— Действительно, долго он не выдерживает.

— Да, герр Штрайтцер, это вы точно подметили.

Штрайтцер быстро взглянул на своего собеседника, но в его глазах не увидел и тени иронии.

— Ну а теперь напомните мне, — сказал Штрайтцер, — что Гранднера послали в Прагу по моему устному указанию.

— Какой в этом смысл?

«Этот невозмутимый чех будет директором фирмы ТАНАСС, хоть он и эмигрант», — подумал Штрайтцер.

— Но вы же знаете, что это было именно так, — после паузы задумчиво произнес Штрайтцер. — Какой из этого получился бы превосходный скандал!

— Каждый, кто направляет агентов за рубеж, должен считаться с тем, что некоторые из них не вернутся, герр Штрайтцер. И какая разница, кто из нас его посылал. В конце концов, это не первый человек, который не возвратился.

— Вы, безусловно, правы, только вокруг этого случая что-то уж больно шумят.

— Я проанализировал, что Гранднер знает и что мог бы выдать на допросах. Получилось не очень много. Правда, я не знаю… — Галва замолчал, как будто подыскивая подходящую формулировку.

Вольфганг Штрайтцер сразу понял, куда целится его заместитель:

— Вы хотите сказать, что не знаете, о чем мог ему рассказать я, не так ли?

— Да, герр Штрайтцер. Это ведь ваш близкий друг.

— Безоговорочно заслуживающим доверие я его не считал, — решительно заявил Штрайтцер. И сказал правду: он был не настолько глуп.

— Тогда все в порядке. Гранднер не знает ни нашего резидента, ни агентурную сеть в Чехословакии… Ему известен один связной, и если мы это звено уберем, то ничего не случится. Он может выдать только одного нашего человека и отдельные организационные и кадровые вопросы фирмы ТАНАСС. В этом смысле он не скажет чехам больше того, что они уже знают.

— Безусловно, за эти годы они о нас кое-что узнали, — согласился Штрайтцер, для которого рассуждения Галвы были как целебный бальзам.

— Я только не пойму, почему именно вокруг случая с Гранднером надо устраивать такой шум, герр Штрайтцер?

Директор оставил вопрос без ответа. Он пока не считал нужным проинформировать своего заместителя о прилете полковника Говарда, особенно о тех проблемах, которые в связи с этим возникли.

— При этом вы, разумеется, исходите из самого худшего варианта: полиция задержала Гранднера за шпионаж и он признался во всем.

Галва улыбнулся:

— Если кто-то попался в руки полиции, каковы бы ни были причины, нужно брать во внимание все, даже самое худшее. В общем, мне ясно, в случае с Гранднером возможны несколько вариантов…

— То есть?

— Официальное сообщение о дорожном происшествии может быть правдой — это первый вариант и, по моему мнению, наиболее вероятный…

— Значит, вы верите, что он оказался способен на подобную глупость?

— Гранднер — да.

Штрайтцер кивком подтвердил, что слушает Галву со вниманием.

— Этот вариант был бы для нас самым выгодным… До тех пор, конечно, пока Гранднер не выдохнется и не выложит то, о чем его никто не спрашивал…

— Для чего ему это нужно?

— Чтобы спасти себя.

— Я в это не верю.

— Я тоже, но как крайний вариант мы должны это предусмотреть.

— Как крайний и маловероятный.

— Теперь следующий вариант: Гранднера мог выдать связной, с которым он встречался в Праге.

— Конечно.

— И наконец, теоретически есть еще два варианта… Первый — у чехов есть агент в нашей организации, который заранее информировал их о Гранднере. И второй — Гранднер каким-то образом мог выдать себя сам.

— Но это действительно только теоретические варианты.

Галва пожал плечами:

— Теоретические, но вполне вероятные.

«Теоретические, но вполне вероятные», — эхом отозвалось у Штрайтцера в голове. В его положении только не хватало, чтобы у него где-то сидел чешский разведчик. Но Говард тоже говорил об этом, поэтому…

— У вас есть основания считать, герр Галва, что у нас сидит коммунистический агент? — спросил Штрайтцер, внимательно глядя на своего собеседника.

— Если бы у меня были подобные основания, я бы давно обратил на это ваше внимание. Но полностью исключить такую возможность нельзя. Ведь в этом заключается цель коммунистических разведок.

— И что вы предлагаете?

— Утро вечера мудренее, герр Штрайтцер. Потом я бы смог изложить конкретные предложения.

— Хорошо, заходите ко мне с этим Раймером.

Вскоре после ухода Галвы появился полковник Говард. Он выглядел отдохнувшим и одним своим видом создавал вокруг себя хорошее настроение.

— Давно я так хорошо не спал, Штрайтцер! А вы?

— Благодарю вас, сэр… Я тоже не могу пожаловаться.

— Это хорошо… Сигару?

— С удовольствием, мистер Говард.

Закурив, оба удобно устроились в мягких креслах. Сейчас Штрайтцер выглядел более спокойным, чем вчера вечером. Разговор с Галвой придал ему смелости. Он покажет этому американцу, что фатальный случай с рядовым агентом не выбил его из колеи, даже если речь идет о его друге. Вобрав в себя побольше воздуха, Штрайтцер обратился к полковнику:

— Буквально несколько минут назад я обсуждал с Галвой этот случай с Гранднером…

На лице полковника появилась улыбка.

— Превосходно! — Он взял хрустальную пепельницу и взвесил ее на руке: — Чешское стекло?

Штрайтцер неопределенно пожал плечами. Говард продолжал:

— Чудесная работа… Кстати, этот ваш заместитель, Галва, тоже, чех, не так ли?

— Да, сэр. Работает на нас более десяти лет и до сих пор не вызвал и тени подозрения.

— А это хорошо… или плохо?

Штрайтцер взглянул на американца, пытаясь угадать, что тот имеет в виду:

— Не понимаю вас, мистер Говард.

— Ну, это не так сложно, — добродушно стал объяснять полковник. — Вы, конечно, и сами отлично знаете, что у каждого агента, который работает на нас долгое время, наберется множество недочетов и неясностей. И только у тех… — Говард сделал паузу, — кто работает на две стороны, всегда все чисто.

Штрайтцер внимательно посмотрел на американца:

— Вы что-нибудь конкретно знаете о Галве, мистер Говард?

— Я знаю только одно, дорогой Штрайтцер, — полковник бросил недокуренную сигару в хрустальную пепельницу, — что наша старушка Земля кишит агентами и шпионами.

Штрайтцер окончательно пал духом. Что же интересует этого американца? Наугад он говорит или точно знает, куда целится? Но ведь этого не может быть!

— Прошу прощения, мистер Говард, — охрипшим внезапно голосом произнес Штрайтцер, — но связывать Галву с арестом Гранднера просто нелогично.

Полковник слегка улыбнулся:

— Интересно, а что вы считаете логичным?

— Я бы мог вам объяснить, — упрямо настаивал Штрайтцер. Американец всем своим видом показал, что внимательно слушает:

— Пожалуйста…

— Допустим, что Галва — чешский агент… Гранднера посылал в Прагу он и точно знал, какое у него задание. А если об этом знал Галва, то знали и чехи. Зачем же им тогда арестовывать Гранднера и рисковать Галвой, представляющим для них значительно большую ценность? Ведь они не узнали бы от Гранднера ничего такого, чего бы не знали уже от Галвы! — Штрайтцер замолчал и пристально посмотрел на полковника.

Говард кивнул в знак согласия, встал, снял пиджак и снова опустился в кресло:

— На вас эта жара не действует?

Штрайтцер отрицательно покачал головой. Говард продолжал:

— Вы, дорогой друг, руководствуетесь логикой, которая на первый взгляд кажется многообещающей… Только довольно часто она бывает обманчивой. Что, если у чехов несколько другая логика? Ведь они могли знать от Галвы, что Гранднер — ваш хороший… точнее, личный друг. А личный друг шефа обычно знает значительно больше, чем его заместители… Я, конечно, не хочу подозревать вас в болтливости, я просто рассуждаю теоретически, и ничего более. Ну, и нам тут же приходит в голову иная мысль: если чехи задержали Гранднера под предлогом дорожного происшествия, то они сделали это только для того, чтобы узнать не то, что знает ваш заместитель, а то, чего он не знает.