрикнул на Фишера: — Дальше!

— «В таком случае мы спрашиваем венские официальные власти: кто такой герр Гордан? Далее мы спрашиваем их: действительно ли одного из похитителей, Курта Вернера, видели в машине марки «крайслер» желтого цвета, на которой, по утверждению очевидцев, вчера вечером прибыл на уик-энд в поселок Штёдерсбах неизвестный англичанин в сопровождении венской проститутки.

Если учесть, что накануне похищения с доктором Калахом находился еще один английский господин, которого чешский ученый называет Ником, то нам представляется, что к этому случаю оказалось причастно подозрительно много иностранцев. На основе опыта, приобретенного нами в Вене, можно полагать, что речь идет о сотрудниках британской секретной службы. Однако кажется нелогичным, чтобы эти люди похищали доктора Калаха, который и без того хотел попасть в Англию. В таком случае напрашивается только один вопрос: являются ли англичане, окружающие доктора Калаха, настоящими англичанами или же они англичане лишь по фамилии и фальшивым документам? Не являются ли они в действительности агентами Праги? Или же речь идет о лицах, работающих на коммунистическую разведку?

Мы ждем вместе с общественностью, что венские официальные власти вскоре выскажутся по поводу этого странного похищения».

Фишер отложил газету, не осмеливаясь даже поднять глаза на непроницаемое лицо капитана.

— Благодарю вас, Фишер, — сказал после некоторой паузы Гордан. — Это самый грандиозный позор, который мне когда-либо приходилось пережить. А работаю я уже немало лет.

— Этот репортер… этот Майер! — покраснел от возмущения советник, стуча кулаком по газете. — Я… я бы его, кажется…

— А я так на вас надеялся! — покачал головой Гордан. — Вы же уверяли меня, что к Калаху и мышь не проскочит, а к нему пролезла порядочная крыса. И благодаря ей надо мной теперь смеется вся Вена.

— Тут наверняка замешан проклятый Пассвег! — выдавил Фишер. — Этот тип всегда впутывается в какую-нибудь историю!

— Что это за человек? — спросил капитан и, пододвинув к себе газету, поискал в ней то, что хоть как-то было связано с инспектором.

— Он знавал лучшие времена, — ухмыльнулся Фишер. — Но потом у него случились неприятности и ему пришлось уехать из Вены. Теперь он, наверное, на этом деле задумал нажить капитал.

— Думаете, Пассвег знаком с Майером? И навел его на это дело?

— Майер — ищейка. Его и наводить не нужно, сам все разыщет. Но с Пассвегом он хорошо знаком.

— Я избавлю вас от хлопот, Фишер, — таинственно произнес Гордан, — и сам позабочусь об обоих.

— Что же теперь делать? — спросил Фишер, сознавая отчаяние своего положения.

— Что угодно, — ответил капитан. — Главное — делать быстро.

Он встал и направился к телефону. Набрал номер Беера и после третьего гудка услышал в трубке его сонный, глухой голос.

— Слушайте внимательно, Ник, что я вам скажу, — приказал он резким тоном. — Первое: Калахову никуда из гостиничного номера не выпускать. Второе: вы отвечаете за то, чтобы к ней не проник ни один журналист. И третье: ей в руки ни в коем случае не должен попасть «Курир» и вообще ни одна газета, в которой упоминается об их деле.

— Что случилось, капитан? — не понял Беер.

— Прочтите «Курир» и все поймете, — порекомендовал Горлан и швырнул трубку.

Он оперся о стену кабины и задумался, что делать дальше. Единственный выход из создавшегося положения — немедленно вывезти Калаховых из Вены. «И заявление… — пришла ему в голову спасительная идея. — Нам необходимо иметь в руках заявление…»

Он вышел из кабины и поднял Фишера от нетронутого обеда.

Двадцать шестое апреля в тот год пришлось на субботу. День был пронизан ярким солнцем, на пражских улицах пахло весной.

По улице Увоз медленно двигалась белая «кортина» с иностранным номером. Она остановилась на Погоржелецкой площади. Из машины вышел худощавый человек лет сорока пяти и внимательно осмотрелся. Площадь была пуста, магазины еще закрыты. Где-то вдалеке громыхал трамвай.

Мужчина потянулся, закрыл машину и накинул на плечи легкое пальто. Вытащив из бокового кармана пачку «Кента», он закурил и ленивым шагом направился вниз по улице, мимо шведского посольства. Он прошел под аркой и зашагал по обзорной площадке дальше, к Петршинской башне. Мужчина не спешил: было начало девятого, времени хватало.

У первой скамейки он остановился и оперся о спинку. Мечтательно посмотрел вниз, на город, раскинувшийся у его ног, машинально расстегнул воротник сорочки и ослабил галстук. Ему вдруг показалось, что он задыхается от внезапной тоски по этому городу.

Ярмилу Стаху редко предоставлялась возможность полюбоваться пражской весной. Он работал в чехословацкой разведке и последний раз Прагу в весеннем наряде видел в пятьдесят восьмом году. Это было так давно, что сейчас верилось в это с трудом. Все восхищало его в этом городе: узкие улочки Старого Места, черепичные крыши и Влтава под Карловым мостом, наливающиеся почки сирени, радостные крики детей и даже обычные, спешащие по своим делам пешеходы. Все это было полно для него магического очарования, и чем дольше он работал за границей, тем чаще в мыслях обращался к Праге. К сожалению, он мог позволить себе это только ночью, когда долго ворочался в постели, борясь с бессонницей.

С наступлением утра приходилось возвращаться к действительности, а ею были серые холодные кабинеты канцелярии фирмы «Эспаниа» в Лондоне. Там ни на секунду нельзя было задумываться о родине. Человеку нужно было научиться и думать по-американски, если он хотел вписаться в среду сотрудников американской секретной службы, сидевших в кабинетах «Эспаниа».

Стах, опершись о скамейку и перекинув пальто через ее спинку, не спускал глаз с расположенных внизу улиц. Нужно было запечатлеть их в памяти, потому что никто не смог бы сказать, когда еще ему представится возможность провести несколько дней в Праге.

Он машинально посмотрел на часы: было без десяти девять. Вздохнув, Стах взял пальто и пошел по асфальтовой дорожке наверх. Он думал, почему его так неожиданно вызвал к себе начальник третьего отдела разведки, хотя вчера они договорились, что суббота у него будет свободна. Должно быть, случилось что-то важное, раз полковник Гора позвонил ему рано утром в гостиницу.

В трамвае он остался на задней площадке, сквозняк растрепал ему волосы, но он не замечал этого. Хотел только одного — чтобы ехать так подольше.

Начальник стоял у раскрытого окна. Он выглядел здоровым и отдохнувшим, на его смуглом лице сияла неизменная улыбка. Повернувшись к вошедшему, он сказал с едва заметным упреком:

— Я уж было обрадовался, что придется ехать к тебе в Крконоше. Ты ведь туда хотел сегодня поехать?

Стах молча кивнул.

— Там так хорошо! И погода прямо по заказу для загородной прогулки, — сказал опять полковник и опустился в кресло напротив того, которое он предложил гостю. — А что, если нам после обеда поехать за город? Ты думаешь, и здесь кто-нибудь следит за тобой?

— Вряд ли. Я доложил, что возьму отпуск и на пару дней остановлюсь в Праге, — ответил Стах.

Полковник встал, открыл сейф, стоявший в углу комнаты, и некоторое время перебирал папки с документами. Наконец нашел то, что искал, и вернулся к столу.

— Посмотри, — сказал он и подал Стаху фотографию.

Она была мутноватой, контуры холла какой-то гостиницы едва вырисовывались. У стойки портье стояли двое. Одного Стах узнал сразу же.

— Ник Беер опять путешествует, — улыбнулся он, глядя на стройную фигуру хорошо сохранившегося человека шестидесяти лет, усики которого агрессивно торчали даже на фотографии. — А второй… У вас нет лупы? — попросил он и повернул фотографию к свету. Посмотрев на нее через увеличительное стекло, тихо свистнул.