— Разумеется, — многозначительно улыбнулся портье и закрыл за собой дверь.

— Смотри, что я ношу, — прошептала Кэтлин и начала одно за другим вынимать из чемодана платья.

Стах сел напротив и внимательно следил за ней. Может, еще сегодня ему придется посоветовать ей надеть то зеленое платье, которое он в прошлом году якобы привез ей из Монголии.

— Нельзя сказать, чтобы вещей было много для совместной жизни, — улыбнулся он, когда она повесила на вешалку последнюю блузку. — Немного одежды, кое-какие драгоценности, пара склянок косметики, и все.

— Вот именно! Это произведет хорошее впечатление, потому что тебе придется мне все покупать, — улыбнулась Кэтлин. — У нас обоих самая прекрасная легенда, какую только можно пожелать.

— У меня-то наверняка, — невольно вырвалось у Стаха, и он быстро взглянул на часы. — Через десять минут нам надо спуститься в бар, — сообщил он и стал быстро переодеваться.

Кэтлин вошла в ванную и выключила душ, который шумел в течение всего их разговора. Видимо, она была хорошо проинструктирована о подслушивающей аппаратуре.

Курт Майер в воскресное утро был еще в постели. Проснулся он, правда, давно, но вставать не хотелось. Он ворочался с боку на бок, вспоминая события вчерашнего дня.

Как каждый уик-энд, в субботу, после обеда, он завел «таунус» и отправился в Ахау. Через час неспешной езды он остановился у своего загородного домика, расположенного среди виноградников. Майер любил сюда ездить. Здесь было тихо, спокойно, много свежего воздуха. Всего несколько десятков километров от Вены — и он уже забывал о тех событиях, которыми жил в течение недели, и наслаждался бездельем.

Он обошел свой виноградник, натянул несколько провисших проволочных подпорок и навесил на них разросшиеся побеги лозы. Потом совершил короткую прогулку по окрестностям, поговорил с виноградарями, пока не пришло время отправиться в кабачок Леопольда Макса, где каждую субботу собиралось местное мужское общество.

В восемь часов Майер распахнул двери отдельного салона. Бургомистр Колнхофер его дружески поприветствовал и освободил место во главе стола, жандармский стражмистр Раус поспешил предложить гостю традиционную сигару, а почтмейстер Карл Юдекс, следуя неписаной традиции, спросил:

— Ну как, герр редактор, балерины у «Максима» все еще выступают?

В варьете «Максим» Майер последний раз был еще студентом, но это не мешало ему, как всегда, заверить склеротика почтмейстера, что балерины там выступают.

Когда вступительный ритуал «круглого стола» был завершен, перешли к обсуждению более серьезных проблем. Старый Юдекс вспоминал Вену тех времен, когда она еще была «настоящей Веной», стражмистр ругал демократию, которая, по его мнению, была виновата в том, что даже дворец Шёнбрунн, где раньше можно было увидеть императора, теперь принадлежал стяжателям и гангстерам, а бургомистр заверял общество, что если бы он держал власть в своих руках, то в Вене был бы такой же порядок и спокойствие, как в Ахау.

Потом, как правило, следовал вопрос к Майеру, каким путем будет развиваться мировая внешняя политика, но тут официантка Лола Риттих ставила на стол кружки с холодным искристым вином из гумпольдскирхенских подвалов владельца кабачка Макса, и внимание общества переключалось.

Так в кабачке Макса проходила каждая суббота. Но вчера в связи со статьями Майера все было по-иному.

Почтмейстер Карл Юдекс сидел над кружкой с серьезным, нахмуренным лицом, и не успел репортер сесть, как Юдекс заговорщически к нему наклонился и зашептал:

— Ланге вчера положил на книжку десять тысяч, представьте себе, целых десять тысяч! И именно Ланге. Если бы он не держал кур и у него не было бы огорода, то давно бы сдох с голоду.

Майер не сразу понял, куда клонит почтмейстер. Прошло некоторое время, прежде чем он сообразил, что речь идет о Хайнце Ланге, отце Магды, у которой есть дача в Штёдерсбахе, куда после операции Пассвега в Гёпфрице сбежал Курт Вернер, ее опекун.

— Целых десять тысяч, — повторил Юдекс и вытер ладонью покрасневшее лицо. — Открыл для этого новую книжку. Но никому ни слова, герр редактор. Это служебная тайна.

— Разумеется, — кивнул Майер, размышляя, как использовать эту информацию в газете. Никто не докажет, что он услышал это именно от Юдекса, который кроме почты занимался еще и делами местного филиала сберкассы. Он решил, что вряд ли эта информация пригодится.

— Вы думаете, он получил их от дочери? — осторожно спросил Майер почтмейстера. Тот согласно кивнул и показал зажженной сигаретой на стражмистра Рауса. — Скажите, герр жандармский стражмистр: кого вы вчера видели в Ахау?

Жандарм был не особенно словоохотлив, но, когда Юдекс обратился к нему с вопросом, он с многозначительным выражением лица кивнул, осторожно огляделся по сторонам и тихо проговорил:

— Магду Ланге, сорок пятого года рождения. Она у меня на учете. Постоянно проживает в Вене, дважды судима за соучастие в кражах. Проститутка. К отцу ездит примерно раз в месяц, но не из христианской любви, а скорее, чтобы обобрать его.

Почтмейстер согласно кивнул, а потом спросил Рауса:

— А на чем приехала эта дамочка, герр жандарм?

— Представьте себе, господа, она приехала в желтом «крайслере» самой последней модели. Я справился в центре учета, не является ли эта машина краденой, но — хотите верьте, хотите нет — машина эта ее, куплена в четверг. Понимаете? В четверг!

— То есть в тот день, когда она приехала с этим таинственным иностранцем в Штёдерсбах, — припомнил бургомистр Колнхофер и запил это недоброе известие глотком «трамина». — Я представляю дело так: Магда связалась с красными агентами, выдающими себя за англичан, — продолжал бургомистр, — и все время говорю герру почтмейстеру, чтобы он этого не оставлял. А происхождение суммы, которую она сунула папаше, нужно бы основательно проверить.

— Но я ничего не говорил, господа, — испуганно забормотал Юдекс и стал распространяться насчет тайны банковских вкладов.

— Все это прекрасно, — прикрикнул на него бургомистр, — но опять же во всем виновата демократия! Каждый может делать все что угодно. В один прекрасный день мы с вами проснемся, господа, а коммунисты уже водрузили над ратушей красное знамя. Раз они настолько осмелели, что делают из нашей добропорядочной страны настоящее Эльдорадо, то мы, чего доброго, доживем и до таких времен, когда в ратуше будет править бургомистр-коммунист.

— А почему бы и нет? — вмешалась Лола, собиравшая в это время пустые кружки. — Если этот бургомистр будет красавцем мужчиной, пусть преспокойно работает, — засмеялась она.

— Ага! — вскричал Колнхофер, который по простоте душевной не понял намека на свою грузную фигуру. — Молодежь заговорила. Нынче молодые люди к таким вещам относятся легко, для них революция — приятная забава, а красные агенты — развлечение. Но эти агенты опасность серьезная, не правда ли, герр редактор? Они расползаются во все стороны, не обращая внимания ни на какой железный занавес. Все время твердят о свободе, а когда кто-то решает жить в добропорядочной стране, сразу поднимают переполох и набрасывают бедняге на голову одеяло.

Закончив свою бурную речь, бургомистр вернулся к кружке. Сквозь толстое стекло он видел лицо стражмистра Рауса, который размышлял о том, что ему все же нужно было бы связаться с Веной и обратить внимание на Ланге. На основе своего опыта он чувствовал, что у этой истории с красными агентами может быть другая подоплека. Если к похищению Калаха причастны англичане, то, вмешавшись в это дело, он вряд ли способствовал бы своей карьере. Поэтому Раус ждал, что скажет репортер. Это, кстати, было интересно и другим. Они давно привыкли считать его мнение своим.

Но Майеру было не до того. В голове у него проносились возможные заголовки: «Венская проститутка в роли шпионки!», «Прага вступила в контакт с венским преступным миром!», «Свет на загадку будет пролит из темноты!».